Константин Семенов - Нас предала Родина
— Что?
— Щекотно.
— Да? И мне тоже.
Они сидели на скамейке в сквере Лермонтова, почти у самого трамвайного моста. С трех сторон густые кусты, впереди за чугунной оградой плещется Сунжа — очень уютное местечко. Им повезло — только спустились по каменной лестнице и тут же, как по заказу, скамейку освободила подвыпившая компания.
— Тебе от чего щекотно?
— От ресниц. А тебе?
— А мне от губ.
Полчаса назад они вышли из кинотеатра «Космос». Смотрели фильм «О, счастливчик». Зал был полон, целоваться неудобно, да и, в конце концов, им же не по 18 лет. Постепенно странный фильм захватил и не отпускал уже до конца, хотя зал быстро опустел на треть — многие уходили. Потом выпили по стакану газировки в автоматах и решили прогуляться. Прогулка закончилась через сто метров, на скамейке.
— Тебе фильм понравился?
— Понравился.
— А что смеешься?
— Твоя мама говорит, что мы уже чемпионы мира по просмотру кинофильмов. Где мы еще не были?
— Как где? Да полно — «Октябрь», например. Еще в Черноречье какой-то кинотеатр есть.
— Нет уж, спасибо! Как-нибудь обойдусь. Боря, а мне кажется, что я твоей маме не нравлюсь.
— Глупости! — уверенно заявил Борис. — А вообще, это не важно. Важно, что ты нравишься мне.
Мимо прошла очередная парочка, парень завистливо покосился на занятую скамейку. Ира засмеялась:
— Завидуют. Уже вторые!
— Я сам себе завидую!
Борис погладил черные волосы, уткнулся в них носом, замер.
— Нравятся? — спросила Ира.
— Угу! — промычал Борис. — Они у тебя, как водопад, у меня от них голова кружится.
— Как, уже? Наркоман! Я тоже хочу. Чтоб кружилась!
Борис, не отрывая руки от черного дурмана, нашел ее губы, осторожно поцеловал. Чуть отстранился и поцеловал снова.
Мир послушно остановился. Прохладная ладонь легла ему на затылок, где-то на краю сознания тихо шумела Сунжа, и сладкая судорога заполняла все тело, всю душу.
Весь мир.
Перехватило дыхание, и Борис с сожалением отстранился. Ира тут же прижалась к плечу, замерла. Он опять уткнулся в мягкие волосы, перебирая их губами. Рука легла на руку, потихоньку поднялась по гладкой коже до плеча, медленно пошла назад.
— Сейчас замурлычу, — прошептала Ира.
— Давай! — согласился Борис, целуя волосы.
— Ле-тай-те само-летами Аэрофлота, — по слогам произнесла Ира. — Температура воздуха — плюс двадцать два градуса.
— Эй! Это кто же так мурлычет?
— Реклама! — довольно засмеялась Ира.
Борис поднял глаза: по крыше гостиницы «Чайка ползли неоновые буквы бегущей строки.
— Хра-ни-те день-ги в сбе-регательной кассе! — прочитали они одновременно и засмеялись.
— Загадывай желание! — объявила Ира.
— Это что, твое желание? — спросила она, оторвавшись от Бориса через три минуты.
Или прошло сто лет?..
Борис молча поднес ее руку к губам и стал целовать пальцы. Один, другой…
— А знаешь, — прикрыв глаза, сказала Ира, — с моего нового места видна «Чайка».
Третий, четвертый…
— А если лечь на стол, то и рекламу видно.
Пятый.… Все? Нет, можно начать сначала.
— Ты меня слышишь?
— Слышу, — объявил Борис. — Хоть ты мне и мешаешь, я все слышу. И как тебе новая работа? Гордишься, небось — Министерство, не халам-балам!
— А как же! Обязательно! — Ира легонько хлопнула его пальцем по губам. — А ты просто завидуешь!
Борис поймал палец, сжал губы посильнее.
— Конеффно, зафитую.
Ира фыркнула, оторвалась от плеча, тряхнув головой. Борис шутливо застонал, пытаясь поймать сразу и пальцы, и волосы. Она засмеялась.
— Нет, серьезно! Ну подожди! — чмокнула его в щеку, опять прижалась. — Правда — мне там очень нравится! И работа интереснее, и коллектив. И встретили все очень хорошо! Правда — все-все!
— И муффины?
— Ревнуешь? Увы, только женщины, мужчин почти нет. Нет, есть один, но он пожилой уже. Замминистра. Отличный дядька! Вежливый, остроумный. А как он здорово знает русский язык! Если кто сомневается, как правильно написать, он всегда подскажет. Представляешь — он вообще не делает ошибок, никогда! Хоть и чеченец.
— Не может быть, — Борис выпустил палец. — Это вы там все безграмотные собрались.
— Может! — опять легкий хлопок по губам. — А кто у нас инженер через «и» написал. Инжинер!
Борис зарычал, поймал неугомонный палец, Ира тихонько засмеялась.
— Это слуфайно. А как ефо зфать?
— Инжинера? У тебя еще и склероз? Вроде бы, Борис! — довольно блеснула глазами и сжалилась: — Его зовут Тимур Мухтарович.
— Как? — Борис выпустил руку, откинулся на лавке и захохотал: — Му-хтаро-вич! Мухтарович!
— Ну, ты чего?!
— Мухтарович! Кошмар! И вы его так называете? Ой, не могу! Мухтарович!
— Боря, перестань! Как не стыдно! — Ира толкнула его кулачком в бок, Борис засмеялся еще сильнее, и она не выдержала, засмеялась тоже. — Ну, да — да! Сначала непривычно было, даже неловко. Но потом привыкла. И вообще, мало ли каких имен не бывает? И у русских тоже. Октябрина, Тракторина… Акакий вот еще здорово звучит.
— Даздраперма!
— Боря!!
— А что? Это, между прочим, не то, что ты подумала. Это значит: «Да здравствует первое мая!»
— Ужас! Как можно жить с таким именем?
— Не хуже чем, с Мухтаром!
— Дался тебе этот Мухтар! — Ира дернула его за руку. — В конце концов, это же нерусское имя. А ты правда знаешь чеченский язык?
— Знаю — это довольно громко сказано. Понимаю — да, практически все.
— Здорово! А я почти ничего.… Зато я вот что знаю, — Ира на секунду замолчала, вспоминая, и уверенно произнесла: — Оффэй, ма хаза ю со![8] Знаешь, что это значит?
— Знаю! — засмеялся Борис. — А что, очень чисто и главное — абсолютная правда! Можно я покурю?
Ира кивнула. Борис вытащил из заднего кармана помятую пачку «Ростова», закурил, старательно выпуская дым в сторону от Иры.
— А в Ростове девочки запросто курили, даже на улице. В Грозном такое даже представить невозможно… Ты хотел бы, чтоб я курила?
Борис поперхнулся.
— Вот еще! Конечно, нет!
— Шовинист! Дай попробовать. Ну, дай, я только разок!
Ира резким движением выхватила у него сигарету, поднесла ко рту. Борис попытался выхватить, сигареты выскочила, упала на джинсы. Он щелчком скинул ее вниз, вскочил, судорожно отряхиваясь. Ира расхохоталась.
— Смейся, смейся! — обиделся Борис. — Они между прочим 250 рублей стоят! Вроде не прожег…
— Я бы тебе заштопала! Ладно, не дуйся. Боря, все хочу тебя спросить — ты принципиально деньги в кармане таскаешь? Чтоб потом по полчаса оттуда выковыривать?
— А как надо? — Борис снова сел на лавку.
— В бумажнике.
— Ох, сразу видно иногороднее влияние! Ира, где ты видела, чтоб в Грозном мужчины бумажники таскали? В Грозном положено, чтоб деньги были в карманах, и большими пачками!
Мимо вновь медленно-медленно прошла парочка. И снова покосились на занятую скамейку, на этот раз оба.
— Боря, — прошептала Ира, — по-моему, они уже третий раз проходят. Это они дают нам понять, что пора и очередь уступить.
— Вот еще! — возмутился Борис. — Пусть другую найдут — мало ли в Грозном скверов. И потом, я еще не выполнил план.
— По болтовне?
— Язва! — ласково сказал Борис.
Ира довольно улыбнулась. С набережной налетел вечерний ветерок, зашелестел, зашумел листьями громадных деревьев. Рванул вниз, наткнулся на черный омут и забылся, заиграл, лаская мягкие струящиеся локоны. Ира подняла руки, пытаясь сохранить прическу, и Борис замер, не в силах отвести взгляд от черного водопада. Потом осторожно провел по нему ладонью, отодвинул, прикоснулся губами к шее, и сердце сразу скользнуло в бездну. Ирина запрокинула голову, губы нашли губы, и снова все исчезло — только руки, губы, сладкий вкус, и медленная-медленная молния, пронзающая сознание.
Или душу?
Ветерок еще немного поиграл новой игрушкой, почувствовал себя лишним и улетел, заигрывая по дороге с деревьями.
— Боря…
— Что, Ирочка? Что?
— Скажи…
— Я люблю тебя!
— Правда?
— Правда! Мне очень хорошо с тобой. Светло…
Тихо пела Сунжа, сверкали в мутноватом городском небе немногочисленные звезды, и бежали, как ни в чем не бывало, электрические буквы по крыше гостиницы «Чайка».
Двое на скамейке ничего этого не замечали.
— Боря, а ты помнишь какой сегодня день?
— С утра было третье сентября.
— Ничего ты не помнишь… — улыбнулась Ира. — Сегодня ровно месяц, как я тебя нашла.
— Ты нашла? — возмутился он. — Почему это ты?
— А кто? Стоял себе парень, курил, мечтая выиграть в лотерею. Я могла бы пройти мимо — ты бы не заметил.
