Альпийские снега - Александр Юрьевич Сегень
«Слава Тебе, Господи, еще раз!» И про метро не наврал он беженцам.
— С завтрашнего дня, — продолжал Хрулёв, — жизнь войдет в свое обычное русло. Все магазины откроются. Все заводы и фабрики продолжат работу и будут постепенно эвакуироваться на восток. Разработанный Советом по эвакуации план продолжает успешно осуществляться. Кто из вас слышал выступление Пронина?
Поднялось лишь три руки. В конце июня вышло постановление о запрете домашнего радио, радиоприемники предписывалось сдать на хранение в ближайшее почтовое отделение, и выдавалась квитанция, по которой потом можно было бы получить имущество обратно. За неисполнение грозило до восьми лет тюрьмы. И чтобы послушать радио, приходилось идти на улицу к ближайшему общедоступному громкоговорителю. Только высшее руководство страны имело привилегию слушать радио у себя дома. Хрулёв к этой категории граждан относился, в отличие от остальных присутствующих в его кабинете.
— Понимаю вашу занятость, товарищи. Я слушал. Наш замечательный председатель Мосгорисполкома выступил по радио уверенно и ярко. Он доказал, что никаких поводов для паники не имеется, и закончил свою речь словами: «Москва была, есть и будет советской!» К тому же и обстановка на линии обороны стабилизировалась. — Хрулёв взял указку и подошел к карте боевых действий, на которой синими стрелками обозначались вражеские действия, красными — наши. — Немцам удалось сделать рывок в сторону Малоярославца на двадцать километров, но сам город по-прежнему в наших руках, и немцы остановлены.
По залу пробежала лишь легкая рябь одобрения. Все уже привыкли, что немцы делают рывки, наши их останавливают, фронт ненадолго стабилизируется, а потом снова неуклонно ползет, как змея, слева направо по карте СССР, широка страна моя родная.
В этот момент Драчёв подумал, знают ли немцы о том, что творилось сегодня в Москве. Вероятно, не знают. Иначе им хватило бы тысячи десантников-штурмовиков, чтобы сбросить их парашютами на столицу и воспользоваться творившимся хаосом.
Разумеется, мысль свою он никогда бы не высказал вслух, разве что когда лет двадцать пройдет.
Ему, конечно, хотелось бы спросить по поводу здания на Старой площади: что там было и действительно ли весь наш огромный аппарат ЦК партии бежал, сверкая пятками. Здесь он не стал бы никому рассказывать услышанный в толпе беженцев анекдот про медаль «За бегство из Москвы» на драповой ленте. Ему не хватало человека для откровенного разговора где-нибудь на берегу реки, с удочкой, или на охотничьем привале, вдалеке от чужих ушей.
— Но даже в такие невеселые дни есть над чем посмеяться, — все еще хотел развеселить подчиненных главный по тылу. — Есть такие вещи, что и уворуешь, а не унесешь. Знаете, что одновременно самое тяжелое и самое легкое? Захочет — от одной мысли взлетит, не захочет — подъемным краном не поднимешь. Но сейчас не о нем. На складе эвакуированного двести тридцатого завода Наркомата авиационной промышленности оставались запасы спирта. Бригада грузчиков и шоферов, присланная для вывоза неэвакуированного имущества, взломала замки и воспользовалась спиртом. Но нет бы, дуракам, вывезти его куда-нибудь подальше и там распить. Нет, эти раздолбаи настолько горели желанием, что принялись разбавлять и глушить спирт на месте, и в итоге их обнаружили скотски пьяными там же, на складе. Причем один намеревался вылезти через подпотолочное окошко, застрял в нем да так в застрявшей позе и уснул.
— Вот бегмозлые! — не сдержался от реплики начальник Управления снабжения горючим. Слово «безмозглые» прозвучало в его устах именно как «бегмозлые», и все, поглядев на него, увидели, что он пьян.
Этой достаточно новой службе в составе всего интендантского ведомства как-то пока не везло. Созданное в феврале 1936 года Управление снабжения горючим РККА возглавил умница полковник Мовчин, но уже в декабре 1937-го кровавая рука Ежова дотянулась до его горла, и бедного Николая Николаевича ни за что ни про что причислили к врагам народа в составе преступной группы Тухачевского и расстреляли на полигоне в Коммунарке. После Мовчина всем следующим начальникам не везло, и родился афоризм: «У горючего судьба горючая».
Сейчас имелся на примете один толковый кандидат, начальник первого отделения Управления службы горючего майор Никитин, но парню всего двадцать шесть лет — куда? До майора в такие годы дослужился — уже молодец. Хотя Драчёв, например, не посмотрел бы на возраст, потому что и сам в молодости довольно быстро повзрослел, и не в двадцать шесть, а в двадцать вполне, пожалуй, мог бы справляться с обязанностями начальника такой инстанции, как служба горючего и смазочных материалов.
Другим хорошим кандидатом являлся нынешний заместитель начальника Управления снабжения горючим Кормилицын, ему сорок один, перед войной работал в «Главнефтесбыте», непьющий...
Впрочем, служба горючего не подчинялась ГИУ, отдельно входила в состав Наркомата обороны, и в данном случае он мог выступать перед Хрулёвым только как советчик.
— Да он в зюзю! — возмутился Давыдов, сидящий рядом с Драчёвым.
— Э, брат! — с усмешкой, но строго произнес Хрулёв. — Да ты, я вижу, горючее употреблял, а смазочными материалами не закусывал.
Тут уж все засмеялись, потому что в русском народе отчего-то все связанное с пьянкой непременно кажется смешным. Ну, разве только если пьяный дурак не сбил кого-то насмерть на машине или не зарубил топором членов своей семьи либо соседей.
— Тьжёл день, — пробормотал предмет насмешек и еще больше окосел, как бывает, когда выпившего человека разоблачат, что он наклюкался.
— А у нас всех был легкий! — возмутился начальник тыла. — Мы на пляжах отдыхали. Уведите его, будьте любезны, а то запах такой, что мы сейчас все ему завидовать начнем.
Когда проштрафившегося увели под белы руки, Хрулёв сам защитил выпивоху:
— Везет мужику, что в его ведомстве все без сучка, без задоринки, не то бы разжаловать да в штрафные роты. Пьет, но службу знает. Мне тут рассказывали про одного летчика: как напьется — летит и сбивает фрицев, а как трезвый — ни одной победы. И по какому принципу такого награждать? С него пример брать станут... Вот беда, не правда ли?
Совещание продолжилось. В час ночи Павел Иванович отчитался о своих достижениях, доложил и о том, что ему удалось связаться по телефону с монгольскими товарищами:
— В Монголии чуть ли не с первых дней войны создан фонд помощи РККА, но теперь они обещают
