Ганс Кирст - Покушение
— Хорошо ли вы знаете генерал-полковника Бека?
Капитан Бракведе был подготовлен к такому вопросу, поэтому ответил довольно осторожно:
— Я думаю о Беке примерно то же самое, что и вы. Мне известно, что он внесен в ваш список. И, насколько я вас знаю, вам очень хотелось бы его заполучить, верно?
— Точно, — подтвердил Майер, — это был бы лакомый кусочек.
— Однако не такой, чтобы его легко проглотить, не подавившись. Не так ли?
Разжевывая кусок утки, гестаповец энергично кивнул:
— В этом-то все и дело! Если я прикажу арестовать генерал-полковника и не сумею вытянуть из него ничего важного, это кончится для меня крупной неприятностью.
— Понимаю вас, Майер. Один крупный, я бы сказал, сенсационный промах — и вы очутитесь где-нибудь в штрафном батальоне. Поэтому вы хотите, нет, вы должны получить неопровержимые доказательства. И вы рассчитываете на мою помощь.
— Для вас это ведь не очень сложно. Бек пишет, пишет и пишет. У него дома скопилось много толстых папок с перепиской. И среди этих бумаг наверняка найдется несколько фраз, из-за которых ему свернут шею.
— И вот сегодня вы так быстренько организовали спасательную команду для прочесывания развалин, чтобы оказать весьма своеобразную помощь разбомбленному генерал-полковнику. Освободить его, так сказать, от забот о его собственных документах.
— Достать документы можно в любой момент, — заметил Майер. — Достаточно лишь позвонить по телефону и отдать приказ. Мои люди ждут его. Именно поэтому, дорогой, я и сижу здесь с вами. Мне нужен ваш совет. Выкладывать начистоту или нет?
— Я думаю, что сейчас наша беседа достигла кульминационной точки. Так давайте насладимся ею сполна. Прикажите подать шампанского, уважаемый. Выпьем за наше многообещающее будущее!
— Граф фон Бракведе приносит извинения, — сказал генерал Ольбрихт, предварительно поприветствовав присутствующих. — Он просит передать, что в настоящее время тренирует свою волю — обедает со штурмбанфюрером Майером из гестапо.
У полдюжины господ, собравшихся на квартире графа фон Мольтке, это сообщение не вызвало радости. Они уже были по горло сыты шутками капитана фон Бракведе.
— Особенно я должен просить об извинении вас, господин доктор, — продолжил Ольбрихт, — ибо капитан очень хотел поговорить с вами лично.
— Но он, конечно, предпочел представителя гестапо, — заметил Ойген Г., подмигивая.
— Мы очень обеспокоены! — вскричал один из господ. Он был сотрудником нынешнего министерства внутренних дел и считался ярым противником такого же будущего министерства, а следовательно, противником Юлиуса Лебера. — Ордер на арест Гёрделера — сигнал тревоги, особенно в данное время.
— По мнению капитана фон Бракведе, — успокоил его Ольбрихт, — этого следовало ожидать еще несколько месяцев назад. Да что там месяцев! Более года назад. Тем не менее большой розыск не объявлен, и я уверен: быстро нашего старого лиса они не изловят, а власти Гитлера вот-вот придет конец — речь идет о нескольких днях.
— Не скажите! За день многое может случиться! — опять вскричал господин из министерства внутренних дел. — На чей арест выдадут ордер теперь? У нас действительно имеются веские основания для беспокойства. Охота идет именно за Гёрделером. Это же не случайно!
— Пусть не случайно, но это наверняка не настолько тревожный сигнал, как вам представляется, — вклинился в разговор Гельмут фон Мольтке: он всегда вмешивался, когда ситуация становилась напряженной и людей охватывало чувство неуверенности. Голос его звучал вежливо, но решительно: — Гёрделер уже многие годы известен как противник фюрера. Гестапо имеет толстое досье на Лебера, которое отнюдь не закрыто. А что касается Бека, то Гитлер еще до войны назвал его чрезвычайно опасным человеком. Подобных примеров можно привести немало.
— Число казней за измену родине, за разложение армии, за подрыв обороноспособности, за поношение фюрера и клевету на него растет из года в год, — подчеркнуто деловито докладывал Ольбрихт. — В сорок третьем году по всей Германии официально вынесены и приведены в исполнение смертные приговоры в отношении более трех тысяч гражданских лиц, и можно считать чудом, что до сих пор жертвами гестапо оказалось сравнительно мало членов нашей организации.
— Но как раз сейчас число арестов среди нас грозит увеличиться!
— Этого, конечно, нельзя полностью исключить, — подтвердил Ольбрихт. — Того же мнения придерживается и полковник фон Штауффенберг. Он считает, что, поскольку до решающего момента осталось совсем немного времени, а все главные проблемы уже обсуждены, нам нет нужды собираться вместе, во всяком случае, в ближайшие дни или даже недели. Итак, предельная сдержанность и максимальная осторожность…
— Одну минутку! — бросил господин из министерства внутренних дел. — Ваши слова следует рассматривать как своего рода приказ? Должен заявить, что мои друзья выражают беспокойство по поводу методов господина фон Штауффенберга, который по-диктаторски вмешивается в решения, принятые отдельными группами Сопротивления…
Ольбрихт, неприятно задетый словами господина из министерства, взглянул на графа фон Мольтке. Последний снова попытался воздействовать на Ойгена Г., который не только слыл находчивым и острым на язык человеком, но и был известен тем, что решительно поддерживал военных с Бендлерштрассе. Лишь теперь всем бросилось в глаза, что доктор против обыкновения вообще не принимал участия в разговоре.
И вот Ойген Г. осторожно заговорил:
— Господин Ольбрихт, вы сказали, что капитан фон Бракведе хотел бы побеседовать со мной. Он хотел сообщить мне о моем предполагающемся аресте?
— Боюсь, что да, — признался генерал и после недолгого колебания добавил: — Гестапо выписало ордер на ваш арест, господин доктор.
— Значит, и до него добрались!
Ольбрихт пропустил мимо ушей выкрик истеричного чиновника. Он глядел на потерявшего дар речи Ойгена Г. и наконец сказал:
— Это не имеет ничего общего с готовящимися событиями. Гестапо произвело домашний обыск у пастора Бонхеффера и обнаружило документы, в составлении которых участвовал наш доктор. Поэтому его и разыскивают.
— Хорошо, я укроюсь в окрестностях Штутгарта, — решил Ойген Г., — а как только все кончится, сразу же прибуду сюда.
— Итак, мой дорогой, давайте выпустим своих кошек из мешка, — предложил штурмбанфюрер Майер после того, как подали бутылку шампанского. — Выдадите ли вы мне Бека?
Капитан фон Бракведе медлил с ответом.
Полковник с новеньким Рыцарским крестом, сидевший за соседним столиком, потребовал:
— Еще раз по бокалу всей компании! И чтобы были наполнены до краев!
Его громкий командирский голос гремел в небольшом помещении, словно труба. Посетители начали удивленно оглядываться на полковника, а обер-кельнер испуганно поспешил к нему.
Тем временем Бракведе сказал:
— Инстинкт не подвел вас: генерал-полковник Бек — это нечто гораздо большее, чем простой оппозиционер.
— Значит, верно, что этот тип состоит в заговоре против фюрера?
— Все гораздо серьезнее. В определенных кругах Бека рассматривают как будущего главу немецкого государства.
Майер поперхнулся десертом — бисквитным пирожным с медом и взбитыми сливками, которое к тому же было посыпано растертым засахаренным миндалем.
— Послушайте, — простонал он, — ежели это правда, так не остается ничего другого, как поскорее упечь этого типа за решетку.
— Прежде чем посадить, надо доказать его вину. А для этого той писанины, которая имеется у одного лишь генерал-полковника, явно недостаточно. В конце концов он философ, а философы могут в любое время повернуть дело так, что, мол, их неправильно поняли.
— Значит, вы не советуете мне проводить акцию?
— Я лишь высказываю сомнение в ее целесообразности в данный момент и в данных обстоятельствах, ибо я спрашиваю себя: что же имеет большее значение — еще одно имя в списке расстрелянных или благосклонность будущего главы государства?
Хотя внешне Майер ничем не выдал своего волнения, в глубине его глаз все же мелькнула тень испуга. Он осушил до дна бокал и погрузился в размышления. А фон Бракведе тем временем принялся спокойно разглядывать свои руки, хотя, конечно, чувствовал себя не особенно уютно.
Однако их глубокие думы прервал полковник со сверкающим Рыцарским крестом, который заорал не своим голосом, — это перед ним положили счет.
— Вот так цены! — кричал он, дрожа от возмущения. — Подобного я себе даже представить не мог!
Обер-кельнер, сопровождаемый двумя простыми кельнерами, снова заспешил к столику, где сидела компания полковника. Они попытались отгородить своими спинами, словно ширмой, орущего полковника, но напрасно. Его трубный глас прорвался бы даже сквозь грохот сражения. А здесь, в ресторане «Хандлер», все просто содрогалось от его крика.
