Аптечка номер 4 - Булат Альфредович Ханов
— Ты спал вообще?
Вместо ответа Денис кивнул в сторону надувного матраса на полу.
— Кажется, мы оккупировали все кровати в твоем доме…
— Это съемная хата.
— Все равно. Неловко вышло. Выспался?
— Не преувеличивай мои жертвы.
Зарема говорила, что мы в Твери на день. И просила разбудить ее вечером. Судя по всему, план пошел вкось.
— Который час?
— Половина двенадцатого?
Я вскочил.
— Почти полдень?
— Ну не полночь же.
— Ты Зарему будил?
— Трижды.
— Трижды?
— В первый раз она прогнала меня и отвернулась к стенке. Когда она прогоняла меня во второй раз, то приказала закрыть дверь с обратной стороны. В самой категоричной форме. В третий, уже утром, ее величество наконец-то оказали нам милость. Теперь принимают ванну.
Я вспомнил, как тоже просыпался в три захода. Птицы, поезд, завтрак на газовой плитке.
— Обо мне она ничего не говорила?
— Сказала, что любит.
— Я серьезно.
— Ничего не говорила. Уж не знаю, плюс это или минус.
Скорее плюс.
Когда Зарема вышла из ванной с полотенцем на голове, ее лицо излучало удовольствие. Как будто это не нам грозила высшая мера.
— Ну ты и легкомысленная.
— А что так?
— Да ничего. Мы теряем время, а ты тут наслаждаешься комфортом.
— Если мне суждено встретиться с Богом, пусть у меня будет чистая голова и хорошее настроение.
С Богом, как же. Как насчет того, чтобы с органами встретиться?
— Тоже искупаюсь, — сказал я.
— Не торопись. С меня завтрак.
Ясно. Сейчас она нарочно станет растягивать каждое действие.
Лёжа в ванне и слушая, как лопаются пузырьки пены, я ловил дежавю. Сейчас меня накормят остывшей яичницей, а вскоре загородный автобус высадит нас на федеральной трассе.
Макароны с кетчупом и салат из огурцов стерли намечавшийся паттерн.
— Новостей нет, — произнесла Зарема. — Предлагаю сегодня накопить сил и завтра рано утром выехать в путь.
Я покосился на Дениса. Он критически взирал на экран и не проявлял к нам ни малейшего интереса. В бокале, полном прозрачной жидкости, плавали кусочки подтаявшего льда.
Наверное, воду пьет или газировку.
Тем не менее, громкость я убавил.
— Насчёт новостей — ты про Владимирскую область?
— Ну уж не про чемпионат России по футболу.
С одной стороны, свободная половина дня, с учетом предыдущего рывка сквозь целые республики и области, перепала кстати. Точно Дед Мороз из мешка вытащил. Я не восстановился после болезни. С другой, мы зависли на перевале и забили на собственные планы.
Давила неопределенность, и мне требовалось побыть одному. После завтрака я решил прогуляться.
Рекламные щиты выглядели так, словно жизнь не рушилась. Финансовый коуч в костюме с бабочкой обещал легкий заработок в кризис, потому что кризисные времена — это эпоха возможностей. Торговая сеть рекламировала сосиски от местного производителя с безупречной репутацией, безупречность которой приходилось принимать на веру. По-летнему стильная девушка в юбке цвета электрик и белоснежной блузке, размахивая сумкой, торопилась домой, чтобы успеть к любимому сериалу от второсортного ТВ-канала.
На втором курсе, когда мы изучали телевидение, об этом канале я чуточку узнал. Там крутили типа исторические разоблачения и мыло категории С, сваренное на отечественных кинокомбинатах.
Насколько ущербно надо жить, чтобы твой досуг замыкался на посредственном сериале, на который ты спешишь с работы?
Дорога привела к торговому центру. Из динамиков доносилось приторное старье, эскалатор не функционировал.
Я выпил капучино и скормил мелочь автомату с мягкими игрушками. Эта дрянь родом из детства все еще соблазняла.
В разделе «Примечательное» с явным преимуществом выигрывал магазин «Ладимир». В его продукции языческий новодел гармонировал с православным мерчем. Футболки с надписью «Милосердствуй!» соседствовали с имперскими поло и толстовками с символикой боевого отряда «Русич». Кокошники и милитари-ремни с руническими ставами мирно уживались с рюкзаками, возвещавшими с патологическим упорством, что Бог есть любовь. Со всех сторон на меня взирали лонгсливы и косынки, патриотические кардиганы и премиальные косоворотки, резные кресты и браслеты непременно ручной работы в духе «дорого- богато». Шрифты кричали о верности предкам. Пока в стране закрывались гражданские фабрики и военные заводы, тысячи ремесленников, в иных условиях делавших бы полезные дела, трудились на машину симулякров.
За кассой одинокий мальчик славянской внешности скучал в телефоне.
Градус абсурда пробуждал иллюзию, что я смелее, чем есть.
— У вас плащаницы продаются? — поинтересовался я. — Размера L .
Продавец притворился, что понял запрос.
— Не завозили пока. А что это?
— Жаль. Это одежда, на халат похожа. А иконы? Недавно новая вышла, с Евгением Пригожиным.
— Икон тоже нет. С осени появятся.
— Обязательно зайду.
Славянин за кассой с упорством отказывался догонять иронию.
— Можете оставить номер телефона.
— Я свой выкинул в крещенскую прорубь. Телефоны от дьявола.
Кажется, я наконец-то понял значение слова «скрепа». Скрепа — это связка между неоязычеством и лжехристианством. Скрепа зовет в благоустроенное прошлое, которого никогда не существовало.
После скрепного магазина мое внимание привлек отдел с холодным оружием. Здесь тоже буйным цветом цвел закос под что-то проверенное временем и континентами. Финки НКВД от кизлярских мастеров, переименованные в «свинорезы» серборезы, швейцарские ножи, ножи от викингов и ирландцев, ножи для метания, казачьи кинжалы, матросские кортики, дамасская сталь, переливающиеся цветами радуги керамбиты, мультитулы для выживания — все это на раз побивало мой невнятный пацифизм, как грамотный маркетинг побивает скверно поданную искренность.
Продавцу надоело, что я молча трусь возле товаров, и он спросил, есть ли у меня вопросы.
Я сказал, что вопросов не имею, и купил филиппинский нож-бабочку. Даже не потрогав.
Повелся на масляные разводы. И на красивое название — балисонг.
12
Когда я вернулся, Зарема и Денис спорили.
— В прошлом году тоже бастовали, — доказывал Денис с бокалом. — Ох, как они бастовали! Тот же самый «Озон», те же самые транспортники. Ничего кардинально не меняется.
— А в позапрошлом бастовали меньше, причем в полтора раза. Классовое сознание медленно, но растет.
— Это что угодно, только не классовое сознание. Ты механистично применяешь тезис о том, что количество превращается в качество.
— Еще скажи, что я догматик.
— Зарема, ты догматик.
Со стороны это смотрелось комично.
— Так-то я всей
