Станислав Бискупский - Парни из Островецких лесов
Приказ об отдыхе улучшил настроение. Люди сняли рубашки и обувь, чтобы дать отдых спинам и усталым ногам. Выставленный караул обеспечивал безопасность. Посыпались воспоминания о недавней операции, раздался первый громкий смех, кто-то попробовал запеть.
Отряды отдыхали.
Ничто не говорило о тревоге, но одиночный, неожиданный винтовочный выстрел поднял всех на ноги. Стреляли где-то неподалеку от лагеря. И самым удивительным было то, что часовые не подавали знаков тревоги. Сашка немедленно послал людей выяснить, в чем дело.
Минуту спустя трое вышли из леса. Два партизана вели под руки Зеленого, который шел неуверенным шагом.
— Уснул, вражий сын… А во сне…
Вид Зеленого показался Сашке несколько подозрительным.
— Дыхни!
Зеленый сжался и втянул голову в плечи.
— Дыхни!
Причину такого крепкого сна Зеленого Сашка определил быстро.
— Ничего себе! Под суд пойдешь! — сказал он твердо.
Клен беспокойно завертелся на месте. Он не думал, что дело примет такой оборот.
— Командир! — он смело выступил вперед. — Тут есть и моя вина.
Сашка терпеливо до конца выслушал Клена. Суровое выражение постепенно сошло с его лица.
— Ну хорошо, хорошо, — махнул он рукой, затем на минуту задумался, поглаживая рукой бороду. — А водка где, на подводах?
— На подводах!
— Везите ее сюда!
Партизаны бросились к телегам.
Все говорило о том, что Сашка сменил гнев на милость, если, сам приказал привезти водку. Зеленый уже не мог быть наказан.
— Подводы с водкой к командиру! — крикнул Клен, обрадованный таким исходом дела.
Две телеги остановились перед Сашкой.
— Снимите эти ящики!
Партизаны сняли ящики и поставили их в ряд.
— Открывайте!
Крышки поддавались с трудом. Внутри показались ровные ряды бутылок, в которых весело колыхалась прозрачная жидкость.
Сашка медленным безразличным движением вынул бутылку и ударил ею о дерево. За первой последовали остальные. Звенело разбиваемое стекло, в воздухе стоял запах алкоголя. Водка впитывалась в горячий песок.
Через час отряды продолжали свой путь.
В отряде Олека
Василь оторвал кусочек бумаги, насыпал табаку, скрутил толстую самокрутку и зажал ее в зубах. На ее конце взвился клуб дыма и огня. Василь пальцем сбил черную, обгоревшую бумагу, затоптал ногой упавшие на землю искры и взглянул на Юрека.
— Ну что, сынок, грустно тебе?
Юрек уже привык к тому, что этот пожилой человек всегда отгадывал его мысли. Действительно, он думал сейчас о своих, хотя и этих людей, с которыми он провел последнее время, нельзя было назвать чужими.
После операции в Илже, на перегруппировке в Максимилианове, приказом командования Юрек был направлен во вновь созданный отряд лейтенанта Олека.
Олек в партизанах был давно, воевал в отряде Сашки и был выдвинут командиром другого отряда. Кряжистый, среднего роста, с быстрым взглядом светлых глаз, он мог моментально оценить ситуацию и так же быстро принять соответствующее решение. Он казался суровым человеком, но слегка курносый нос выдавал веселый характер. Сашка умел разбираться в людях, он и в этот раз не ошибся.
Здзих был направлен в спецгруппу. Откровенно говоря, он хотел остаться у Горца, но неожиданно в отряде появился его отец — Быстрый, которому стало небезопасно оставаться в Островце. Здзих не хотел быть в одном отряде с отцом, и не потому, что у него было мало сыновьего уважения и привязанности к отцу. Причины были как раз противоположные.
— Незачем, папа, — решил он. — Вместе нам будет трудно. Я на тебя буду оглядываться, ты на меня, какая это будет война…
С ним согласились. Здзих сердечно попрощался с отцом, который вместе с отрядом Горца ушел в Сташовске на встречу с отрядами Батальонов Хлопских, а сам пошел в отряд Кена, который стал командиром спецгруппы. С Юреком они обменялись сердечным и сильным рукопожатием.
Сначала Юрек чувствовал себя как-то неловко среди незнакомых людей. Он с удивлением отмечал, как эта неловкость растворялась в сердечной теплоте непосредственных отношений. Уже несколько дней спустя ему казалось, что он знает всех очень давно. Эти люди обладали удивительным даром вызывать к себе симпатию. Их грубость была нарочитой, внешней. Они размягчались при самом Легком воспоминании о родных, а грустные мелодии песен вызывали на их лицах отпечаток тоски и раздумья.
Ближе всех Юрек сошелся с Василем. Симпатия их была взаимной. Василь называл его сынком, а Юреку импонировали его зрелость, опыт, знания. Василь был музыкантом, точнее, скрипачом, во что Юреку было труднее всего верить. По его мнению, автомат больше подходил Василю, нежели скрипка. Василь же при одном слове «скрипка» печально качал головой.
— Хотя бы гармошка какая-нибудь…
Но на гармошку, однако, ни разу не удавалось наткнуться. Тоску по музыке Василь заглушал иначе. В свободные минуты он собирал вокруг себя партизан, распределял их по голосам и дирижировал хором. Люди пели, следя за движением его рук:
Расцветали яблони и груши…
При каждой фальшивой ноте на лице Василя появлялась гримаса, он махал рукой, и все начиналось сначала. Когда кончали одну песню, принимались за следующую:
Там на горе цыгане стояли…
Все подхватывали припев:
Стояла, думалаЦыганочка молода.
Но не отдых, однако, был главным для них. Приходилось покрывать переходами большие расстояния. Партизаны портили немцам нервы неожиданными операциями, пускали под откос поезда, идущие на восток, сеяли панику в гарнизонах, укрывшихся за бетонными стенами бункеров.
Перемешались польские и русские ряды. Вопрос заключался не в том, кто командует, а в том, кто крепче бьет немцев.
Если кого и не хватало Юреку в отряде Олека, так это прежде всего Здзиха и Богуся. Здзих в спецгруппе Кена выполнял непосредственные распоряжения штаба, и встречи их были редкими и случайными. О Богусе не было ничего слышно, по-видимому, он по-прежнему был связным и, как всегда, проклинал все поезда.
Кроме Юрека в отряде Олека было еще несколько поляков. Вместе им было свободнее и веселее, особенно в первые дни, когда они еще не познакомились с остальными. Они совершали далекие ночные переходы, в которых люди спали на ходу. Как тени двигались они среди деревьев, каким-то чудом угадывая указанное направление, не теряясь и не блуждая. А когда удавалось задержаться хоть на минуту, ими овладевал внезапный и непробудный сон, устоять перед которым не было сил. Как-то во время одного из таких привалов Юрек присел в придорожной канаве и заснул. Проснувшись, он увидел устремленный на него взгляд Василя. В глазах партизана блуждал лукавый огонек.
— Ну, сынок, пошли…
Юрек встал, одернул пиджак, протянул руку к своей винтовке и… обмер. Ее не было. Он пошарил ладонью по земле, ощупал место, на котором лежал. Безрезультатно.
— Потерял что-то? — вытирая усы, спросил Василь.
Не говоря ни слова, Юрек вертелся на месте. Он хорошо помнил, как сел, как правой рукой обхватил винтовку, как оперся локтем о колено и… И дальше уже не помнил.
— Черт возьми, где моя винтовка?!
Василь тихо свистнул и с сочувствием покачал головой:
— Смотри-ка, винтовку потерял…
Юреку было трудно признаться, что потерял оружие, тем более что только недавно получил почти новую, прекрасную винтовку, с которой, не стыдясь, мог смело показаться на людях, не боясь вызвать с их стороны колкие замечания и остроты.
— А может, кто-нибудь из партизан взял? — подсказывал Василь.
Юрек бросился к идущим гуськом партизанам. Каждый из них усмехался и пожимал плечами:
— Нет, у меня своя винтовка.
Юрек опросил человек шестьдесят. Наконец он наткнулся на последнего, вооружение которого показалось ему слишком подозрительным.
— Послушай, у тебя две винтовки!
— Да, — ответил партизан таким тоном, как будто так и должно быть. — Пригодятся!
— Но одна из них моя.
— Твоя? Да я ее в лесу нашел. Как вы думаете, — обратился он к идущим рядом товарищам, — это винтовка Юрека?
— Его, его… — отозвалось несколько голосов.
— Пусть будет по-вашему! Возьми. Только береги ее, как родную мать.
Юрек не обиделся на партизана. Теперь, даже засыпая, судорожно сжимал свою винтовку, однако сон победить он не мог. После изнуряющего ночного похода сонливость валила его с ног, которые делались как ватные. Засыпанные песком глаза слепли от дневного света. Ему казалось, что он все отдал бы за минуту сна. В это самое трудное для него время Василь был всегда рядом.
Однажды их вместе направили в дозор. Они залегли под кустом на опушке леса, в котором расположился отряд.
