Семён Борзунов - С пером и автоматом
— Чапичев, давайте таких стихов побольше. Но сначала пообедайте, а потом садитесь и пишите для следующего номера.
Дневальный повел Якова на кухню. Она помещалась в крытой машине и стояла под многолетним, теперь оголенным, кленом. Повар, солдат в белом колпаке вместо пилотки, стоял на подножке походной кухни, помешивал в котле и тихо, грустно пел:
Мечта моя, как в море чайка,Носилась долго над волной,Пока мой друг в цветастой майкеНе скрылся в дымке голубой…
Яков растерялся, услышав свои стихи.
Что за наваждение? Сначала корреспондент газеты вспомнил о его стихах, а сейчас их распевал незнакомый повар-солдат. Оказывается, стихи нравились, находили читателей, трогали сердца. Выходит, он напрасно порой стеснялся своего увлечения, не считал себя поэтом. «Мне далеко до Пушкина, — любил отшучиваться он. — Так, для себя бумагу мараю». Кто знает, может быть, завтра в газете прочитают его частушки и начнут их распевать? Нет большей награды для поэта, как признание его творчества. Но о чем он размечтался! Он придержал за рукав дневального, чтобы не мешать повару допеть. А тот, не замечая их, продолжал:
Я верю, вскоре майский вечерВернется вновь и что, тая,Я не сказал при первой встрече,Скажу тогда любимой я.
Повар отер рукавом взмокший от пара лоб, прикрыл котел крышкой и тихо, протяжно повторил:
Скажу тогда любимой я…
Увидев офицера, он перестал петь. Из котла с шипением вырывался пар.
— Скажи, дружище, где ты слышал эту песню? — заговорил наконец Чапичев, подходя к кухне.
Повар соскочил на землю и, став, как положено перед старшим по званию, сначала доложил, кто он и чем занимается, потом сказал, что песни такой он нигде не слышал, а читал стихи в армейской газете. Стихотворение ему понравилось, и он стал его напевать.
— Но музыка-то, музыка откуда?
— Да я, товарищ политрук, так пою, без музыки. Вот разве когда печка немного подпоет…
— Я не о том, — отмахнулся Яков. — Я спрашиваю о мотиве. Где услышал ты этот мотив?
— Без мотива пою. Так просто. На свой собственный манер, — пояснил повар.
Чапичев, взволнованный услышанной песней, горячо пожал руку повару и признался:
— Это мои стихи…
— Вы поэт?! — удивился повар. — Вот это да-а…
— Что, да?
— Повезло, говорю. Живого поэта вижу. Первый раз в жизни…
— Написал я стихи эти на Дальнем Востоке в самом начале войны, — стал рассказывать Чапичев. — Но как они попали сюда, ума не приложу.
— Очень просто, — сказал весело повар. — Нас с Дальнего Востока сюда перебросили.
— Ну тогда мы, можно сказать, земляки.
Чапичев и повар сели на чурбаны к наспех сколоченному из досок столу, и начался задушевный разговор.
— Ты меня можешь не кормить, а вот песню, пожалуйста, еще раз спой, я мотив заучу, — попросил Чапичев.
— Да ведь песней сыт не будешь, товарищ политрук, — наливая густого супа в миску, ответил повар. — Я эту песню очень полюбил. В ней все точно, как у меня в жизни случилось, — и повар снова запел.
* * *Весь следующий день для работников редакции, как и для всех, кто остался в городе, был напряженным и тревожным. Фашисты взяли город в тиски и подошли к нему вплотную. Оставалась только одна дорога, по которой можно было выбраться из города, но и ее немцы уже простреливали. И чем меньше оставалось дней до 24-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, тем напряженнее становилась вокруг обстановка. Фашисты стягивали к городу свежие воинские части. Они намеревались в канун праздника предпринять решительное наступление.
…6 ноября 1941 года Чапичев побывал в трех подразделениях, ему хотелось найти интересный материал для газеты. Возвращаясь в редакцию, он обратил внимание на широкий ров, который перегородил улицу от одного большого дома до другого. Утром этого рва не было. На дне его он увидел подростков с кирками, лопатами и носилками.
— Зачем это? — удивленно спросил Чапичев у черноголового паренька, которого принял за старшего.
— Могилу для немецких танков роем, — сурово ответил юноша, — видите, с той стороны уже начали ее маскировать.
Чапичев внимательно рассмотрел настил, которым юные саперы прикрывали ров сверху. Сначала они накатывали тонкие бревнышки, на них накладывали листы фанеры, а сверху набрасывали булыжник. Даже вблизи нельзя было угадать, где кончается твердая дорога, а где начинается настил надо рвом.
— Только бы фашистские разведчики не пронюхали заранее, — участливо сказал Яков черноголовому старшине.
— У нас дозоры выставлены. Заметим немцев — сразу сообщим командиру воинской части. Сюда мы их не пропустим.
Встреча с ребятами взволновала Якова. Он тут же стал обдумывать заметку о юных защитниках города, помогающих Красной Армии бороться с врагом. Он напишет в газету информацию. Война и ребята. Защита Отечества. Долг перед Родиной. Им овладело привычное беспокойство, он невольно стал шептать, подбирая звучные слова, из которых должно сложиться стихотворение. Какое это волнение! Каждая строчка — добыча грамма радия… Прав Владимир Маяковский. Может быть, я никудышный поэт, но это совершенно не важно. Я рад творческому волнению, когда до предела напряжен мозг, глаза пристально вглядываются в знакомые предметы и видят их по-особенному.
Славные и дорогие мальчишки! Разве не ради них воюют отцы и деды на заснеженных полях.
В редакции он быстро написал заметку и тут же прочитал ее редактору. Заметка понравилась. Политрук прямо с черновика стал диктовать ее наборщику.
Позже метранпаж заверстает эту заметку в номер, и завтра пахнущую краской газету будут читать солдаты и офицеры и все узнают о подвиге ребят. Но жизнь газеты коротка. Прочитав, солдаты аккуратно сложат ее гармошкой и положат в карман, чтобы в минуту затишья не спеша оторвать ровный квадрат бумаги и, насыпав добрую щепотку махорки, свернуть козью ножку.
Раздался телефонный звонок. Редактор снял трубку. Ответил по-военному кратко:
— Есть, немедленно грузиться на машины и ждать дальнейших указаний.
Через час редакционное имущество — наборные кассы, печатную машину и рулоны бумаги — погрузили на машины.
Ветер усилился, нагнав тучи, пошел густой снег: в трех шагах нельзя было ничего разглядеть.
Все работники редакции поочередно несли патрульную службу.
Чапичев и Деревянкин, им случилось дежурить вместе, заступили на пост последними. Перед их выходом редактор сказал:
— Не исключено, что утром немцы начнут наступление на город. Если прорвутся, будете прикрывать наш отход… Главное — спасти людей, спецмашины и полиграфическое имущество, чтобы обеспечить бесперебойный выход газеты. Очередное местонахождение редакции здесь. — Он указал на карте пункт, где должна была на случай отхода наших войск расположиться редакция газеты.
Журналисты надели на плечи противогазные сумки, взяли по нескольку лимонок, автоматы и стали ходить вокруг зданий.
На юго-западной стороне города уже полыхало огромное зарево. То и дело слышались орудийные раскаты, взрывы бомб: там шел ожесточенный бой.
О многом поведал Чапичев в ту тревожную ночь. Он рассказывал о своем детстве, о юношеских годах.
…Яков очень рано узнал, почем фунт лиха. Семья была большая — шестеро детей, пришлось помогать. Хорошо еще, что жили в Крыму, где теплой одежды не надо. Рано вынужден был покинуть родной кров и уйти на заработки. Сначала был мальчиком на побегушках у парикмахера. Потом подмастерьем у сапожника. Работал и кочегаром депо. Грамоту приходилось познавать, что называется, на ходу.
В 1931 году Чапичева призвали в Красную Армию. Окончив полковую школу и курсы младших политруков, он стал политработником.
В армии Чапичев стал пробовать писать стихи.
В 1938 году по всей стране разнеслась слава о мужестве комсомольца-пограничника Баранова. Тяжело раненный, он попал в плен к японцам, но, несмотря на жестокие пытки, держался мужественно, не проронил ни слова. Об этом подвиге Чапичев написал стихи, которые были опубликованы в «Комсомольской правде». А вскоре их переложили на музыку.
Песня о герое-пулеметчике Баранове завоевала популярность среди участников боев у озера Хасан. Возвращаясь с позиции, бойцы пели:
Пулемет строчил без перебоя,Пулеметчик метко бил врага.Прямо — поле огненного боя,
А вокруг — дремучая тайга. Успех окрылил молодого поэта. Он стал теперь писать стихи все чаще и чаще.
Яков служил на Дальнем Востоке, а крымчане по-прежнему считали его своим поэтом. В 1939 году в Крымиздате был издан первый сборник его стихов. Многие из них носили автобиографический характер. Эту небольшую книжечку в мягком переплете Чапичев постоянно возил с собой в вещмешке.
