Григорий Солонец - Форпост

— Испытатель хренов, тебе на пост пора, — из крымских в афганские горы вернул Андрея басок младшего сержанта Воробьева. — Хлеб-Соль уже заждался.

Так однажды ротный назвал рядового Бескоровайного, с тех пор и приклеилась к нему эта кликуха, на которую солдат откликался без всякой обиды.

— А что потом было? Вы расстались? — явно расстроенный Джабаров, как наивный ребенок, хотел услышать сказку до конца.

— Джамиль, мудрая твоя голова, сам прикинь, Андрюху призвали в армию холостяком, им он, наверное, и помрет. Значит, Лиде он сделал приятное и вежливо помахал ей ручкой.

— Не красиво, не по-мужски он поступил, — почему-то насупился Джамиль и замолчал.

Зная упрямый и какой-то слишком правильный характер узбека, который в порыве гнева, если его сильно доставали, или, видя явную несправедливость, запросто мог и кулаком обидчика угостить, с Джамилем Джабаровым обычно в такие минуты не спорили, а спешили согласиться.

Спустя сутки «духи» обнаружили сторожевую заставу и, не дожидаясь темноты, решили проверить ее на крепость. Автоматический огонь открыли ровно в полдень, специально приурочив его к начавшемуся обеду, чем немало разозлили «утесовцев». Пришлось им вместо ложек взяться за оружие. Сергей Сверкович как раз стоял на посту, когда пули, словно невидимая стайка воробьев, прошуршали где-то над головой. Парень не сразу, но заметил едва заметные в солнечных лучах три слабые вспышки на соседнем склоне. Сомнений не было: то огневые точки душманов. По ним и выпустил Сергей несколько длинных неприцельных очередей. То же самое сделали и остальные. Но пули вряд ли в кого-то попали, разве что случайно: дальность стрельбы была предельной. Получив отпор, «духи» притихли, наверное, поняв, что имеют дело с боеспособным подразделением.

Тут же на связь вышел командир полка.

— Что там у вас за война? — обеспокоенно поинтересовался он у прапорщика Василенко.

Тот попробовал было отшутиться: дескать, провели внеплановую пристрелку оружия. Но подполковник Усольцев не был расположен к юмору.

— У меня есть нехорошее предчувствие, что этой ночью «духи» вас основательно потревожат, может, даже попробуют выбить с занятой высоты. Поэтому и просьба, и приказ, Олег Леонидович (комполка иногда обращался по имени-отчеству к подчиненным в знак особого доверия и расположения), усильте бдительность, примите дополнительные меры и… берегите солдат. Если потребуется помощь, сразу же дайте знать. Поддержим огоньком. Желаю удачи!

Последние два слова — это уже как присказка у Усольцева. Ставит он подразделению задачу, инструктирует суточный наряд или отчитывает кого-то за допущенную халатность, в конце неизменно прозвучат эти два оптимистичных слова. И странное дело, в душе они отзываются эхом, оказывая почти магическое, успокаивающее воздействие на человека.

Василенко еще раз по-хозяйски обошел горное плато, на котором располагалась вверенная ему застава, уже, похоже, ставшая для «духов» костью в горле. Не нужно быть стратегом, чтобы понять: удобнее и безопаснее всего подбираться к полку со стороны солнца, но как раз это направление отчетливо просматривается и, разумеется, хорошо простреливается с вершины, которую они заблаговременно заняли. Так что спокойно им тут жить «духи» не дадут. «Но и мы покажем воинам ислама, на что способны „шурави“. Пусть только сунутся, мало им не покажется», — про себя оптимистично размышлял прапорщик Василенко, попутно прикидывая, где лучше расположить на ночь второй пулемет, а откуда удобнее вести огонь гранатометчику. И чем основательнее он вникал в нюансы возможного ночного боя, тем увереннее чувствовал себя. Более того, Василенко поймал себя на мысли, что он с азартом заядлого игрока в покер ждет начала партии, которая сулит немалый выигрыш.

Но ночь прошла на удивление тихо и спокойно.

Казалось бы, только радоваться нужно, но рядовой Филев выразил, кажется, общее настроение:

— Да, эти басурманы не простаки! В отличие от нас выспались, как хорьки. Жди теперь, когда им захочется повоевать.

Неделя промелькнула как один день. Ничем особенным она не запомнилась. Разве что отменным пловом, приготовленным Джамилем Джабаровым по случаю его дня рождения. Сергей в своей Беларуси сроду такого не ел. Вот что значит национальное блюдо, приправленное специями и душевными чувствами. Джамиль очень хотел угостить ребят еще и шашлыком, но из тушенки, как ни старайся, его не приготовишь. А где в чужих горах возьмешь барашка? Его бы с успехом заменил дикий козел, но того еще выследить нужно.

С разрешения прапорщика Василенко посидели вечерком у костра. Очень даже романтично получилось, да и разговор завязался сам собой. Каждый вспомнил о чем-то своем, дорогом. Затем от души анекдоты потравили. Сверковичу на миг показалось, что он не на войне, а где-то с друзьями в турпоходе. Но старшинский басок быстро вернул в суровую действительность:

— Пора, ребятки, к отбою готовиться.

После дневного солнцепека кажется, что нет ничего желаннее ночной прохлады. Она как рукой снимает накопившуюся усталость, отодвигает на второй план тревоги, печали и сомнения, чтобы в умиротворенном состоянии представить вас невесть откуда приходящему сну. А он на двух тысячах метров над уровнем моря особенно крепок и сладок, почти как в детстве.

Сергею не раз снилась мама, почему-то всегда молчаливо хлопотавшая на кухне, и еще Ната — улыбающаяся, куда-то стремительно бегущая. Ветер, будто играючи, развевал ее роскошные, цвета зрелой пшеницы, волосы. Он пытался окликнуть невесту, позвать к себе, чтобы нежно, как на проводах в армию, обнять и поцеловать, но ничего не получалось: Наташа не слышала его.

После того полуденного, явно проверочного обстрела их, как ни странно, больше никто ни разу не побеспокоил. Сколько не вглядывался в окрестности с помощью бинокля прапорщик Василенко, не то что подозрительных, вообще людей он не видел. То же самое докладывали при смене и часовые. Но эта почти курортная тишина отнюдь не радовала, а настораживала и даже угнетала. Интуиция, основанная на боевом опыте, подсказывала Олегу Леонидовичу, что эта идиллия обманчива. А коль так, значит, нужно быть готовым к самому неожиданному развитию событий.

Бытовое обустройство почти закончили. Вместо небесного шатра появилась наспех сооруженная крыша. Здорово помогли приданные дивизии вертолетчики. На «Ми-8» доставили они прямо на плато доски, шифер, цемент. Стало намного уютнее на «Утесе». Но безопасности никто, кроме самих ребят, гарантировать не мог.

— Товарищ прапорщик! Внизу слева вижу поднимающегося в нашем направлении одинокого человека! — доложил с первого наблюдательного поста рядовой Николай Захарюта. Старшина только начал бриться, когда пискнула рация. Думал, с полка идет вызов, а оказалось, от часового. На такой тревожный случай на «точке» был отработан вариант действий. Но прежде чем привести его в исполнение, отдав соответствующий приказ о готовности к бою, прапорщик решил воочию убедиться в том, что за одинокий человек средь бела дня идет к ним в гости. Может, кто-то из своих заплутал, мало ли что? Прильнув к биноклю, Василенко увидел худощавого моджахеда, одетого в простую одежду и отчаянно жестикулирующего руками. Оружия у него не было.

— Товарищ прапорщик, разрешите короткую очередь? — не раздумывая, спросил рядовой Захарюта и уже снял автомат с предохранителя. Похоже, он ничуть не сомневался в том, что сейчас именно такая команда последует.

— Отставить! В кого стрелять собираешься, в безоружного, мирного крестьянина? — недовольный скороспелым решением выговаривал подчиненному Василенко.

— Так хто ж його знае, мырный вин чы ни, — наверное, от волнения начал оправдываться на родном украинском языке рядовой Захарюта. — А якщо у нього граната в кармане?

«Ох, уж этот хохол, всегда выкрутится. А впрочем, может, он и прав. Береженого бог бережет», — подумав так, прапорщик решил подпустить незнакомца, но не ближе чем на тридцать безопасных метров.

В качестве переводчика пригодился Джамиль Джабаров. Он немного знал дари, к тому же узбекский язык не чужой афганцам, многие из которых малость понимали и по-русски. Поэтому из несколько сбивчивого рассказа гостя Василенко понял главное, что привело его, жителя высокогорного кишлака, сюда. Вчера вечером душманы вошли в аул и со всех собрали оброк — деньги, продукты на войну с «шурави». А у Обайдуллы, так звали неожиданного гостя, забрали еще и тринадцатилетнего сына. Сказали, будет у них разведчиком. Когда отец воспротивился и от имени Аллаха попросил оставить его и семью в покое, то тут же получил сильный удар кулаком в лицо. Объемный синяк под правым глазом наглядно подтверждал сказанное.

Чтобы убедиться, что его правильно поняли, Обайдулла достал из-за пазухи мятую фотографию темноволосого парнишки и, показав ее, с восточным акцентом и болью в голосе вымолвил короткое русское слово: «Сын».