Чрезвычайные обстоятельства - Валерий Дмитриевич Поволяев
– Зачем?
– Как зачем, как зачем? – воробьем прыгал вокруг начальника заставы дедок, ярился, повышал голос. – А вдруг гости приедут, принимать их будет негде… И жить негде. Не для тебя строю, командир – для гостей твоих. Чтобы было, где их принять. И самовар с вином поставлю.
– Самовар не надо.
– Вах! – Несмотря на свой солидный возраст – семьдесят пять лет, – дедок не растерял своего темперамента. – Я имел в виду не самовар, а глиняный кувшин на пять литров.
– Кувшин тоже не надо!
– Вах! – осуждающе произнес старик, но ослушаться начальника заставы не посмел. Начальник заставы в здешних краях – очень большой человек.
Гостей в саманном домике еще не было, Петраков со своей группой – первый.
Начальник заставы – лихой капитан с казачьими усами, неожиданно делающими его скуластое худое лицо моложе, чем оно было на самом деле, хотел поселить Петровича в свободной офицерской квартире замбоя – заместителя по боевой подготовке, которого должны были прислать из штаба округа, но с кадрами было туго, и замбоем пока не пахло, – Петрович в ответ замахал руками:
– Я – со всеми вместе. Не люблю выделяться.
Капитан все понял, козырнул уважительно.
Уже было темно, когда Петрович собрал группу, посидел немного, не шевелясь – слушал самозабвенную песню цикад, затем расслабленно вздохнул – ну ровно бы услышал что-то очень дорогое, – и произнес:
– Люблю, когда поют цикады. – Лицо у него обмякло, распустилось неожиданно безмятежно, он грустно покачал головой, словно бы вспомнил что-то, оставшееся в далеком прошлом, повторил машинально, уже тише: – Люблю, когда поют цикады!
– А чего в них хорошего? – Токарев хмыкнул. – Напоминает звук электрической пилы.
Лицо Петровича мигом сделалось жестким.
– Неправда! – возразил он. – Это только у людей с сытым благополучным детством песня цикад может ассоциироваться со звуком электрической пилы. А я пацаном уже на фронте был. Воевал. В полковой разведке… Э-э, да ладно, – Петрович, осаживая самого себя, хлопнул ладонями по коленям, под правым глазом у него беспокойно задергалась какая-то мелкая жилка – Токарев своим неосторожным замечанием задел его. – Цикады мне всегда напоминали отпуск на юге. В отпуске же я, дорогие мои ребята, был всего два раза в жизни. Вот так, – он снова хлопнул себя ладонями по коленям, – не удивляйтесь этому обстоятельству, но это так.
Собственно, и Петраков с Ириной на юге тоже был всего два раза – в первые годы супружеской жизни, когда и Ирина была иной, и он был иным, и страна была другой, не в пример нынешней нищей и куцей России, обкусанной со всех сторон: кто хотел оттяпать себе кусок от нее, тот и оттяпал. Без всякого ущерба для себя. Главное – было бы желание.
А желание это имелось у многих. Особенно у ближних соседей, которые пишут слово «Москва» с маленькой буквы, а «сало» – с большой.
– Значит так, – Петрович вновь хлопнул ладонями по коленям, и Петраков понял: что-то у выпускающего не ладится внутри, что-то не состыковывается, сегодня Петрович не похож на самого себя. – Сейчас без пяти минут восемь, – Петрович оттянул обшлаг спортивной куртки, на запястье у него висел «роллекс», настоящий швейцарский «роллекс», ошибающийся в десять лет на одну секунду, – до нуля часов, отдых, в ноль часов – начало подготовки, в час сорок пять – проверка, в два выходим. Вопросы есть?
– Есть, – сказал Проценко. – К чему такая спешка?
– Вчера пришло сообщение… оттуда, – Петрович повел головой в сторону окна; он не сказал, откуда именно пришло сообщение, но все было ясно без всяких слов, – завалились два наших разведчика. Надо срочно их вытаскивать.
– Как всегда… Кто-то высморкался не в ту ноздрю, вынес мусорное ведро не на ту помойку, а нам – собирать очистки, – проговорил Токарев с веселой досадой.
– Такова наша работа, – проговорил Петрович, почувствовал, что слова его прозвучали неубедительно и добавил виновато: – Ваша работа и моя. За это нам платят деньги.
– Хоть бы раз эти мальчики подгребли за собой свои какашки – глядишь, впредь бы и работать стали чище, – Проценко не выдержал, ударил кулаком по столу.
– Что за люди-то хоть? – спросил Петраков.
Петрович приоткрыл газету, лежавшую перед ним на столе – он всегда держал перед собой газету, эта привычка у него неистребимо въелась в кровь, ее не вытравить, она осталась еще с поры походов на ту сторону в качестве командира группы, под газету было удобно класть пистолет, достал фотоснимок, показал его Петракову.
Человек, изображенный на снимке, был очень знаком – такое впечатление, что Петраков встречался с ним раньше. Часто встречался, может быть, даже каждый день. Только вот тот, с кем Петраков встречался каждый день, был малость постарше этого сытого, с блестящими глазами.
– У меня такое чувство, Петрович, – что этот парень не вылезает из телевизора, – сказал Петраков.
– Точно. Он там плотно прописался. Только не он сам, а его родной папаша.
Петраков невольно присвистнул: теперь понятно, почему это лицо ему так знакомо – отец этого красавчика занимает один из видных постов в России, его часто можно видеть рядом с Ельциным, каждый день он вещает по телевизору и учит страну жить. Популярен необыкновенно – ну просто американский киноактер! Все у него есть – и обаяние, и хорошая одежда. Единственное, что панталоны в алмазах не носит, а американские звёзды такие панталоны иногда надевают.
Отпрыск как две капли воды был похож на папашу.
Эта странная мода – идти в шпионы, – появилась давно, еще в брежневскую пору, ну а во времена горбачевские, когда холод на дворе чередовался с жарой, воздух был мутным и непонятно откуда несло гнилью – иногда вообще, кроме духа сортира, никакого другого не ощущалось, по улице Горького бродили бесшабашные компании и горланили: «По России мчится тройка – Мишка, Райка, перестройка», – эта странная мода получила второе дыхание.
Действительно, работенка непыльная, «приятная во всех отношениях», хорошо оплачиваемая, и главное – за рубежом.
– Он работает один? – спросил Петраков, кладя снимок на стол.
– Нет, есть ещё, – Петрович, будто фокусник, разъял газету, лежавшую у него под рукой, получилось две газеты, приподнял одну из них, встряхнул, словно бы хотел сбить с нее морось, и изнутри, из страниц, выпал еще второй снимок, цветной.
На снимке был изображен молодой улыбающийся человек – такие молодые люди очень нравятся девушкам, с колючими брызгами во взгляде и тугими, ровно покрытыми здоровым румянцем щеками.
– Этот человек никогда не отказывал себе в удовольствии поесть икры столовой ложкой, – перегнувшись через спину командира и мельком глянув на снимок, сказал Токарев.
– Возможно, –
