Ганс Кирст - Покушение
— Как мне осмелились предложить такое?! — бушевал посетитель — до белого каления его довел самый обычный счет, к которым здесь все привыкли. — Я — полковник Брухзаль! Мои боевые друзья и я каждый день подвергаемся на фронте смертельной опасности. И все это, оказывается, лишь для того, чтобы эти паскуды в тылу могли жрать и пить в три горла по спекулятивным ценам!
— Прошу вас, господин полковник! — умолял обер-кельнер. — Считайте себя, пожалуйста, нашим гостем. Не нужно ничего платить!
— Плевал я на ваши счета! — кричал, весь дрожа от гнева, фронтовик, его нервы сдали окончательно. — Так вы от меня все равно не отделаетесь. Наш рейх превратился в стадо баранов!
Майер поднял голову, нетерпеливо принюхиваясь, словно легавая, почуявшая дичь. Бракведе происходящее, казалось, не трогало: он спокойно пил свой кофе, но взгляд его становился все более печальным.
А возмущенный полковник бушевал без удержу:
— Жалкий свинарник — вот что такое наш рейх! И это неудивительно при таком болване, как фюрер! Зарылся в землю, как дождевой червь, а паразиты нагуливают себе жирные зады.
Офицеры, пришедшие вместе с полковником Брухзалем, оттеснили его к выходу. Остальные посетители вели себя так, будто ничего не видели и не слышали.
— Каждый празднует, как может. — Штурмбанфюрер Майер закурил сигару, настоящую «гавану» из французских трофейных запасов. — И от мелкой скотины остается навоз, а я должен чем-то удобрять свою капусту. Так что всякая мелочь пригодится.
Эти слова Майера означали, что полковника Брухзаля можно было уже считать мертвецом.
Капитан фон Бракведе нагнулся:
— Следовательно, акция против Бека лопнула?
Майер кивнул:
— Отложена на время, скажем, до особого распоряжения, что предусматривает доверительное сотрудничество между нами.
— А вот и наш подарок… — Ефрейтор Леман держал в руке нечто похожее на толстый семейный альбом или пакет. — Эта штука удобно уляжется в любой портфель.
Полковник фон Штауффенберг взял пакет и внимательно осмотрел. Он и в самом деле выглядел как аккуратно перевязанная кипа канцелярских бумаг и весил примерно от восьми до десяти килограммов.
— Этого хватит? — спросил полковник.
— В любом случае! Леман набросал примерную схему помещения и в центре поставил кружок, а рядом с кружком — крест, точнее, свастику. — Если представление пойдет в бункере, то не имеет значения, где положить заряд, если же в обычном помещении, то расстояние между пакетом и объектом не должно превышать восьми, в крайнем случае — десяти метров.
— Так я и сделаю, — заметил полковник.
— Обязательно обратите внимание на одно обстоятельство — на открытые окна. Это может значительно уменьшить действие взрыва. Если окна будут открыты, вы должны приблизиться к объекту не менее чем на пять метров, а самое лучшее на три.
Они сидели рядом в кабинете Штауффенберга. Казалось, в глыбообразном здании на Бендлерштрассе, кроме них, не было ни души — такая тревожная тишина их обволакивала. Близилась полночь. Свет от лампы, ослабленный абажуром, падал на их лица — на узкое, продолговатое лицо полковника и на покрытое сеткой морщин лицо ефрейтора.
— Для маскировки я положу в портфель еще несколько папок.
— Не делайте этого, господин полковник. Возьмите лучше чистую бумагу или газеты, скажем «Фёлькишер беобахтер»[17]. Вы должны считаться с тем, что после взрыва будут задействованы специальные команды, которые обыщут помещение и соберут все до последнего клочка бумаги. И нужно избежать малейшей улики, которая указала бы на вас. Никогда заранее не знаешь, чем все кончится.
— Вы стараетесь предусмотреть любую мелочь, Леман.
— До сих пор я выхожу из себя, когда вспоминаю бомбу, замаскированную под бутылку коньяка. Люди Трескова подложили ее в самолет, на котором летел Гитлер, а взрыва не получилось — отказал запал. Однако я не могу в это поверить. Очевидно, кто-нибудь из тех, кто последним держал бомбу в руках, от волнения неправильно вставил взрыватель. У нас с вами такого не должно случиться.
— Разрешите мне задать вам вопрос, Леман?
Немного удивившись, ефрейтор кивнул. И тогда полковник спросил:
— Зачем вам все это?
Леман еле слышно рассмеялся:
— Я отвечу вашими же словами: кто-то в конце концов должен сделать это. А что касается меня, то меня мучит комплекс, нет, не комплекс неполноценности, а, так сказать, комплекс «отцов и детей». Мой старик — ортсгруппенлейтер[18] и изо всех сил старается копировать Гитлера. И могу вас заверить, это очень подстегивает меня.
Полковник левой рукой дружески похлопал ефрейтора по плечу. Последний и не подозревал, что подобный жест был для Штауффенберга нетипичным. Обычно он стеснялся прикасаться к чужому человеку.
— Дайте мне вашу левую руку, — требовательно сказал ефрейтор. — А теперь сожмите мои пальцы своими тремя. Жмите, пожалуйста, как можно сильнее.
Штауффенберг выполнил требование Лемана.
— Хорошо, — одобрил тот. — У вас хватит силы в пальцах. Должно быть, вы были сильным парнем.
— Не очень, — ответил Штауффенберг. — По крайней мере, в ранней юности. Я рос довольно болезненным ребенком, и тогда было решено, что я должен закаляться, тренировать свое тело. Но зачем нужна эта проба силы?
— Мы подошли к другому важному пункту. — Ефрейтор Леман вытащил из свернутого платка трое кусачек, тщательно осмотрел, выбрал одни из них и передал Штауффенбергу. Затем протянул ему толстый карандаш и предложил: — Перекусите кусачками.
Полковник взял кусачки, вложил в них карандаш и нажал — карандаш распался на две части.
— Пожалуйста, еще три раза подряд, — попросил Леман.
Штауффенберг выполнил просьбу ефрейтора: куски карандаша один за другим падали на стол.
Леман удовлетворенно кивнул:
— Господин полковник, вы сейчас на практике осваивали последнюю операцию — раздавливание кислотного взрывателя. После этого взрыва уже не предотвратить. Кусачки спрячьте в левый карман брюк. Кроме них, там ничего лежать не должно. Каждое движение надо рассчитать. Мы еще потренируемся.
— А потом?
— Потом вы осуществите акцию. По-моему, это случится завтра.
— Послезавтра, — поправил ефрейтора полковник фон Штауффенберг.
ТОТ, КОГО НЕ ПРИНИМАЛИ В РАСЧЕТ
11 июля, вторник. Генерал Ольбрихт и полковник Мерц фон Квирнгейм ходили вокруг телефона, избегая смотреть друг на друга. Их волнение все возрастало. Клаус фон Штауффенберг улетел в Берхтесгаден, прихватив с собой свой необычный портфель. Ожидаемое наконец должно было осуществиться.
— Гитлер недосягаем, — промолвил внезапно Ольбрихт. — Когда он намеревается покинуть ставку, для него разрабатывают три маршрута: один — для передвижения самолетом, другой — по железной дороге и третий — для автомобиля. Только в последние минуты принимается окончательное решение, каким из них воспользоваться.
— И все-таки человек не призрак, — напомнил полковник. — А потом, до настоящего времени Гитлер не сталкивался со Штауффенбергом.
— В конце концов, наши единомышленники неоднократно подкладывали фюреру бомбы. Аксель фон дем Бусше, Эвальд Генрих фон Клейст, генерал-майор Гельмут Штиф были готовы подорвать себя вместе с ним, однако все оказалось напрасно. Гитлер или вовсе не появлялся, или опаздывал, или своевременно исчезал. Он был прямо-таки неуловим.
Полковник Мерц фон Квирнгейм продолжал ходить вокруг телефона.
— В истории каждого народа наступает такой переломный момент, когда становится ясно, что перемены неотвратимы. Вот и сейчас армия русских подходит к границам Германии, вторжение их союзников развивается успешно, Балканы для нас уже потеряны. Крах Германии неминуем, и Гитлер должен быть устранен, прежде чем германский народ истечет кровью или полностью деградирует и превратится в банду преступников.
Зазвонил телефон. Оба устремились к столу, на котором он стоял. Полковник Мерц фон Квирнгейм снял трубку и передал ее генералу. Тот замер, молча слушая донесение. Его лицо приняло какой-то серый оттенок, и он чуть слышно произнес:
— Сорвалось. Не было ни Гиммлера, ни Геринга, и Штауффенберг спрашивает, нужно ли было действовать.
— Достаточно было бы одного Гитлера! — воскликнул полковник.
— Может быть, в следующий раз… — устало промолвил Ольбрихт. — Это должно случиться через несколько дней.
— Где мой брат? — спросил капитан фон Бракведе. — В вашем присутствии он, вероятно, чувствовал себя превосходно. Вы дали ему понять, что даже храбрецы могут выглядеть бедными глупцами, если ими будет руководить женщина?
— К сожалению, мне нужно было работать, — ответила графиня Ольденбург. — Генерал Ольбрихт приказал проверить план «Валькирия», и я не могла уделить внимание лейтенанту, даже если бы хотела этого.
