Матэ Залка - Рассказы
Под тяжелыми бутсами поскрипывали лыжи. Солнце еще ярко светило. Спуск был отличный…
На одном из поворотов мадьярам удалось взять преследователей под фланговый обстрел. Четверо «альпини» покатились вниз по склону.
— Поймать! Окружить! Заставить сдаться проклятых мадьяр! Однако эти дикари отлично овладели лыжами… Аванти, альпини! — горячился молодой и смуглый итальянский капитан.
«Альпини» чувствовали себя здесь, как в родном краю. Они провели годы военной подготовки в итальянском Тироле. Сицилийские крестьяне, неаполитанские рыбаки, римские каменщики и тирренские текстильщики — все они обучались здесь законам гор: стремительности, меткости, упорству. Сам капитан кончил школу в Милане, война выковала из него настоящего солдата, упрямого, страстного охотника.
С досадой складывая карту, лейтенант решил внимательно осмотреться и приложил к глазам бинокль.
Они находились на склоне сопки, со всех сторон окруженной скалами. Внизу неприятель, и на его стороне все преимущества. Надо взбираться выше. Там, шагах в двухстах, стелется кустарник. За ним тремя снежными гигантскими увалами идет другой спуск. Если им только удастся достигнуть этих снежных скатов, на них можно развить такую скорость, что итальянцам придется отстать. Итак, вперед!
Фенрих за это время успел несколько разобраться в карте: он хотел что-то сказать начальнику отряда, но тот уже отдал приказ.
Фенрих опять шел последним, стараясь не отставать. «Эх, если бы не война!..» — думал он, охватывая взглядом художника величественную панораму снежных гор.
Стрелки с трудом продирались сквозь цепкий кустарник, посмеиваясь над бесполезными выстрелами итальянцев. Но мускулы начинали сдавать, кружилась голова, прерывалось дыхание.
— Еще немного! — кричал лейтенант. — Мы вывернемся!
Однако увалы оказались обманчивыми. После спуска начался долгий изнурительный подъем. Все медленнее передвигались лыжники, опираясь на палки.
Наконец вторая полоса кустарника скрыла их от преследователей; за ней открылся желанный скат.
Стремительное движение вперед. Ветер свистит в ушах. Из-под лыж вихрями взметается снег. Стоп!
Перед ними цепь итальянцев и угрожающе наставленные дула карабинов. Увернуться невозможно. Один стрелок уже упал. Снег около него окрасился алыми пятнами. Со стоном падает другой, сбивая бегущего рядом.
— Назад! Назад! Живее! Проклятые альпини!.. Все скатываются обратно через гребень увала. Неприятеля не видно.
Ветер, свистя, вздымает снежную пыль. Солнце затягивается туманом.
Отряд идет по широкому льдистому полю.
Лейтенант снова достает карту и на этот раз долго изучает ее. Фенрих что-то сверяет по своей. Обоим ясно, что они сильно уклонились в сторону.
Измученные стрелки валятся прямо на снег и жадно хватают его пересохшими губами.
Дозорный докладывает:
— Итальянцы прошли кустарник. Снова раздается команда:
— Вперед! Наверх!
Потрескивает тонкая ледяная корка. Лыжи цепляются за камни. Тяжело и вяло передвигаются разведчики. Только бы не поломать лыж!..
Прямо впереди высится обнаженная хмурая скала. Узкая белая полоска ведет к ее подножию. Ветер свистит все сильнее. Вершину скалы окутывает клубящийся туман.
Отряд останавливается. Старый фенрих недоверчиво всматривается в потемневшее, свинцовое небо. Сверху слышен угрожающий протяжный гул. Над узкой снеговой тропинкой проносится белое облачко. Гул усиливается.
— Вперед! Быстрее! К скале!
Ветер обжигает лица бегущих. Внезапно путь преграждает барьер громоздящихся каменных глыб.
— Бросить лыжи! Начинается буря! Вперед! Спасайтесь!
Там, на узкой террасе, темнеет спасительное прикрытие.
На ветру одежда стрелков мгновенно покрывается ледяной коркой, слезы замерзают на ресницах.
Лейтенант думает о том, как обстреляют они наконец проклятых «альпини», если те вздумают сунуться сюда. Где они теперь?..
Фенрих с привычной ловкостью альпиниста перескакивает с камня на камень. Укрыться от бури!.. Сверху снова доносятся раскаты, сопровождаемые воем ветра. Что это? Обвал? На головы солдат сыплются комья снега.
— Скорее в прикрытие!
Снежный поток становится стремительнее и гуще. Только что пройденный барьер уже совершенно засыпан. Нечего и думать о том, чтобы выставить дозоры. Все потонуло в снежном буране. Солнца почти не видно, временами наступает полный мрак.
Но вот там, где они только что прошли, на узкой снеговой полосе показываются «альпини»: один, другой, третий, четвертый… Временами их скрывает снежная мгла. Но все же ясно, что они тоже хотят укрыться под скалой.
Лейтенант дает приказание — быть наготове.
С удвоенной силой возобновляется грохот, свист и рев ветра, обрушивая на людей новые потоки снега, и они, падая и натыкаясь друг на друга, жмутся к каменной стене.
«Альпини» приближаются. Передний, высоко подняв короткий карабин, что-то кричит, стоя в белесом вихре. Его слова относит ветер. Можно разобрать только:
— Лавина!.. Лавина!..
Буран свирепствует все сильнее.
— Лавина!.. Лавина!.. — кричат итальянцы, пробиваясь через снежный барьер. Их крик похож на вопль обезумевших крестьян: «Пожар!.. Пожар!..»
Мадьяры прислушиваются и сквозь слепящий вихрь наблюдают за приближением врага.
В завывании ветра, в грохоте камней, в вихре льда и снега слышится все заглушающий гул. Кажется, весь склон горы превратился в движущуюся, бурлящую массу. Она закрывает солнце и повергает людей в темноту, прерываемую внезапными вспышками света. Все дрожит, движется и ревет. Это продолжается долго, очень долго, целую вечность.
Снежная пурга то затихает, то возобновляется с новой яростью.
Потом наступает долгая тишина. Только впереди, оттуда, где раскрылась бездна гигантского обрыва, доносится вздрагивающее всхлипыванье катящихся льдин.
Сквозь плотный снежный туман начинает проглядывать солнце. И вот уже дрожащая радуга перекинулась по небу.
Первым поднялся фенрих, с трудом выбираясь из снежного сугроба.
Окрестный пейзаж резко изменился. Прямо перед отрядом у самого подножия скалы лежали бесформенные груды камней и льда, засыпанные снегом.
По одному люди высвобождались из-под снегового обвала. Раздавались удивленные восклицания, стоны, просьбы о помощи… Солдаты окликали друг друга, разыскивая друзей. Слышалась смешанная венгерская и итальянская речь. «Враги» настороженно и неприязненно оглядывали друг друга. Язык и одежда их резко отличались, но лица были одинаковы: простые, обветренные, огрубевшие от боев и лишений.
Удивление постепенно сменялось любопытством. Итальянцы, собравшись в кучу, о чем-то оживленно говорили, потом рассмеялись.
Вдруг длинный Майорош, переваливаясь по снегу, направился к итальянскому солдату, у которого была рассечена щека от самого лба до верхней губы. Из раны сочилась кровь. Вынув свой санитарный пакет, Майорош разорвал его и умело забинтовал раненого.
Кто-то из итальянцев крикнул:
— Браво, мадьяро!
Это сломило напряженную тишину. Все зашевелились, радостно загоготали. Солдаты, недавно со страхом и злобой преследовавшие друг друга, жали один другому руки и говорили, говорили, не понимая слов, но ощущая большую радость.
Невысокий смуглый быстроглазый итальянец сказал несколько слов по-венгерски. Его сначала не поняли.
— Я был Будапесто… — повторил он.
Тогда венгерцы мгновенно окружили его дружественной толпой. Узнав, как его зовут, они одобрительно похлопывали его по плечу, прищелкивая языком и приговаривая:
— Луиджи!.. Луиджи…
Маленький итальянец стал центром внимания. Он переводил, беспощадно коверкая венгерские слова.
Все ясно. Они встретились. Теперь конец погоне. Мадьяры совсем не сердятся. И итальянцы не сердятся. Никто не сердится. Нет злобы, нет войны… Давайте пообедаем, братья!.. Ром, сигарета… консервы…
Раскрылись походные ранцы. Итальянец подходил к мадьяру, мадьяр к итальянцу. Каждый хотел быть хозяином, угощающим гостя.
— Компаний… Брат… приятель… камарадо… Буона консерва! Сигаретта… вино!.. Нон каписко! Все в порядке. Си, си! Ешь, пей… Будешь другом!
Фенрих присматривался к этой необычной картине, и в глазах его мелькали лукавые огоньки. Он уже успел привести себя в порядок. Отряхнул запорошенную снегом куртку, продул ствол карабина. Ружейная мазь застыла на губах, и он усердно отплевывался.
«Смотри-ка, уже и подружились!» — думал он.
Майорош целовался с Луиджи. И это враги!.. Это они гонялись целый день друг за другом, подстерегая, скрываясь, горя желанием убить, уничтожить.
Фенрих вспомнил того, который скатился в пропасть, и четверых убитых итальянцев…
Поодаль от своего отряда одиноко стоял итальянский капитан, живописный в своей белой пелерине. Отвернувшись от «бивуака», он следил за венгерскими офицерами. Фенрих поймал взгляд лейтенанта. Молодой, круглолицый, только с намеком на усы над пухлыми губами, лейтенант был смущен, не зная, что следует предпринять. Глаза его беспокойно перебегали со своих солдат на итальянцев. Фенрих достал карту и, казалось, совершенно углубился в ее изучение. Потом подошел к самому краю обрыва и стал оглядывать местность, сверяя ее с картой. Брови его высоко поднялись. Он не слышал резкого окрика итальянского капитана, не видел сразу помрачневших солдат, когда капитан, требуя, чтобы они построились, начал грозить им револьвером.
