Богдан Сушинский - Французский поход
– Только так я и воспринимаю сие решение.
– Какая прозорливость, господин Корецкий! Король должен будет узнать, что он со своей государственной мудростью как и канцлер слегка припоздал, – совершенно серьезно, без тени иронии заметил Вуйцеховский.
– Мне не хотелось бы, чтобы вы истолковывали мои слова именно так…
– Впрочем, мы опять отвлеклись, – не обращал на него внимания Вуйцеховский. – Пусть эти степные вампиры упиваются кровью испанцев – да-да, кровью испанцев, Корецкий; испанцев, а не поляков. Пусть помогают нам освящать дружбу с Францией и ослаблять владычицу морей Испанию. Пусть они покрывают поля этой страны – поля Франции, как вы правильно поняли, – своими телами и славой. Так или иначе, а слава все равно достанется Польше. Что же касается тленных тел, то мы великодушно дарим их Франции.
– Справедливо. Тела должны оставаться там, где они полегли.
– Вот видите: оказывается, мы умеем понимать друг друга. Но как только Сирко, в первом же большом бою, в сражении, добудет себе славу, нужно сделать все возможное, чтобы он вместе со своей славой остался во Франции. Навеки. Польше не нужен полководец, который бы вернулся в Украину, на Сечь, со славой героя Франции. Да к тому же мог рассчитывать потом на помощь французских генералов, ведь французы – люди сентиментальные…
– Атаман Сирко? Речь именно о Сирко, а не о полковнике Хмельницком? – Этого вопроса Корецкий не стеснялся. Он обязан был уточнить.
– Все идет к тому, что Хмельницкому придется остаться в Речи Посполитой, – небрежно заметил тайный советник. – Разве король Польши мало заботился о нем, разве скупо одаривал его чинами и должностями? Зачем же Хмельницкому понадобились еще и щедрости французского короля? Генеральный писарь реестровых казаков должен помнить и ценить щедрость только одного правителя – своего короля.
– Для меня очень важно было знать это.
– Но знать должны только вы, и никто больше. Да, так мы, кажется, говорили о Сирко. Предупреждаю: никаких политических интриг против него и князя Гяура.
– Кто такой князь Гяур?
– Вам объяснят. Потом, со временем. Повторяю: никаких интриг. Пусть добывают себе славу и купаются в ее лучах. Польша может быть перед ними только чистой и честной. Ваша миссия – сделать так, чтобы эти полковники остались героями Дюнкерка, Кале, Ла-Рошели или чего угодно, не превращаясь при этом в героев Польши, а тем более – Украины. Ни в коем случае не превращаясь в наших героев, майор Корецкий.
– Проясняется, господин советник, проясняется.
– Господин тайный советник, – вежливо поправил его Вуйцеховский. – Тайный, пан майор, тайный. – Вуйцеховский обладал удивительной способностью оттенять значение слов, придавать им особый смысл, высказывать с их помощью значительно больше того, чем это казалось возможным простому смертному. Он обладал особым талантом играть словами.
– Извините.
– Однако вернемся к личности Архангела, – мягко, вкрадчиво говорил Коронный Карлик. – Что такое Архангел? Архангел – всего лишь ваш возносящий (именно возносящий, заметьте, а не карающий) меч. Вы же, господин советник посла, являетесь рукой, этот меч несущей. Выбирайте политическую ситуацию, выбирайте момент, выбирайте головы. И возносите их, господин Корецкий, возносите! Да помогут вам при этом Господь, вера в короля и ваши деньги. Да, что касается денег… Вы получите их в Гданьске. С Архангелом рассчитаетесь на месте. Щедро и честно. Мастер, знаете ли, во всем, что касается злотых, болезненно точен. И с этим нужно считаться.
– Непременно буду считаться, господин тайный советник.
– И еще… О главном. Никто в королевстве не будет удивлен, если, потеряв всех своих полковников и лучших сотников, остатки казачьего отряда вернутся на родину под доблестным командованием полковника Корецкого. Гданьск, а затем Варшава и Краков, встретят его, как подобает встречать победителя.
– Но…
– Не важно, кто добывал победу. Важно, кто вернулся с ней. Так было всегда. Чествовали тех, кто приносил победу под стены своих столиц, а не тех, кто ложился за нее костьми под стенами чужих, – вдумчиво, словно нагорную проповедь, произносил Вуйцеховский. – Слава всегда освещала только мундиры живых. И грела только их. К мертвым слава безразлична, как женщина к евнухам. Вы поняли меня?
– Значит, я получаю законное право объявить себя полковником и возглавить отряд казаков вновь, – теперь уже по-настоящему, оживился майор.
– Право?! Пан Корецкий, – взмолился тайный советник, – вы меня опять убиваете. Право на лавры победителя не получают, его берут. Нагло, кроваво берут, господин Корецкий! – громогласно провозгласил тайный советник, прохаживаясь по огромному кабинету мелкими карликовыми шажками. – Причем берут вместе с жизнями многих тысяч врагов, друзей и союзников.
– Значит, сами берут? – натужил морщинистый лоб советник посла. – … Вместе с жизнями множества друзей и союзников. И все же, на всякий случай, вот вам грамота, подписанная, будем так считать, – многозначительно уточнил тайный советник, – самим канцлером. В ней говорится, – заглянул он в свиток, – что именем короля господин полковник Корецкий… Вы слышите меня, майор: «Господин полковник… – выдержал тайный советник надлежащую паузу, – назначается командующим казачьими полками наемников из верноподданных его величества короля Владислава IV. Ему надлежит командовать указанными полками в боях на территории Франции, а после окончания срока найма вернуться вместе с ними в пределы Речи Посполитой». Само собой разумеется, я зачитал кратко. Писарь изложил все это в более изысканных выражениях.
Корецкий поднялся со своего подследственного кресла и потянулся к грамоте. В душу его вдруг закралось подозрение, что дело не только в том, что Вуйцеховский решил изложить проще, чем королевский писарь. А в том, что там вообще ничего подобного не написано. Или написано совершенно иное.
Однако тайный советник вовсе не собирался удовлетворять его любопытства. Он почти перед носом Корецкого свернул свиток и демонстративно положил на стол между собой и советником посла, твердо зная, что прикоснуться к нему Корецкий не решится.
– Что вас мучает, что угнетает, майор? – насмешливо спросил он. – Пока еще… майор?
– Видите ли, – нервно потер вспотевшие ладони о полы камзола Корецкий. – Мне нужна уверенность. Хоть какая-то уверенность.
– За этим дело не станет, – охотно заверил его Вуйцеховский. Но советник посла так и не понял, что он имеет в виду, что стоит за этим заверением.
– …Уверенность в том, что в этом свитке все так и написано.
Вуйцеховский мягко, снисходительно улыбнулся и посмотрел на него, как на вывалившегося из петли приговоренного, которого теперь – поскольку палач не сумел снарядить его в вечный путь, а Господь Бог не удосужился принять – придется помиловать.
– …То есть я не то сказал… Совершенно не то.
– Еще бы.
– Просто мне хотелось быть уверенным, что король или канцлер… или хотя бы подканцлер, действительно знают о существовании этой грамоты.
32
Королева и Кржижевский прошли мимо какой-то пристройки и оказались в небольшом парке, отделенном от остальной части города и всего мира высокой мрачной стеной, выложенной из огромных замшелых камней. В дальнем углу его Мария-Людовика сразу же приметила кучера. Того самого, что вез их сюда. Он медленно поднимал большие камни, такие же, из каких была выстроена большая часть стены, и, натужно рыча, швырял их в яму.
– Что это он делает? – удивленно спросила королева поручика.
– Камни бросает. Хотите подойти поближе?
– Что значит «подойти»? – перешла она на полушепот. – Он не должен видеть меня у дома графа.
– Опасаться Кшаня не следует, – так же спокойно и довольно громко произнес поручик. – Это единственный человек в Польше, которого не нужно опасаться.
– Ладно, будет вам, поручик, – занервничала Мария-Людовика. – Пойдемте, а то он и впрямь заметит.
– Он и так заметил.
Королева внимательно, насколько это было возможно, всмотрелась в лицо поручика, потом в сероватый, облаченный утренней дымкой силуэт кучера. И не поверила поручику. Кучер был поглощен своим странным занятием и не обращал на них никакого внимания.
Огромный, горилоподобный, он медленно наклонялся, отрывал от земли очередной камень, взваливал его на грудь и, отталкивая, изо всей силы швырял подальше от себя. Камень падал на вымощенный синеватым булыжником скат, на мгновение задерживался на нем и лишь потом, громыхая, скатывался вниз.
– Там что, очень глубоко? – поинтересовалась королева, когда они остановились за огромным стволом дуба, шагах в десяти от Кшаня.
– Это называется «Тридцать три шага графа де Брежи».
– Господи, прости им эту бестактность! И что же там, внизу?
– Каменный саркофаг. В виде гроба.
– И чей же он? Кто в нем почивает?
