Виталий Мелентьев - Фронтовичка
Осторожно проходя между холмиками, Валя без особого труда нашла оплывшую могилу Андрея. Сняла ушанку и, опустив голову, встала перед ней. Солнце припекало спину и затылок, издалека слышался приглушенный грачиный грай, ветер посвистывал в крестах и дребезжал плохо закрепленной звездочкой на обелиске. Но Валя не слышала этих звуков и даже не думала. Вернее, в мозгу проносились какие-то обрывки воспоминаний. Она не звала их, но и не отгоняла. Они приходили сами по себе и, пожалуй, не мешали сосредоточенности, обострению внутреннего слуха.
Все в ней медленно и настойчиво натягивалось и напрягалось. Ноготки уже не покалывали, а как бы сращивались с мякотью ладони, и ей даже хотелось боли, но ее не было. Голова начала звенеть приятным и тревожным звоном, глаза все чаще и чаще застилались вздрагивающей пеленой, в которой медленно плавали радужные шарики. Валя торопливо моргала и снова видела перед собой оплывший суглинистый холмик, уже потрескавшуюся на солнышке деревянную пирамидку.
В одно из таких странных бездумных мгновений она заметила желтовато-серую, под цвет могилы, прошлогоднюю дернину, равнодушно осмотрела ее и вздрогнула. Среди отмершего, спутанного, перепачканного глиной прошлогоднего бурьяна длинным, живым язычком зеленела первая травинка. Она не то пряталась среди умерших, не то боролась с ними, стремясь к солнцу, теплу и жизни. И это трогательное, упрямое и в то же время беззащитное стремление первой весенней травинки умилило Валю, и вместо обрывков воспоминаний и ненужных мыслишек на нее обрушился целый поток мыслей и чувств, справиться с которым она не могла: так могучи и быстры они были.
Впервые за долгое время она вдруг всхлипнула и с глубоким вздохом, почти стоном, боком присела у основания могилы. Распластавшись, словно обнимая ее руками, она приникла горячей, уже мокрой от слез щекой к прохладной дернине. Сколько времени она лежала так на могиле, в сущности, незнакомого ей человека, о чем думала, она не помнила. Просто выплакивала все слезы, что собрались в ней, выплескивала все, что нечаянно накопилось в ее душе.
Когда она подняла странно пустую, но тяжелую голову, в ней уже не было ни страха, ни гордости, ни злого и сладкого чувства мести. Внутреннее напряжение оставило ее. Она долго смотрела вдаль, на освещенные солнцем леса, обострившимся слухом улавливала и свист ветра в крестах и пирамидах, и грачиный грай, и даже шорох скатывающихся с могилы комочков земли, стеклянное позванивание трескающихся на солнце льдинок. Сырость проникла через сукно шинели, но Вале не хотелось подниматься, словно она жалела то, что принесла с собой и что навсегда оставила на этом кладбище.
Она вздохнула, наклонила голову и опять увидела дернину.
Зеленый язычок, пронзив умершие травы, упрямо тянулся вверх — желтенький у основания, с разрезом посредине, крепкий, развернувшийся перед своей острой, боевой вершинкой. Валя наклонилась и, воровато оглядевшись, губами припала к этой острой, колющейся, как коготки новорожденного, вершинке.
— Ах ты мой хорошенький… — прошептала она и, услышав собственный сюсюкающий голос, покраснела и выпрямилась.
Поправив волосы и совладав с внезапным смущением, почувствовала, что совсем оправилась после недавних слез. Ей было беспричинно весело, может быть, потому, что на сердце стало необыкновенно чисто и красиво. Словно в благодарность за это великолепное чувство, она осторожно разобрала отмерший бурьян, схватила живую травинку под корешок, чтобы сорвать ее на память, но остановилась и помрачнела. Потом отпустила травинку и вздохнула:
— Нет, пусть живет.
Потом опять вздохнула, улыбнулась, поднялась и, отряхивая с шинели комочки глины, пошла с кладбища по направлению к разведроте.
Походка у нее была легкая, почти танцующая, ей захотелось петь. Но она сейчас же обругала себя:
— Какая же ты еще несерьезная, Валька. Просто ужас! — и радостно засмеялась.
Часть II
1
Глухой, ворчливый взрыв противопехотной мины раздался совсем недалеко. Багровый свет полыхнул на облачке жирного дыма, на молодой траве. Запахло взрывчаткой и свежевывороченной землей.
В немецких траншеях послышались приглушенные команды и ругань. Хлопнули двери землянок, звякнуло оружие. Потом опять наступила напряженная тишина.
Небо было чистое, звездное. На западе все еще не угасла вечерняя заря, и ее лимонная кромка висела над дальним лесом. На востоке небо нежно зеленело, а звезды в этой зелени сверкали застенчиво и мягко.
Невидимый немец тихонько спросил:
— Дать ракету?
— Подожди. Не было команды.
В траншеях опять все стихло, и только через несколько минут с той стороны, где раздался взрыв, послышалось чье-то пыхтение и легкий стон. Потом зашуршала трава, и снова раздался стон. В траншеях этого не слышали — там загудел третий, властный, но не грубый голос:
— Видимо, русские нащупали проход в минном поле и подложили нам свинью.
— Вы думаете, что саперы подорвались не на нашей мине, господин лейтенант?
— Конечно! Ведь они же ставили и переставляли мины. Они ошибиться не могли.
После недолгого молчания немецкий лейтенант распорядился:
— Саперного фельдфебеля!
— Я здесь, господин лейтенант.
Разговаривающие перешли на шепот, но даже шепот можно было разобрать в тишине:
— Сейчас же закройте проход. Мины есть?
— Так точно!
— Новый проход сделаем завтра. Из расположения первого взвода. Так, как мы и думали раньше, — в направлении высотки.
— Слушаюсь, но…
— Я согласую с капитаном.
Их перебили.
— Господин лейтенант, кому вытаскивать?..
— Саперов… вытащат саперы, — рассердился лейтенант. — Дайте огня.
Послышались шаги, и почти сейчас же в немецкой траншее застучали пулеметы. Одна из пуль задела проволочное заграждение и, срикошетировав, с подвывом полетела дальше.
Валя Радионова плотнее прижалась к теплому боку старшего сержанта Осадчего и уперлась каской в землю. Осадчий недовольно подтолкнул ее, и она подняла голову: нужно было следить за огневыми позициями пулеметов.
Пульсирующее, синевато-оранжевое пламя билось совсем близко, сразу же за проволочными заграждениями. Второй пулемет работал дальше. Осадчий осторожно приподнялся, посмотрел в его сторону и толкнул Валю. Превозмогая внезапное недомогание, она тоже приподнялась и увидела второй пулемет — он бил из дзота, и его пламя было ярче, желтоватей того, что стоял на открытой площадке.
С облегчением опустив голову, Валя прислушалась. Когда пулеметы смолкли, в резкой тишине послышались стон и сопение, а из траншей донесся слитный, деятельный шумок.
Валю больше привлекал стон. Осадчий обращал внимание на шумок, который подсказывал, что немецкие саперы готовятся выполнить приказание лейтенанта — командира оборонявшейся здесь роты. И по тому, что в траншее не было признаков суетливости — стука, громких голосов, звона металла, — Осадчий определил: немецкие саперы — народ опытный и знающий. А раз это так, то нужно было ждать, что они с минуты на минуту вышлют вперед обеспечивающую группу и тогда возвращение Радионовой и Осадчего к своим траншеям будет затруднено.
Но и сознавая это, Осадчий хотел как можно дольше побыть на удобном для наблюдения, а главное, подслушивания, месте и старался выгадать каждую минуту. Конечно, если бы он знал немецкий язык так, как знала его Валя, он по отрывочным, произнесенным шепотом словам мог бы понять, что сейчас делают враги и сколько им нужно времени для того, чтобы выбраться из траншеи для заделывания прохода в минных полях, прикрывающих подступы к проволочным заграждениям. Возле этой проволоки он и Валя лежали уже добрых полтора часа. Но старший сержант почти не знал языка и надеялся, что разобраться в происходящем ему поможет Валя.
Однако сделать этого она не могла, потому что слушала стоны и сопение и плохо понимала, что происходит в десятке метров от нее.
Проход в минных полях немцев нашли не разведчики, а снайпер Евдокия Смирнова. Еще на провесне она заметила на твердом снежном насте человеческие следы и рассказала о них известному в армии снайперу Ивану Николаевичу Леонтьеву, командовавшему тогда снайперским взводом. Леонтьев дал задание действовавшим на этом участке подчиненным, и они через оптические приборы обнаружили высунувшиеся наружу ящики противопехотных мин. Потом немецкие саперы упрятали эти мины в землю, но прошедшие вслед за этим дожди осадили лунки, и уже разведчики через перископы увидели строго шахматное распределение мин и проход между минными полями.
Как только земля покрылась первой травкой, Валя Радионова и Осадчий получили наконец то самое задание, ради которого Валю взяли в разведку и учили премудростям разведчика, сапера и просто пехотинца. Им приказали подползти по возможности ближе к немецким траншеям и не только наблюдать за врагом, но и подслушивать, что он говорит. Последнее было даже важнее: пара Осадчий — Радионова в официальных документах именовалась «слухачи-3». Это значило, что где-то на участке дивизии действуют еще две такие же пары. Но где и кто они — ни Валя, ни Андрей Николаевич Осадчий не знали.
