Эдмунд Низюрский - Всегда на страже (сборник)

Да, морской бог, кажется, за него, Горчакова. Дышать становилось легче. Он потер руки.

В рубку, отдуваясь, вошел Цукадзе. Рубашка на груди была расстегнута, волосатая грудь лоснилась от пота.

- Отсекатель работает, как часы, командир. Беру авторское свидетельство,- сказал внушительно. - Что, скоро домой?

- Не исключено,- сказал Горчаков,

- Товарищ капитан-лейтенант,- Ткаченко почти ворвался в рубку. Цыганские глаза его блестели от возбуждения,- семнадцатый вызывает.

Семнадцатый был позывной базы. Горчаков бегом спустился по ступенькам. Неужели, Трибрат?…

- Двадцатый слушает…

Глуховатый голос забубнил издалека:

- В квадрате шесть замечена резиновая лодка с пассажиром. Десять кабельтовых правее радиомаяка. Срочно идите на перехват. Как поняли?… По имеющимся данным на лодке - ученик 9-го класса Савчук…

- Вас понял. Прием.

- Выполняйте.

Щелкнула мембрана. Только легкое потрескивание слышалось в аппарате. Горчаков перевел дыхание. Ему хотелось выругаться. Идти за сто миль в другой квадрат, искать булавку в стоге сена, когда шторм уже на носу. Что они там, с ума посходили? Но уже через минуту он подавил в себе досаду. Штабники были правы. Только его крылатый корабль мог совершить этот бросок и настигнуть нарушителя вблизи нейтральной полосы. К тому же они, черти, знали, что у него уже был опыт перехвата одиночной лодки. Правда, то была моторка. Да и море было тогда спокойное. Но все-таки…

Он с тоской подумал о Люде. Что ж, видно, так ему везет. Морской бог, видно, передумал…

Синеватая туча шла с юго-запада, заслоняя горизонт. Ветер свежел, море было измято, вода приобрела стальной блеск.

Он пружинисто взбежал по лесенке в рубку. Доскаль и Цукадзе уставились на него, когда он отрывисто бросил:

- Боевая тревога!

… Широкий и длинный, как река, пенный бурун кипел за кормой.

Двигатель работал на полную мощность, в рубке мелко вибрировал пол. На стекле то и дело косые потеки воды закрывали от Горчакова стриженый затылок сигнальщика Лысых. «Так и не натянул капюшон штормовки, сукин сын»,- подумал он.

Волна еще была невелика, но ветер крепчал с каждой минутой. Корабль иногда подпрыгивал на мгновение, как самолет на взлетной дорожке, и снова со звоном плюхался на волну.

Слева Цукадзе флегматично развалился в своем кресле, следя за оборотами двигателя и изредка подавая короткие сигналы мотористам. Зато Доскаль был в непрерывном движении: от штурманского столика, где потел с циркулем в руках Лядов, к командирскому креслу, оттуда к боковому стеклу рубки, опять к столику - он чертил зигзаги такие же замысловатые, как и курс корабля.

Трудно было поверить, что еще час назад они, голые по пояс, изнывали от жары на гладкой, как тарелка, воде. Все вокруг было вздыблено, черные тучи неслись по небу, ветер швырял в лицо холодную водяную пыль, пробиваясь даже через штормовки.

Вот оно, ласковое море. Будто кто-то погладил его против шерсти.

Они полчаса назад вышли точно к радиомаяку и теперь вели поиск в квадрате. Горчаков поставил двух сигнальщиков на мостике. Сам он вел наблюдение из рубки. Но вспененное море было пустынным.

Худое, смуглое лицо Горчакова было непроницаемо, но на душе у него было тревожно. Шторм нарастал. Хрупкий экспериментальный корабль - готов ли он к таким передрягам, сколько еще можно продолжать поиск? Ведь до бухты почти сто пятьдесят миль…

…Горчаков выскочил на мостик. Ветер ударил в лицо горстями брызг, завыло, зашумело в ушах. Лысых стоял справа на своем месте, не отнимая бинокля от глаз, словно прикипел к палубе. Капюшон штормовки бесновался за спиной.

- Ну как? - спросил Горчаков.

- Пусто, товарищ командир.

Горчаков вернулся в рубку, тяжело уселся в кресло. Рука дрожала, когда потянулся за папиросой. Закурил, откинулся на спинку. Сильный удар в правый борт, рубка накренилась, полетела на пол пачка «Беломора». Корабль выпрямился и сейчас же стал заваливаться влево.

Цукадзе выругался сквозь зубы.

- Нужно возвращаться, Сергей Николаевич,- Доскаль положил ему руку на плечо. В этом жесте было не только товарищеское участие, Доскаль словно предлагал разделить ответственность за принятое решение, мягко, но решительно напомнил о присутствии на борту их, офицеров.

«Там мальчишка в лодке, школьник»,- захотелось закричать Горчакову. Но он неожиданно жестко сказал:

- Продолжать поиск. Я здесь командую!

Он не обернулся, но представил себе, как густо побагровело доброе, широкое лицо Доскаля. Рука соскользнула с плеча.

- Есть…

- Включить прожектор!

- Есть.- Доскаль вышел из рубки.

«Ты мне простишь это, Доскаль. Я объясню тебе потом. Там чей-то сын, понимаешь? Я должен, понимаешь? Пока есть хоть крохотный шанс. Ты никогда не оказывался на лодочке в бушующем море. А мне пришлось. Я тоже тогда был пацаном. Просто я не рассказывал тебе об этом. И не расскажу, наверное, никогда. Потому что было так страшно, что об этом не расскажешь.

Он наклонился к Цукадзе:

- Обороты?

- Держит.

- Топливо?

- Пока хватит.

«Пока хватит»,- в голосе Цукадзе сквозило сдержанное неодобрение. Значит, он тоже считает поиск бессмысленным и опасным, считает его, Горчакова, вспышку просто раздраженной придурью начальства. А может, он прав?

Он снова вышел на мостик. Пол ходил ходуном, что-то каталось под ногами. Левый сигнальщик Зинченко тяжело свесился над фальшбортом: его рвало. Горчаков отвернулся, чувствуя, как тошнота подползает к горлу. «Нужно заменить Зинченко. Кого же поставить?» - машинально подумал он. Лысых еще держался крепко. Горчаков ухватился за леер, крикнул в спину ему:

- Как дела?

- Пусто.

Чья- то фигура появилась на мостике, на минуту заслонив свет прожектора, оттащила Зинченко, толкнула в дверь рубки. Горчаков узнал Доскаля. Тот, цепко хватаясь за поручень, приблизился, наблизил к лицу Горчакова свое разгоряченное лицо:

- Мог бы сказать не одному Лысых, командир. Все-таки вместе плаваем, не чужие.

«Значит, уже знает про мальчишку,- промелькнуло в голове у Горчакова,- значит, знает. Извини, дружище, что не сказал тебе сразу. Так уж получилось. Такой уж у меня сволочной характер, извини». Он хотел крикнуть весело и громко, но голос его прозвучал хрипло:

- Намек понял, исправлюсь.

Доскаль махнул рукой, отошел в угол, поднял бинокль, окуляры скупо блеснули под прожектором,

Горчаков вернулся в рубку, сел за пульт. Цукадзе хмуро смотрел перед собой, держась за аварийные скобы. Все ерзало и скрипело вокруг, вплетаясь визгливыми голосами в рев двигателя. Корабль тяжело нырял, вздрагивая, как живой. Горчакову почудилось, что он стонет.

«Нужно возвращаться,- тупо, однообразно заныло в висках. Он потер их, но боль не уходила.- Нужно возвращаться. Ничего не сделаешь. Больше рисковать нельзя…»

В рубку тяжело ввалился Доскаль. Откинул капюшон, струйки воды полились на пол, ладонью обтер широкое лицо. Встретился глазами с Горчаковым, покачал головой:

- Пусто.

Горчаков встал, зачем-то посмотрел на часы, сморщился, как от зубной боли. Сказал глухо:

- Идем назад.

- Еще немного пошарим, Сергей Николаевич.- Доскаль смотрел ему прямо в глаза, медленно затягивая тесемки капюшона. Бинокль косо висел у него на груди, весь в капельках воды, словно вспотел от работы.

В рубку ударило ветром, зашелестел страницами вахтенный журнал, Цукадзе невольно придержал фуражку - это ворвался Лысых, забыв задраить дверцу.

- Вижу плавающий предмет, четверть кабельтова справа.

В дверях рубки Горчаков чуть не застрял, бросившись к ней одновременно с Доскалем. Он вырвал у Лысых бинокль, крикнул сразу осевшим голосом:

- Курс на предмет, дать прожектор!

Стоп, не торопиться. Что это, запотели окуляры или слезятся глаза? Вот она, лодка. Ну да, резиновая лодка. Ай да Лысых!

- Самый малый ход. Шлюпку на воду,- это уже крикнул Доскаль.

Эх и покачает нас сейчас на малом ходу. Только бы не перевернуло. Нет, морской бог все-таки за нас…

Спасенного положили на койку в кабине Горчакова.

Сзади кто-то деликатно тронул командира за рукав:

- Радиограмма, товарищ капитан-лейтенант.

Только сейчас он снова вспомнил о Люде, и мысль о ней обожгла его старой тревогой. Он схватил из рук Ткаченко узкий листок, и строчки вдруг стали расплываться у него перед глазами, как ночные фонари. «Поздравляю дочкой, обнимаю, морской порядок. Ждем берегу, Трибрат».

Море ревело вокруг, а он готов был обнять эти волны, это серое злобное небо, целовать пляшущий пол палубы. Листочек вырвался у него из рук, метнулся по ветру, исчез за водяными хребтами. Горчаков качался, как пьяный.

НИКОЛАЙ АЛЕКСЕЕВ