Дмитрий Панов - Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели
20-го августа 1943-го года на наш полевой аэродром прибыл член Военного Совета Восьмой Воздушной Армии генерал-майор Вихорев. Он передал нам, летчикам, штурмовикам и истребителям, просьбу командования наземных войск: помочь подавить доты и дзоты врага, атакуя их пушечным, пулеметным и ракетным огнем с бреющего полета, чтобы дать возможность нашим пехотинцам, подбираясь к амбразурам, забрасывать в них упаковки тола или тротила, а то и просто противотанковые гранаты.
Задание было не из приятных. На высоту бреющего полета свободно доставали даже осколки снарядов, рвущихся на земле. Но приказ есть приказ. Была моя очередь лететь с группой летчиков нашего полка на это опасное дело. Как всегда, мы летели со штурмовиками Лени Беды. От нашего полка: Панов, Дзюба, Леонов, Люсин, Семенов и Константинов. Поле боя уже окутывали вечерние сумерки, кроме того, оно было в дыму и пыли от разрывов мин и снарядов. Даже нам, на высоте нескольких сот метров, было тяжело дышать. Не смолкающий грохот давил на нервы. К счастью, огненные жерла дотов и дзотов, из которых немцы вели беспрерывный огонь по нашим бойцам, не давая им поднять головы, просматривались очень четко. А если учесть, что немцы били сверху вниз, то дела наших, несмотря на частичные успехи, были неважнецкие. Мы построились кругом над полем боя и наши штурмовики, опустившись на высоту до ста метров, принялись атаковать вражеские амбразуры реактивными снарядами, а потом пушечным и пулеметным огнем. Постепенно, видя, что истребителей противника в воздухе не замечается, наши «Яки» стали в круг штурмовиков и вместе с ними устроили беспрерывный хоровод: едва один самолет выйдет из атаки на вражескую амбразуру, как второй уже зашел на атаку. Это продолжалось примерно около получаса — пока мы не израсходовали весь боекомплект и совсем уже было собирались уходить с поля боя. Но нам поступил приказ с пункта наведения — продержаться еще несколько минут, хотя бы имитируя атаки, дать нашим штурмовым группам добраться до дотов и дзотов врага. Видимо, немцы поняли, что дело плохо, и перенесли огонь своей артиллерии прямо по своим дотам и дзотам, решив, что они уже все равно потеряны, а этим огнем удастся уничтожить штурмовые группы и отогнать самолеты, пикирующие буквально до самой земли. Но наши бойцы, вопреки всему, падая под огнем врага, добирались до амбразур и забрасывали в них смертельные гостинцы. Когда мы вернулись на свой аэродром, то увидели, что немцы не напрасно старались: плоскости и фюзеляжи «Яков» и «Горбатых» были изрядно побиты осколками снарядов наземной артиллерии.
Но линия дотов и дзотов была прорвана, и наши подвижные группы, в частности, фронтовая конно-механизированная группа, состоящая из 4-го гвардейского механизированного корпуса генерала Танасчишина и 4-го гвардейского кавалерийского корпуса генерала Н. Я. Кириченко, вошла в прорыв, растекаясь за немецкой линией фронта, громя тылы и коммуникации немцев. Нам предстояло прикрывать подвижную группу с воздуха. На наши войска, рванувшие вперед от седой Саур-Могилы, без конца налетала авиация противника с аэродромов в Донбассе и Таганроге. Боевой дух наших ребят был очень высок и потому, даже несмотря на преимущество немцев в технике, мы уже сбивали больше их, чем они нас. О соотношении 1:5 в их пользу, как под Сталинградом, немцам пришлось забыть. В отдельных воздушных боях после прорыва Миус-фронта, участвовало до ста самолетов с обеих сторон.
26-го августа 1943-го года, северо-западнее Таганрога, наш полк, поднявшийся в воздух в полном составе, встретился с двадцатью «Мессерами», и после пятнадцатиминутного боя заместитель командира полка по летной части Михаил Иванович Семенов и Григорий Иванович Тавадзе завалили по одному «МЕ-109-Ф». Правда, для Тавадзе этот бой закончился печально. Его самолет был подбит в самом конце воздушного столкновения. Тавадзе опустился на парашюте и попал в руки к немцам.
В этот же день наши ребята обнаружили скопление танков противника в глубокой балке, недалеко от села Анастасиевка. До восьмидесяти немецких машин, притаившихся в овраге, готовились ударить во фланг конно-механизированной группе Плиева. Конечно, немцы наделали бы дел, но на этот раз эта затея у них не проскочила. Буквально через полчаса над балкой появились два полка штурмовиков: 74-й и 75-й гвардейские, которые вели в бой их командиры Прутков и Ляховский. Наши «Яки» прикрывали их сверху и по бокам. Штурмовики буквально завалили балку кассетами с мелкими, в два с половиной килограмма весом, термитными бомбами, которые за пару минут насквозь прожигали броню танков, прилипая к ней своей головкой, излучающей, как при электросварке голубой свет. Только мы зафиксировали девять мощных взрывов на дне балки — взрывался боезапас в бронированных машинах. Согласитесь, что девять уничтоженных танков за один налет, да еще раза в два больше, наверняка, поврежденных, совсем неплохой результат. Немецкая контратака не состоялась.
30-го августа 1943-го года наши войска освободили Таганрог, родину великого русского писателя А. П. Чехова, гуманиста и человеколюба. Именно здесь казаки Десятого Кубанского кавалерийского корпуса под командованием генерала Кириченко порубили около сорока тысяч пленных румын. Если немцев все же уважали, как противников, то к румынам относились, как к мокрицам, которых нужно скорее раздавить подошвой сапога. Часть немцев бросилась отступать к западу от Таганрога, вдоль обрывистого северного берега Азовского моря, прижимаясь к крутому глинистому обрыву. Точно такому же, как в моих родных Ахтарях, только немножко повыше. Мы получили боевое задание — устроить немцам, вырывающимся из клюва, который образует Азовский берег в районе Таганрога, торжественные проводы. Две эскадрильи нашего полка повел в бой Петя Дзюба. Забрался и я в кабину своего «Яка», честно говоря, хотелось подтолкнуть немцев в шею. Да и постановил себе не превращаться в «чистого политработника». Звание боевого комиссара было мне дорого. А вмешиваться в действия наших ребят, командиров эскадрилий, нужды уже не было. За последние месяцы они здорово пообтесались и действовали смело, уверенно и тактически грамотно. Дзюба не спешил, памятуя, что торопливость хороша при ловле блох мокрыми руками. Сначала мы прошли над кромкой Азовского берега на высоте полторы тысячи метров, внимательно рассмотрев, где именно немцы передвигаются, группами по пятьдесят-сто человек, прижимаясь к обрыву, по песчаным пляжам, с востока на запад, в сторону Мариуполя. Мы развернулись, снизились до высоты двести-триста метров, перестроились в правый пеленг и, набирая скорость, с ревом понеслись на вражескую пехоту. Секунда — и палец уже жмет кнопки гашеток пушек «Швак» и крупнокалиберного пулемета «БС». Песчаные пляжи вспороли трассы наших очередей. Немцы и румыны лихорадочно метались, бросаясь то к обрыву, то стремясь укрыться в морских волнах. Мы уложили до двухсот вражеских пехотинцев. Фактически это было массовое избиение.
Тем не менее, мы вкладывали в это дело всю душу: воевать уже смертельно надоело и хотелось поскорее перебить побольше немцев и их союзников. Миша Мазан уложил до тридцати вражеских пехотинцев. Недавно прибывший к нам в полк, ведомый Анатолия Константинова, астраханский татарин Уразалиев, говоривший, что он должен воевать с немцами, как сатана с дьяволом, держал свое слово и, подобно своим предкам, свирепым степнякам, буквально упивался, кромсая пулеметно-пушечным огнем метавшихся солдат противника. Не отставал и «Иерусалимский казак» Рома Слободянюк, имевший большой зуб на немцев, расстрелявших в Кировограде его мать, сестру и двух маленьких племянников. Нашего «казака» было, хлебом не корми, а дай ему отправить на тот свет немца или румына. Мы сделали прощальный круг над усыпанным трупами вражеских пехотинцев азовским берегом после четырех заходов, израсходовав весь боезапас.
Должен сказать, что и у меня на душе немножко полегчало, последние месяцы я был настолько зол на немцев, что просто не мог оставаться на земле. Это связано с некоторыми личными обстоятельствами, о которых я не хотел рассказывать, чтобы не прерывать цепь описания боевой хроники нашего полка. Думаю, пора немного рассказать о перипетиях моей судьбы в этом бушующем огненном вихре, для чего предлагаю вернуться читателю на несколько месяцев назад, когда мы еще стояли перед высотами Миус-фронта и Саур могилы.
Конечно, оказавшись на юге, я сразу же почувствовал мощный зов родного дома. До него-то и было рукой подать — всего какие-то десятки километров. Но боевая нагрузка была очень велика, летчики сильно уставали, нередко приходилось самому садиться в кабину истребителя — немцы, сидевшие в Таганроге, держали нас в постоянном напряжении. На всю воздушную армию нас летало два замполита: я и Верховец. Остальные тихо сидели на земле, и о них никто не вспоминал, но, попробуй «летающий комиссар» отлынивать от полетов — сразу укажут и сверху и снизу, не посмотрят, что твои коллеги в других полках всю войну наблюдают за воздушными боями с земли. Но чем больше теплело, тем больше меня тянуло в Ахтари, которые, как я знал, были уже освобождены от немцев. Очень хотелось отдохнуть душой в родных местах, хоть денек-два. Видимо, замкнулся какой-то еще один круг моей судьбы — я вернулся к местам, где родился, и не только тело, но и душа, внутренний хронометр, заведенный судьбой, требовал отдыха.
