Олег Коряков - Странный генерал
Невинная и вполне естественная реплика эта отозвалась в Петре новой болью.
– Мить, – тихо сказал он, – а Россия-то… как же?
Дмитрий понял его.
– Не туманься, Петро, худого не думай. Говорили мы с ней об этом. Обживемся здесь, деньжат поднакопим – и обязательно в Россию. Согласная Изабелла, перечить не будет.
– Ох! – вздохнула Белла, непонятная речь наскучила ей. – Скорее бы мне узнать ваш язык! Наливайте же, остынет ваша еда!
– Извини, Беленькая. – Дмитрий повернулся к ней, осторожно и ласково положил руку на плечо. Под его ладонью оно казалось тоненьким и хрупким.
Нельзя сказать, что пельмени получились отличными, однако они очень понравились и Белле, и Каамо. А Петр и Дмитрий… Странное дело: какие-то кусочки мяса в вареном тесте, вроде ерунда – а сколько воспоминаний, цепочкой потянувших за собой другие, вызвало это нехитрое родное кушанье… Изредка отхлебывая вино из небольшой глиняной кружки, Петр ел медленно и задумчиво. Чуткая душа, Белла поняла его.
– Вы вспомнили родину, Питер?.. – Она помолчала. – Расскажите нам о поездке. Наверное, было интересно?
Ему расхотелось рассказывать. Он отвечал на вопросы скупо, односложно. Совсем не праздничным получался этот вечер.
На кухне кто-то кашлянул, зашаркали шаги. В проеме двери показалась тощая фигура Клааса Вейдена. На этот раз старик был выбрит, на плечах красовалась почти новая, еще не грязная куртка. Он был трезв и раскланялся церемонно.
Петр почему-то очень обрадовался ему. Старика усадили на почетное место, наперебой угощали пельменями, подливали вино. Он ел, молчал и улыбался. И вдруг Петру захотелось рассказать о поездке, и он стал рассказывать – подробно, с деталями – об охотничьих приключениях, о поисках золота, о стычке с Марстоном, о Коуперсе, Мангваэло и Чаке…
Уже поздно вечером Дмитрий отправился проводить Изабеллу. Петр тоже вышел из дома и присел на обрубок старого дуба, притащенный Дмитрием для каких-то поделок. Чуть шумело от хмеля в голове.
Темная женская фигура, неслышно ступая, приблизилась и опустилась рядом. По голосу Петр узнал Марту.
– Поздравляю вас с благополучным возвращением, масса Питер. (Он не видел, только чувствовал, что мулатка улыбается.) – Вы теперь останетесь совсем один, да? – Теплая ее ладонь легла на его руку.
– Почему же, Марта, один?
– О, я все понимаю… Не надо грустить, масса Питер. – Она тихонечко прижалась к нему.
– Ладно, Марта, – он тряхнул головой и улыбнулся, – не будем грустить!..
2Все помыслы Дмитрия теперь были заняты свадьбой. После работы он, не мешкая ни минуты, спешил домой.
– Игрушку из дома сделаю, – повторял парень и все вечера напролет пилил, строгал, колотил, придумывая всяческие полезные и бесполезные хозяйственные приспособления и украшения. Помощь отвергал: ему хотелось, чтобы все было сделано только его руками.
Петру надо было подумать о жилье, хотя Дмитрий и предлагал жить по-прежнему в одном доме, только, может быть, соорудить пристройку.
– Нет, брат, мы с Каамо выстроим себе холостяцкую хибару и будем приглашать тебя с жинкой в гости, – усмехался Петр. – На пельмени.
Впрочем, он знал, что ничего они с Каамо не выстроят: не было у Петра той хозяйственной жилки и домовитости, которые отличали Дмитрия.
Все так же долгие часы Петр просиживал над книгами, а начитавшись почти до одурения, седлал коня, брал ружье и отправлялся в вельд. Каамо сопровождал его теперь тоже на коне. Петр приобрел для него пони – маленькую, но выносливую и быструю лошадку. Пони здесь были в большом почете.
Каамо становился Петру все ближе. Он быстро взрослел, Петр начинал гордиться своим воспитанником… Как-то вскоре после возвращения из экспедиции Каамо напомнил ему о разговоре на Олифант-ривер.
– Ты сказал тогда, что я буду мастером на руднике. Помнишь?
– Помню. И что?
– Это плохо, Питер. – И заговорил с жарким придыханием. – Я буду мастером, буду командовать, а негры будут меня слушать? Я один такой хороший, да? Другие негры плохие, да?
– Почему же плохие?
– А почему я один буду грамотный?
Вон оно что!.. Добрая, честная душа. Парень ищет истинной справедливости. Парню мало думать только о себе. Умница.
Петр так и сказал ему:
– Умница. Ты подсказал мне хорошую мысль.
– Я подсказал? Какую мысль я тебе подсказал?
Конечно же! Ей давно пора было появиться. Действительно, почему он учит грамоте одного только Каамо? Ведь когда еще Петерсон рассказал ему о воскресных школах в России… Почему бы не попытаться и здесь?..
На первое занятие он позвал лишь троих: Каамо, Секе и молодого мулата Самсона. Они расселись на кухне, за обеденным столом. Секе и Самсон чувствовали себя явно не в своей тарелке, Каамо сиял. Дмитрий отправился с Изабеллой в город – присмотреть для покупки кое-что из домашней утвари.
Петр волновался. Одно дело – непринужденно болтать с Каамо, гонять его по алфавиту и таблице умножения, рассказывать об истории Африки и слушать бечуанские сказки, другое – настоящие школьные занятия. Петр волновался и не знал, как себя вести. Сначала присел за стол, потом встал, снова сел, неловко огладил столешницу.
– Ну вот, – сказал он и натянуто, скованно улыбнулся. – Это и будет наша школа. Почему такая странная школа, так мало учеников и такое неподходящее помещение? Потому что у негров нет школ, нет учителей, они на своей родной земле не хозяева, а слуги белых. Правильно я говорю?
Секе кашлянул и опустил голову. Глаза Самсона загорелись. Каамо расплылся в улыбке. «Вот, смотрите, какой он, мой друг Питер!» – говорил его взгляд. А Петр растерялся, он не знал, о чем и как вести речь дальше.
– У нас есть только руки для работы, – тихо вымолвил Секе и шевельнул черными узловатыми пальцами.
– Верно, – кивнул Петр, обрадовавшись поддержке, – только руки. Ими вы добываете золото, но не себе, а другим. Я тоже был простым рабочим, шахтером, тоже, как и вы, кайлил породу, а золото шло в карман хозяевам. Это было далеко отсюда, в России. И так везде, по всей земле: рабочие в поте лица трудятся, а хозяева плоды их труда гребут себе. Почему так?
– Почему так? – как эхо, повторил Самсон и подался вперед.
– Потому что мир устроен несправедливо, неправильно устроен мир. Одни забрали себе все – землю, рудники, заводы, машины, у них много денег, и они на эти деньги содержат полицию и армию. Другие, хотя этих других куда больше, не имеют ничего и, чтобы не умереть с голоду, продают хозяевам себя, свои руки, свой труд… Я понятно говорю?
Он подбирал слова с трудом. Ему казалось: они не те, все не те, не самые нужные, не самые простые и убедительные. Однако слушали его внимательно, даже напряженно… Потом он проверил знания Секе и Самсона. Оба они бегло считали, умели складывать и вычитать. Самсон, кроме того, знал латинский алфавит, но читать почти не мог. Начинать надо было с азов.
В следующее воскресенье Секе и Самсон привели с собой еще двух негров, примерно тех же лет, что и Петр. Было и смешно, и стыдно смотреть, как два здоровых парня униженно кланялись, прося взять их в ученики. Петр рассердился и сказал, чтобы они выкинули из головы «эти рабские штучки». Он выдал всем тетради, карандаши и занимался языком и арифметикой, потом снова беседовал о положении рабочих, рассказывал о происхождении частной собственности. Беседы эти приходились его ученикам по душе, они, как видно, отвечали их тайным мыслям. Самсон и Секе держались уже посвободнее и без особого стеснения вступали в разговор.
Вечером, рассказывая Дмитрию о занятиях, Петр предложил:
– Слушай, Мить, давай-ка с нами вместе…
Тот искренне удивился:
– Это зачем? Грамоте я вроде обучен. А профессором мне хоть как не бывать.
– Да не в этом дело. Познакомимся с кое-какими книжками, я о Карле Марксе буду рассказывать, об Интернационале, о делах рабочего класса.
– Ну какой я теперь рабочий класс! – насмешливо прогудел Дмитрий. – Того и гляди, в долю к Бозе войду.
– Жаль, Митя, – только и ответил Петр.
Спорить ему не хотелось. Знал, что не переспорит.
Работы в эти дни у Петра прибавилось. Бозе попросил его приготовить маркшейдерскую схему новой шахты, выработки которой должны были соединиться со старой. Кроме того, Петр занялся улучшением рудничной вентиляции, но снимать рабочих с добычи хозяин не позволил – приходилось выкручиваться. Потратившись на экспедиции, Бозе хотел на чем-то отыграться.
С Мором Петр не разговаривал, они только здоровались по утрам – сдержанными, холодными кивками. Мор, должно быть, вообще ни с кем не разговаривал. А на работе вымещал злобу на ни в чем не повинных неграх. То и дело в штреках раздавались крики: это разъяренный надсмотрщик пускал в ход палку. Не однажды Петр порывался броситься на крик, изломать палку, дать по зубам самому Мору, но он сдерживался, понимая, что малым дело не кончится.
