Горячий снег. Батальоны просят огня. Последние залпы. Юность командиров - Юрий Васильевич Бондарев
– Алешка, ты? Подожди-ка! Так и знал, что тебя встречу. Все дороги, черт возьми, теперь ведут в училище!
На углу Борис догнал его; был он весел, возбужден и, как бы намекая на что-то, вприщур глядел на Алексея; новая шинель была расстегнута на все пуговицы, белые ровные зубы светились, открытые улыбкой.
– Слушай, ты куда таинственно исчез с Валей? Проводил?
– Да.
– Ну и как?
– А что может быть «как»?
– Все ясно, закуривай! Нечего торопиться. Все дрыхнут в училище. Вот шел и думал: теперь на всю жизнь офицерами, – наверно, судьба! Что ж, кончим училище – лет через пятнадцать встретимся полковниками где-нибудь на глухом полустанке: «Здорово, друг Алешка…» Фу, черт, страшно жарко!
Он оживленно откинул полу шинели, извлек из кармана коробку папирос.
– Вчера покупал у мальчишки возле кино. «Дяденька, купите „Казбек“ с разбегу!» Давно папирос не курил! Помнишь: «Эх, махорочка-махорка, породнились мы с тобой!» Нет, жаль, праздник проходит так быстро! Тебе понравилась Майя?
– Видимо, добрая. Не ошибся?
– Насчет доброты не знаю. – Борис, чиркая зажигалкой, сдвинул брови. – Глупо! Огрубели, что ли? В общем, сморозил глупость! Вырос уже, чтобы целоваться под фонарями. Огрубел, огрубел!.. А какова Валя, а? Вообще, Алешка, ты произвел впечатление!
– Чем же?
– Сам знаешь!
Месяц назад они были в ветреных, лесистых Карпатах, за тысячи километров отсюда, и вот теперь шли по белым новогодним улицам незнакомого тылового города с каким-то уютным названием Березанск – и было непривычно и странно, что нет на чистом снегу черных оспин воронок, следов танковых гусениц, глубоких колей орудийных колес. И Алексей сказал с непонятным самому себе чувством непрочности, будто еще раз убеждаясь:
– Кажется, тысяча девятьсот сорок пятый… а?
– И кажется, не мы одни с тобой это понимаем! – засмеялся Борис. – В городе, оказывается, еще гуляют!
Впереди в морозном воздухе послышались неразборчивые голоса, обрывок песни, где-то на крыльце, наверно в открывшейся двери, мелькнул свет, потом из-за деревянного домика, топча этот мирно блестевший снег, вывалила на середину мостовой подгулявшая компания, в переулке хрипнул, застонал аккордеон, трое мужчин, обнявшись, пьяно побрели навстречу и, покачиваясь, запели старательно:
Развевайся, чу-убчик, по ветру…
– Смотри, наяривают «Чубчика», – улыбнулся Борис. – Фронтовая братва, что ли?
Эта песня была знакомой, и им обоим показалось неправдоподобным слышать ее здесь, в тылу; пластинку с этой песней они не раз находили в немецких блиндажах – старая песня эмигранта Лещенко.
– Интересно, – сказал Алексей и остановился.
Шумная компания приближалась – у двоих пальто были вольно распахнуты, щегольски поскрипывали по-модному собранные в гармошку хромовые сапоги, а ноги заплетались, стараясь, однако, шагать потверже по заледенелой мостовой. Сбоку шел высокий, мрачного вида аккордеонист в коротком, военного покроя полушубке, он не пел; зажав потухшую папиросу в зубах, парень этот меланхолически наигрывал. Поравнявшись, он поднял голову, мутно скользнул взглядом по лицам Алексея и Бориса и, внезапно выплюнув окурок, с силой свел мехи, изумленным и сипяще-горловым голосом выдавил:
– Стой, братцы! Он!.. Ей-богу, он!..
Прижав аккордеон к животу, впиваясь в лицо Алексея узкими щелочками глаз, он учащенно задышал, как будто из воды вынырнул.
– Кто «он»? – спросил Алексей, понимая, что человек этот принял его за кого-то другого.
Песня оборвалась, и Алексей тотчас увидел, как двое парней молча, тихо, будто сразу протрезвев, как по уговору, зашли сбоку и сзади, он услышал их окружающие шаги, осторожный скрип снега под ногами.
– В чем дело, милые? – насмешливо спросил Борис, став рядом с Алексеем и поправляя перчатки на пальцах. – В чем дело, хотел бы я знать!
– Кто? Этот? – напряженно выговорил один, придвигаясь к Алексею. – Этот?
– Он! – заорал аккордеонист. – Так это ты, сволочуга, заштопал меня с сахарином? На Лопатино-Товарной? Э?
Он спешащим движением передал аккордеон товарищу, бросил злобный взгляд на Бориса, заговорил отрывисто:
– А ты, если целым остаться хочешь, отойди! Тебя не надо! Я эту паскуду давно искал! Всю жизнь мечтал встретиться! Да-а! Посмотрим, какой ты сейчас будешь! Мамочка есть? – И крикнул за спину Алексея: – Не тронь, Сема, я сам разделаюсь! Старые счеты!..
И он схватил Алексея за грудь, рванул к себе.
– Отпусти руку, – сказал Алексей предупреждающе и, сжав локти аккордеониста, оттолкнул его. – Я долго думать не буду.
– Молись, лягаш!.. – Парень поспешно сунул руку в карман. – Я т-те фары выбью!..
– Очень жаль, дурак! – сквозь зубы сказал Алексей и коротко, резко ударил верзилу по скуле.
В снег полетела каракулевая шапка.
Аккордеонист отшатнулся, замахал рукой – в ней что-то тускло блеснуло, – закричал сиплым, разбухшим голосом:
– Бей его, братцы! В кровь… бей гадюку!..
И кинулся на Алексея, нагнув голову. На этот раз реакция Алексея была мгновенной – второй удар сбил человека в огромный сугроб, продолговатый блестящий предмет упал на мостовую, в снег. Алексей наступил на него. Все это произошло в несколько секунд.
Двое парней в распахнутых пальто подскочили к Алексею, и в эту же минуту он увидел, как руки Бориса мелькнули в воздухе; сбитый его ударами, один, екнув, сел на мостовую, другой отскочил в сторону, заревел диким голосом:
– Стрелять буду!..
– А, у тебя еще оружие, сволочь!..
В два прыжка Алексей очутился возле него, схватил за кисти рук, рывком притянул к себе, сильно стиснув его; и когда Борис, сейчас же бросившись следом на этот крик, стал лихорадочно ощупывать в поисках оружия карманы этого парня, Алексей выговорил зло:
– Если найдем оружие, этим же оружием по голове! Понял?
– Братцы, пошутил, бра-атцы!..
Оружия не было.
– Бери этого, я задержу остальных! – крикнул Алексей.
Двое бежали посредине мостовой, освещенные яркой луной, тени их скакали по сугробам.
В эту же минуту Алексея ослепило направленным боковым светом фар: два маленьких «виллиса» бесшумно вкатили в переулок. Человек, хрипя, рванулся в руках Бориса, головой ударил его в плечо, закричал:
– Убива-ают! Уби-или!..
И в тот миг, когда Борис накрепко скрутил ему сзади руки, в пяти шагах от них первый «виллис» круто затормозил, окатив холодной волной снега.
– Что такое? Прекратить! – раздался раскатистый голос из раскрытой дверцы машины. – Что тут? А ну!..
Из первого «виллиса» грузновато вылез высокий, глыбообразный человек в шинели и в бурках; из второй машины, звякнув шпорами, спрыгнули на мостовую два офицера. И Алексей тут же узнал в этом грузном человеке в бурках командира первого дивизиона майора Градусова, его крупное, мясистое лицо было перекошено гневом.
– Драка? Курсанты? Какого училища? Сейчас же прекратить!
– Что случилось? Какая драка, товарищ майор? – спросил один из офицеров.
С тяжелой одышкой майор Градусов шагнул к Алексею, точно готовый опрокинуть его своей налитой,
