Вихрь - Йожеф Дарваш
Большая часть офицеров вела себя позорно и трусливо. Военная тюрьма на проспекте Маргит была заполнена «воронежскими беглецами», офицерами. Усевшись в автомобили, они бежали до Киева, а то и до самого Будапешта. Гитлеровцы сбрасывали с грузовиков несчастных солдат, нанося им удары штыками и лопатами по рукам. Приказ командующего 2-й армией генерала Густава Яни, который не был опубликован в печати, стал приговором венгерскому офицерскому корпусу.
За решетку сажали не только дезертировавших офицеров. В течение многих недель в изолированных лагерях содержались целые части, которые с трудом добрались до дома, потеряв порой до трети и более половины личного состава. На фронт их провожали с цветами и музыкой, а сейчас вернувшихся домой ждали лагеря за колючей проволокой. Официально это называлось «санитарный карантин», но наши правители боялись распространения не столько тифа, сколько совсем другой «заразы». И это беспокойство не было лишено оснований, так как действительно каждый солдат, вырвавшийся из когтей смерти и добравшийся домой, был «бациллоносителем» ненависти к гитлеровцам и активным проводником антивоенных настроений…
Каллаи и его сторонники начали понимать, что надвигается беда, тот самый «решающий момент», когда под серьезной угрозой оказывается «наша собственная война», в которую они по-прежнему, как маньяки, верили. Они не хотели больше посылать солдат на Восточный фронт, а остававшиеся там части намеревались вернуть на родину.
Недоверие гитлеровцев к режиму Каллаи росло изо дня в день. Обстановка особенно обострилась в первые месяцы 1944 года, когда части победоносно наступавшей Красной Армии заняли Буковину и подошли к Карпатам. Гитлеровцы никоим образом не желали, чтобы в районе непосредственно за линией фронта политическая обстановка продолжала оставаться неясной. Это могло перечеркнуть их военные планы. Они хотели внести полную ясность в обстановку в стране. 12 марта венгерский консул в Вене сообщил в Будапешт, что на западных границах Венгрии дислоцируются пять немецких дивизий. Посланник в Загребе также доложил о концентрации войск в долине реки Мура.
Правительство с младенческой наивностью запросило германского посланника в Будапеште Ягова о том, что все это значит, но тот отказался отвечать на вопросы. Одновременно он передал «приглашение» Гитлера регенту срочно прибыть в его ставку. Хорти вначале колебался, словно надеясь, что за это время произойдет какое-нибудь чудо. Однако чудо почему-то запаздывало: не было ни англо-германского перемирия, ни высадки воздушного десанта англо-американских войск. Пришлось ехать к фюреру.
Для тех немногих, кто знал, в чем дело, потянулись тяжелые, полные волнений часы. Огромное же большинство ничего не знало и даже не подозревало. Вероятно, ничто другое не может столь ярко свидетельствовать о том огромном разрыве, который существовал между салонной политикой и миллионными массами. Народ, чья судьба решалась в те минуты, ничего не знал. Не замечал он и некоторых тонких отклонений печати и радио Каллаи от германской линии. Все происходило без его участия. Политика «независимости» Каллаи была подобна карточной игре в казино — в ней участвовали только господа. Если они замечали, что кто-то мошенничает, то поступали в таких случаях по правилам дворянского этикета.
Гитлеровцы и их пособники вели фальшивую игру, а венгерский народ о том ничего не знал — он был лишен возможности следить за событиями. Даже 19 марта он не знал, что за карточный стол сели новые игроки, стремившиеся замять скандал.
Даже демократические элементы, настроенные против Гитлера (я это хорошо помню), не хотели и не могли понять в те часы, к чему идет дело. В пивной «Хангли» и других «политических» кафе с утра до вечера в пятницу и субботу, а в некоторых домах даже ночью, сидели и ждали последних новостей журналисты, писатели, руководители различных левых группировок. Гадали, что будет, если все-таки Германия оккупирует страну, однако никто не хотел верить в то, что это может случиться. Болели за Каллаи, надеялись на чудо и еще на какой-нибудь компромисс, с помощью которого, возможно, удастся избежать кризиса…
А в это время в ставке фюрера шли переговоры Гитлера с регентом. Гитлер сообщил Хорти, что немцы не могут больше терпеть политику Каллаи и, чтобы раз и навсегда положить конец этому своеволию, они оккупируют Венгрию.
Хорти пытался протестовать и заверял фюрера в союзнической верности, но тот холодно отклонил все его заверения. Гитлер, настаивая на военной оккупации, требовал, чтобы регент не уходил в отставку, угрожая, что в противном случае в оккупации Венгрии примут участие румынские, словацкие и хорватские части. Неизвестно, эта ли угроза вынудила Хорти не противиться притязаниям Гитлера и, вместо того чтобы остаться пленником в Германии, вернуться домой «почетным главой государства» в сопровождении Везенмайера, полномочного представителя рейха, или вновь подействовал старый прием — натравливание малых дунайских народов друг на друга? Или же Хорти вспомнил о своем давнем позоре? Когда чехи и румыны помогли ему разгромить пролетарскую революцию в 1919 году и захватить власть, он считал это вполне допустимым. Но чтобы сейчас венгерская реакция из-за них потеряла свой трон? Нет, только не это!..
Очевидно, здесь проявил себя вечный оппортунистический дух реакционных классов: ради того чтобы остаться и выжить, можно было пожертвовать всем, даже честью и будущим целой нации. Так у реакции оставалась по крайней мере надежда, что можно будет опять захватить власть.
Но какова бы ни была настоящая причина этой сделки, ясно одно: 19 марта не прозвучало ни единого приказа о сопротивлении гитлеровцам. Этот день не родил героев. Никаких массовых выступлений не было. Вероятнее всего, сопротивление не увенчалось бы успехом, а приказ о нем также остался бы пустым звуком, не найдя отклика. Мы видели, что большая часть армии была нилашистской или пронемецкой. Движение за независимость было разгромлено, массы введены в заблуждение. Откуда могли появиться ярость и желание бороться за свободу? Ведь только немногие понимали, в чем заключается эта борьба за свободу и независимость, понимали преступный характер войны на Восточном фронте.
Самое позорное заключалось в том, что оккупация страны прошла в полной тишине, так спокойно, что многие ее и не заметили. Части СС, дислоцированные в столице, уже в ночь на воскресенье заняли важнейшие правительственные здания, однако даже в воскресенье в полдень лишь немногие знали о том, что же именно произошло. Те, жизни которых не угрожала никакая опасность, восприняли
