Ярослав Ивашкевич - Хвала и слава. Книга третья
— Твердо знаю одно: маршалек не встанет, серебряные колокола не зазвонят, белого коня не будет.
— Среди вас не столь уж многие разделяют этот взгляд.
— Немногие. Но это, может быть, и к лучшему.
— Почему же?
— Зачем же им знать, что дело, за которое они борются, — гиблое дело? Но вы ведь придете в Польшу…
— Ты так думаешь?
— Я убежден в этом.
— И что же?
— Пожалуй, этого я уже не увижу.
— Но увидят другие.
И вдруг Анджею стало жаль жизни, которая была сейчас такой трудной, но такой ощутимой, осязаемой, как тело женщины. Неужели ничто не ждет его завтра, послезавтра? Можно сколько угодно признавать, что жизнь очень трудна, тяжела, и все же сказка жизни увлекала его, как сложная интрига занимательной повести. Сердце у Анджея сжалось — так способно сжиматься сердце только очень молодого человека. Нет, несмотря ни на что, жизнь надо беречь! Надо пронести ее невредимой между всеми засадами сегодняшнего дня!
— Что же ты замолчал? Спишь? — с неожиданной сердечностью спросил его собеседник.
Анджей почувствовал благодарность к этому человеку.
— Надо спать, — сказал он. — Разговоры эти все равно ни к чему не ведут.
— И, однако, хорошо вот так выложить все, что на душе, — в голосе незнакомца чувствовалось тепло. — Особенно когда молод.
— Это верно, — примиренно прошептал Анджей. — Покойной ночи.
— Покойной ночи.
II
На другой день, уже довольно поздно, запыхавшийся пароходик пристал к берегу в Пулавах. Сосед Анджея поднялся рано и куда-то ушел. Анджей не помнил его лица — в темноте так и не удалось рассмотреть его как следует. В памяти остался только голос, чуть хрипловатый, глухой, произносящий слова как бы с усилием. Надо было уже сходить. Анджей сорвался со своей твердой койки, пригладил волосы и вышел на палубу. Озябшие матросы привязывали канаты к кнехтам на берегу. Сосед по каюте стоял у борта. Они обменялись смущенными взглядами. Их откровенный ночной разговор казался сейчас, при свете дня, детской болтовней, и Анджею было немного неловко. К тому же его беспокоила мысль, не слишком ли много он сказал.
Молча пожали они друг другу руки. Анджей старался не смотреть в лицо незнакомцу.
На пристани пароход поджидали двое жандармов. Однако они занялись проверкой содержимого корзин и мешков у баб, высадившихся с парохода, а на Анджея не обратили никакого внимания. Едва он сделал несколько шагов, как ему на шею бросилась какая-то девушка.
— Как хорошо, что ты приехал! — громко крикнула она и, прижавшись к лицу Анджея, шепнула ему на ухо: — Не удивляйтесь, я сказала, что жду брата. Надеюсь, бумаги у вас в порядке?
Анджей ответил улыбкой, которой старался придать выражение радости от этой встречи с «родственницей».
— Лошади в местечке, это недалеко, — сказала девушка, взяв Анджея за руку. А потом добавила тише: — Зачем вы взяли с собой этот рюкзак? Он очень бросается в глаза.
Некоторое время шли молча. Когда людей вокруг стало поменьше, Анджей спросил:
— За вами следят?
Девушка выразительно взглянула на него. У нее были большие черные блестящие глаза. На вопрос она не ответила, только сказала:
— Называйте меня по имени. Меня зовут Кристина.
— А меня Анджей.
— Знаю, — рассмеялась девушка. — Это Антек послал меня встретить вас. Сегодня в Пулавах что-то неспокойно.
Довольно долго шли они боковыми улицами по мокрым мостовым и тротуарам, на которых лежали большие, похожие на человеческие ладони, желтые с зелеными прожилками листья кленов. Анджей чувствовал себя неловко и молчал. Молчала и Кристина.
Наконец они оказались почти у городской черты. На краю обширной площади под порыжелыми каштанами стояла бричка, запряженная парой рослых лошадей. Кучер поклонился, но не произнес ни слова. Анджея удивила его молодость и какой-то дерзкий вид.
Когда проехали уже довольно много, Анджей спросил:
— Это далеко?
— Километров десять.
— Разве это в сторону Казимежа?
— Вовсе нет, в противоположном направлении.
За всю дорогу кучер только раз оглянулся на Анджея, окинув его пристальным взглядом, который Анджею не понравился.
Спустя час, а может, и больше, миновав деревню, въехали в боковые ворота парка, которые им открыл оборванный сторож.
Парк был необычайно красив. Анджей не успел оглянуться, как бричка остановилась перед большим домом под высокой серой крышей. Дом был очень старый или, может, только казался таким в сумеречном осеннем свете.
На крыльце сзади дома их встретил Антек. Анджей с трудом узнал брата. Он не видел его почти два года, и за это время он, естественно, изменился. С первого взгляда Анджей уловил перемены в лице брата: эти опущенные углы губ придавали презрительное выражение его лицу, красивому, но холодному. Анджей остро почувствовал отчужденность брата, его замкнутость. Он стоял перед ним, как перед дверью, запертой на ключ.
Анджей и прежде отдавал себе отчет, что, кроме родственных уз, ничто не связывает их. Матери он говорил, что любит Антония, и в самом деле любил его, но не этого Антония, а того, которого два года назад проводил на вокзал.
— Знаешь, кто здесь сейчас? — спросил Антек без всякого предисловия. — Марыся.
Анджей удивился.
— А Кристина? — спросил он.
Антек провел его через сени по лестнице наверх, в свою комнату. Налив Анджею воды в таз, он с любопытством смотрел, как тот мыл руки.
— У тебя все те же девичьи руки, — сказал Антек.
Анджей засмеялся и, вынув руки из воды, поднял их кверху, как врач перед операцией.
— Вовсе не девичьи. Покажи мне девушку с такими лапищами.
— Нет, конечно. Но очень уж они какие-то тонкие.
— Просто костлявые, как у скелета, — сказал Анджей и снова опустил руки в воду.
— Хорошо, что ты приехал сегодня. Повеселимся. Отпразднуем именины хозяйки дома.
— Именины? Как же ее зовут?
— Именины или день рождения, черт ее знает. Наверно, Филомена. Сегодня по календарю Филомена.
— Ну и что же это будет за веселье?
— Съедутся соседи. Увидишь нескольких чудаков.
Антек сказал это как-то многозначительно. Анджей взглянул на брата. В опущенных уголках его губ застыла усмешка.
— А что за чудаки?
— Да так. Разные. Сам увидишь.
— Все это совсем некстати, — сказал Анджей. — Мне надо серьезно поговорить с тобой.
— Завтра поговорим.
— Утром я хотел бы уже уехать.
— Завтра нет парохода.
— Поехал бы поездом.
— А о чем ты собираешься со мной говорить?
— Мама приказала мне поговорить с тобой обо всем. Она хочет, чтобы ты вернулся в Варшаву.
— Ну, знаешь! — вспыхнул Аптек. — Что мне делать в Варшаве? Здесь я сижу, как мышь под метлой, никто обо мне и не знает. А в Варшаве?
— Может, там нашлось бы и для тебя какое-нибудь дело.
— А ты думаешь, здесь не найдется? Еще увидишь. Ты голоден?
— Признаюсь, съел бы «того-сего», как говорит пан Козловский.
— А что с Ромеком?
— Он в Варшаве.
— Работает?
— Вместе со мной.
— Воображаю, что у вас там за работа!
— Ну, скромная работа в небольшой мастерской. Однако и это пригодится, из этой мастерской, может, что-нибудь и получится. Ромек торчит в ней целыми днями.
— Ну, пошли в столовую. Посмотрим, не дадут ли нам «того-сего».
Они спустились в огромную столовую, занимавшую половину первого этажа. За большим столом сидели Кристина и Марыся Татарская. Анджей почувствовал робость. Антек плел им какую-то чепуху, и видно было, что он с этими паннами на короткой ноге. Собственно говоря, Анджей не мог понять, что эти особы тут делают, откуда они взялись, и не знал, как объяснить беспечное, легкомысленное настроение, которое здесь царило.
Вошел высокий юноша в лакированных ботинках. Представился:
— Скшетуский.
— «Ты такой же Скшетуский, как я Заглоба», — подумал Анджей, рассматривая нового знакомого. Но тот отвернулся и начал шутить с паннами. Подали великолепную малиновую наливку, и это было только начало. Больше всего удивило Анджея, что и наливку и закуски подавала Анеля. Она даже не взглянула на него, и Анджей сделал вид, что принимает это как должное. Впрочем, его уже ничто не удивляло. Он был очень голоден, на пароходе ничего не ел, и вино сразу ударило ему в голову. Но он вполне отдавал себе в этом отчет и старался ничего не говорить, чтобы не сболтнуть что-нибудь лишнее.
Столовая наполнилась людьми. Всякий раз, когда кто-нибудь входил, Анджей вставал, а Антек говорил: «Мой брат». Анджей кланялся либо подавал руку и садился на свое место.
Время было уже позднее, и Анеля, не обращая внимания на сидящих за столом, накрыла к обеду. Тут Анджей огляделся вокруг и попытался сосчитать присутствующих. Дойдя до двенадцати, он запутался и начал сначала. Ему казалось, что он считает про себя, однако через некоторое время Марыся спросила его:
