Константин Семенов - Нас предала Родина
— А мы в детстве по Сунже на камерах плавали, — сообщил Борис задумчиво. — И под мостом…
— Как?
— А вот так! — оживился Борис. — В классе пятом, вчетвером. Нет, впятером! Достали камер, кто каких, у меня громадная была — от тракторного прицепа. И вперед — от музучилища до моста, который за Бароновским.
— Здорово! А как же мазут?
— Еще бы не здорово! — мечтательно посмотрел на Сунжу. — Сколько лет прошло, а как сейчас помню! Вода прохладная, солнце… Народ на мосту остановился, смотрели, руками махали. Мы — в ответ! А мазут? Да, вроде, и не было его.
— Ну да, не было! — поежилась Ира. — Пятна блестели. А сколько раз плавали?
— Один, — вздохнул Борис. — В тот же день родители все узнали. Мы же целое представление у моста устроили — вот кто-то и доложил. Что вечером было!.. Потом целую неделю дома сидел.
— Представляю! А я в детстве очень любила на рельсы смотреть. Которые из воды торчат. Ну вон там, знаешь? — Ира показала рукой на другую сторону. — Стояла и смотрела, стояла и смотрела, пока родители не оттаскивали. Мне казалось, что они по Сунже плывут. Как корабль!
— Что? Правда? — закричал Борис, удивленно оглянулись прохожие.
— Конечно. А что такое?
— Ира, — перешел на жаркий шепот Борис, — Ирочка! Этого же может быть! Я же тоже на них все время смотрел. Мне тоже казалось, что они плывут! Это же надо! Разве бывают такие совпадения?
Ира легонько потерлась щекой о его плечо, улыбнулась:
— А это и не совпадение…
Мост кончился, воздух заполнила приглушенная музыка — шумел ресторан гостиницы «Чайка». Еще метров тридцать, гостиница скрылась за углом, и звуки исчезли. Их место тут же заняли другие — гулкие, низкие, перекрывающие городской шум. Это гудел уже другой ресторан — «Океан». В окнах, скрытых резной решеткой мелькали блики цветомузыки.
— Гуляет народ, — непонятным тоном сказала Ира. — Пойдем быстрее. На автобус? Или пешком?
Противоположная сторона зияла непривычным пустырем на месте снесенной ради моста поликлиники. А потом, говорят, снесут все до самой филармонии, и знакомые с детства места станут совсем другими. Не станет всех этих магазинчиков, не станет ателье, где ему шили костюм к выпускному. Исчезнет парикмахерская, где когда-то его первый раз подстригли «как взрослого». Не будет больше «Ландыша». Жалко. Хотя… Может, еще красивее будет?
— Давай еще немного пройдемся, — предложил Борис, — время-то еще детское.
На цветочном базарчике у автобусной остановки еще оставались припозднившиеся продавщицы, и появление потенциальных покупателей вызвало заметное оживление.
— Молодой человек! Купите девушке цветы. Такая красивая барышня и без цветов. Купите — совсем даром отдам!
Борис глянул на Иру, остановился и полез в тесный карман.
— Ну, если даром.… Держите, барышня, это вам!
— Спасибо! — поднесла астры к лицу, вдохнула, улыбнулась: — До чего же ты долго ковыряешься в кармане.
На «Родине» сели почти в пустой автобус — длинную, двойную «семерку» с надписью «Утро гор». Новое здание Дома быта, длинный как кишка дом, куда переехала первая поликлиника, туннель под железной дорогой, затяжной подъем — и все, «Минутка».
Пять минут хода, подъем по довольно светлой лестнице на четвертый этаж, оббитая дерматином дверь со скрипом отворяется, пропуская в тесную прихожую. Вновь лязгает замок, тонкая дверь закрывается, скрывая их от всего: от города, от машин, от людей.
Вдвоем.
Окна — настежь, в квартиру врывается вечерняя прохлада. Шелестят тонкие занавески.
Борису было предложено покурить на балконе, Ира осталась в комнате. Что она там делает? Раньше такого не было. О, наконец-то!
— Ну, что, — Борис сел за кухонный стол. — Где «Шипучка»?
— Не здесь. Поставь, пожалуйста, круглый столик к дивану.
Борис недоуменно огляделся, пожал плечами и пошел в комнату. Включил свет и замер, наткнувшись взглядом на разложенный диван. Что это — забыла собрать? Или?..
Подвинул круглый резной стол, сел на непривычно широкий диван. Посидел, подумал — встал, выключил большой свет и включил торшер. Опять сел.
— Подожди минутку, — донеслось из коридора, — я сейчас.
Хлопнула дверь ванной, зашумела колонка. Набирает воду для цветов? Горячую? И дверь.… Застучало сердце. Борис встал, подошел к окну, лег на подоконник, вдохнул свежий воздух. Сердце не унималось.
— Боря! Ты где? Помогай!
Борис стремительно обернулся: черные волосы рассыпаны по плечам, глаза совсем синие в полумраке, в одной руке ваза с цветами, в другой запотевшая бутылка. И — халатик!
— «Шипучку» возьми! — и то ли отчаянно, то ли смущенно: — Что, не нравится? Душновато…
— Нравится, — храбро сказал Борис, — очень нравится!
Поставил на стол вазу и бутылку, сходил за бокалами. Что же так стучит сердце? Сел, взял бутылку.
— Только без стрельбы! — попросила Ира.
Без стрельбы — так без стрельбы! Он, сразу успокоившись, снял фольгу, скрутил проволоку, нарочито медленно взялся за пробку, крутанул, раскачивая. Раз — зашипело. Два — Ира в шутливом испуге закрыла глаза. Три — сухой треск, пробка в руке, из горлышка струится холодный дымок. Ира открывает глаза и хлопает в ладоши.
— Молодец! А теперь тост.
— Тост? — в замешательстве повторил Борис. — Да я как-то не умею… Ваше здоровье!
Ира, не отрываясь, смотрела ему в глаза, ждала.
— Придумал! Давай выпьем за розыгрыш, за счастливый номер, благодаря которому я встретил тебя!
Бокалы соприкоснулись с тонким звоном, холодное вино обожгло горло, в голове зашумело.
— А я — тебя! — поставила пустой бокал на стол, запрокинула лицо и, закрывая глаза, добавила: — Выиграла!
Он обнял ее одной рукой — какая она тоненькая. Положил ладонь на прохладную шею, и сердце скатилось в бездну; стены, потолок, окна, кружась, отлетели куда-то. Ира запрокинулась, падая, целуя, сразу загораясь в его руках. Сам собой расстегнулся и упал тонкий халатик, исчезла куда-то рубашка, тонкое тело гибко изогнулось, и в его ладонь доверчиво вошла гладкая выпуклость, увенчанная твердой короной.
Время, казалось, остановилось. Он целовал и целовал ее, задыхаясь — шею, губы, набухшие короны сосков, опять губы. Ира страстно ловила его губы, прижималась, руки гуляли по его шее, плечам. Она вдруг стала маленькой, вся, уместившись в его руках, раскрылась, и Борис, чувствуя внутри готовую лопнуть пружину, бросился в ее трепетную глубину. Ира, всхлипнув, выгнулась дугой, сладкая судорога накрыла их одновременно и била долго, долго. И когда время, казалось, остановилось, возник взрыв, вспышка; они еще обнимали друг друга, но уже ощущали: удаляется… уменьшается… блекнет.
— Любимый, любимый… — прошептала Ира.
— Ира, Ирочка! — задохнулся от нежности Борис. — Я люблю тебя… лучше всех на свете.
Разговор
Возраст человека определить было совершенно невозможно. Лет тридцать, или пятьдесят, может, меньше, а может, и больше. Простое, но странно красивое в своей простоте лицо. И глаза… Совершенно непонятные глаза: грустные и веселые, наивные и мудрые, спокойные и завораживающие. Как сама жизнь.
— Здравствуй! — сказал человек. — Ты по-прежнему думаешь, что все это могло произойти с тобой в другом городе?
— Я не знаю.… Не могло?
— Нет, — сказал человек и посмотрел Борису прямо в глаза.
И столько в этом коротком слове было уверенности, столько грусти, что у Бориса пробежал холодок по спине.
— Почему?
Человек улыбнулся, и опять невозможно было понять, чего в этой улыбке было больше — грусти, сочувствия или… зависти?
— Почему? Потому, что тогда ты был бы другой, она была бы другой, все было бы другим.
— Хуже? Лучше?
— Это не важно. Просто — другим! Такого бы не было. Такое с вами могло случиться только в этом городе.
— Да почему же? Чем он такой особенный?
— Он очень особенный, Боря! Мало того — он такой единственный, — человек немного помолчал, разглядывая Бориса. — И именно поэтому вы могли найти друг друга только в этом городе. Тут все очень связано, Боря, — судьба города, ваша судьба.
— Мистика, — недоверчиво сказал Борис, в душе желая, чтоб его убедили в обратном.
Человек понимающе улыбнулся.
— Это не мистика. Я мог бы доказать тебе все с помощью формул, но ты не знаешь таких наук. Люди вообще их не знают. Поэтому можешь считать это судьбой, провидением. Или… вот так:
Отчего же ты молчишь вдруг?Посмотри в его глаза, и не робей.Столько долгих лет замыкал я этот круг,Это я его привел на встречу к тебе.Я привел его из тех стран,Где затоптаны в песок осколки мечты,Он прошел сквозь лес, через океан,Он, конечно, одинок, так же, как ты.[9]
— Кто привел? Кого? — Бориса, как в детском сне, накрыл сладкий ужас, захотелось немедленно проснуться. — Кто ты?!
