Прасковья Дидык - В тылу врага
- Немец!
- Немец? Не пойду! Хватит с меня дяди Пети. На задание в тыл врага отправляться с немцем, значит заранее обрекать себя и дело на верный провал. Нет, с кем угодно, но только не с фрицем. Все они фашисты…
- Ты ошибаешься. Он честный человек, как и многие другие немцы, - ответил начальник, вставая и давая этим понять, что беседа окончена. - Подумай, взвесь все о чем мы говорили. Завтра утром встретимся. До свиданья.
“…С немцем. В польский город, полный фашистов, - думала девушка. - Неужели не нашлось более подходящей кандидатуры? Наверняка фашист. Мало ли таких случаев было? Приходит, просится, кланяется до земли, клянется, что против воли отправлен на фронт, кричит “Гитлер - капут”, а стоит ему приземлиться на оккупированной территории, сразу же бежит в гестапо”.
Долго мучилась такими мыслями Мариана. Но привычка к дисциплине брала верх. Ведь она уже служила в армии.
“Что же, командованию виднее. Знают, видно, с кем посылают, значит человек проверенный”, - решила она и уже спокойнее обдумывала предстоящую работу.
Новая непривычная роль требовала большого умения, такта, изворотливости.
Мариана подошла к зеркалу. Оттуда на нее глянула голубоглазая девушка с белым румяным лицом. Длинные косы ложились на плечи, и от этого она казалась совсем юной. Мариана уложила косы вокруг головы.
- Так, пожалуй, лучше подойдет для помолвленной пани, - произнесла она вслух и испугалась своих слов… Перед глазами предстала картина предстоящего приземления на польской земле, оккупированной немцами. Ее спутник, как мужчина, быстрее освобождается от парашюта, подходит с пистолетом в руке к ней и, ядовито улыбаясь, говорит: “Добро пожаловать, фрейлин”.
В этот день она уснула поздно… Во сне приземлялась, не успевала сбросить с себя парашют, к ней подходил ее спутник-немец. Зубы у него оскалены, лицо веселое. В руке держит маузер. Потом гестапо. На столе ее “Север” и бумага с цифрами. Масса цифр. “Хотят дезинформировать наших” - догадывается она. Гестаповец подталкивает ее к рации. “Шнель, шнель”. Она громко вскрикивает.
От собственного крика Мариана проснулась в холодном поту. В окно заглядывают лучи солнца. Она бросилась в угол, где вчера находилась рация. Вот она, на том же самом месте!…
“Какая глупость! - корит себя Мариана. - Дойти до такого состояния! Скорее под бодрящий душ…”
Умывшись, она возвращается в комнату и застает гостя. Подполковник вновь заводит речь о предстоящем задании, о ее напарнике - “женихе”. Начальник неизменно терпелив и внимателен. Столько отцовской теплоты в его словах, что не хватает духу возражать ему.
Вот и сейчас, прежде чем начать разговор, он приветливо улыбается Мариане, радостно, как дочь, приветствует ее, интересуется, как спала. И это после ее вчерашней вспышки. Даже как-то совестно перед ним.
- Знаете, - говорит Мариана, краснея, - мне страшный сон приснился. Всю ночь воевала с фашистами…
- Сон, как говорится, в руку. Ну так как? Ты решилась?
Мариана задумалась.
- Фриц в машине?
- Нет. Он ждет нас у себя.
- Не очень-то вежлив “жених”. Не пожелал даже нанести визит своей “невесте”.
- Это не его вина. Я так распорядился.
- Ладно. Я сейчас. Только переоденусь.
Подполковник отворачивается к окну, предоставляя ей возможность заняться туалетом.
**
*
…Дверь открыл молодой блондин; рыжеватые усы оттеняли его верхнюю губу. Стройный, среднего роста, он был ловок в движениях. Засученные рукава обнажали упругие мускулы. Он выглядел неплохим спортсменом. “Качество для разведчика ценное”, - про себя отметила Мариана.
- Гутен таг! - улыбнулся он девушке.
Разведчики без стеснения разглядывали друг друга, изучая каждую черточку в лице. Он нет-нет и проронит какое-нибудь слово по-немецки.
- Он что, другого языка не знает? - не стерпела девушка.
- Он говорит по-польски, - ответил подполковник и перевел ее вопрос.
- Вем, вем добже по-польску *, - заговорил немец на хорошем польском языке и опять улыбнулся. В насмешливых его глазах Мариане почудилось презрение к советским разведчикам, которых он так хорошо водит за нос. Мариана решила, что с ним она все равно не поедет. Незачем время зря тратить на пустые разговоры.
- Пожалуй, нам пора, - сказала она, давая понять начальнику, что ее решение не изменилось.
- Что ж, - сказал подполковник, пожимая руку немцу. - Встретимся завтра-послезавтра. А пока до свидания.
Машина мчалась по улицам Москвы, то обгоняя другие легковые, то останавливаясь на несколько минут у светофоров. Мариана смотрела на озабоченных, спешивших по своим делам москвичей и вспомнила о тех советских людях, что находились по ту сторону фронта. И с особой силой почувствовала ненависть к фашистам, которые топчут священную русскую землю, издеваются над советскими людьми.
- Глаза бы мои на них не глядели!… - вырвалось у нее.
- На кого это? - спросил начальник.
- На фашистов! Вот смотрю на москвичей, и сердце радуется. Пусть им нелегко. Но они трудятся и терпят лишения во имя победы. А те, по ту сторону фронта? Увидели бы вы, как они идут на работу в “общину”, как называют немцы колхоз. Из-под нагайки идут… Каково им сознавать, что их труд используется врагом против родной страны. Они вредят фашистам, за что и нередко жизнью платятся…
- Вот поэтому и требует Родина, чтоб мы принимали все меры к быстрейшему их освобождению, - поддержал ее подполковник.
- И сделаем все, что требуется.
- Я тоже так думаю, - ответил начальник. - А что ты их не терпишь, это хорошо, очень хорошо.
Несколько минут они оба молчали, о чем-то думая. Машину мягко покачивало. Водитель тоже ни разу не нарушил молчания. Он спокойно и уверенно крутил баранку, то останавливая машину, то плавно трогаясь с места.
Мариана глядела в окошко. Глядела и думала: “А Москва такая же величавая, как до войны. Только вид ее стал суровей и строже, да под небом висят, как будто на тонкой невидимой ниточке, большие баллоны. Окна многоэтажных домов заклеены крест-накрест бумагой. Но нигде не видно разбитого стекла, улицы чисто подметены, на перекрестках стоят милиционеры… Вот уже который раз она ездит, ходит пешком по Москве и каждый раз находит ее все более красивой”.
Голос подполковника заставил девушку оторвать глаза от окна.
- Как ты думаешь - играет он неплохо, правда? - спросил подполковник.
- Кто? Как играет? - удивилась Мариана.
Подполковник улыбнулся.
- Как, кто? Наш немец, будущий твой напарник. Он ведь русский немец. Из Перми. Патриот, был членом партии… А сейчас просто сдавал экзамен, сыграл роль.
Мариана обрадовалась.
- Вы это серьезно?
- Разумеется. Он поедет в роли немца из фатерланда и для тебя он - немец Курц. Что ты скажешь?
- А здорово. А? Это меняет положение. С таким я, пожалуй, и поеду. Но признаться, не верится мне все же… И почему вы говорите, что он был членом партии? Сейчас он что, уже не в партии?
- Пока нет. Он попал в плен и уничтожил партбилет.
- А вы ему так и поверили?
- Он сжег его, когда увидел, что нет выхода. Есть свидетели…
Они опять помолчали.
- А вообще нельзя жить без веры в людей, - вновь заговорил подполковник. - Особенно сейчас, когда каждый сдает экзамен на верность Родине. Ведь большинство тех, кто попадает в плен, честные советские люди. Но война есть война, без пленных не бывает. Сама говоришь, что томятся наши бойцы и командиры в немецких лагерях, а не покоряются фашистам. Многие из них коммунисты, комсомольцы.
- Да, это правда, - согласилась Мариана. - Смотришь на колонны пленных и изумляешься. В лохмотьях, босые, измученные, а глаза светятся верой, силой. А вы знаете, Игорь Николаевич, что говорят старики там, в тылу? Часто мне приходилось слышать эти разговоры после того, как пройдет колонна военнопленных: “Пленный, но гордый. Такого не победить”. А знали бы, как народ старается помогать им. Женщины с котомками, с корзиночками, а то просто в передник соберут, что имеют и, крадучись, суют под проволоку, приговаривают плача: “Ешьте, сыночки, ешьте”. Патрули их прикладами бьют, штыками отгоняют, а они все равно идут, несут, плачут. Вот послушайте историю одной моей знакомой из Колодизивки - бабушки Александры. Это вообще какой-то бесстрашный человек. Как только вошли гитлеровцы в их село, сразу началась регистрация евреев. А в один день полицаи стали их сгонять к зданию бывшего клуба. “Захватывайте с собой драгоценности и лучшие вещи”, - объявили им. В тот день бабуся Александра возвращалась, как она говорила, из гостей у пленных. Встретила около колодца своего соседа Мотлика. Стоит тот с корзинкой, из которой торчит горлышко бутылки, заткнутое кукурузным кочаном. Стоит старый, морщинистый, бледный и все вытирает слезящиеся глаза тряпочкой.
