Семён Борзунов - С пером и автоматом
— Стихи он, верно, писал, а вот военную биографию его я знаю плохо, — признался Фейгин.
Мы долго сидели вдвоем и говорили о нашем общем друге. Фейгин вспомнил юношеские годы. Оказалось, что он знал Чапичева, когда тот еще работал «мальчиком» в частной парикмахерской, потом кочегаром-шлакочистом. Позже Фейгин занимался с этим остроумным комсомольцем-синеблузннком в одном литературном кружке. Друзья часто спорили, критиковали друг друга.
— Потом мы разъехались в разные места, — рассказывал Фейгин, — и встретились уже повзрослевшими. Позже мы служили в одной дивизии. И все же написать книгу о Чапичеве я долго не решался. Боялся, не одолею, не хватит материала, да и адреса его родных я растерял. Не знаю, где сейчас его жена, дочь, сестры, братья…
Тут Фейгин стал расспрашивать меня, уточнять детали, даты, пункты и места фронтовой службы Чапичева.
В заключение нашей беседы Фейгин прочитал мне несколько отрывков из новой книги о Чапичеве, над которой он тогда работал.
В 1964 году, когда книга под названием «Здравствуй, Чапичев!» увидела свет, автор на первых ее страницах писал:
«…Я слишком мало знал о боевых делах Якова в годы войны. Были мы на разных участках фронта, далеко друг от друга, встречались лишь дважды, да и встречи эти были очень кратковременными. Что касается фронтовых товарищей Якова, то почти ни с кем из них я не был знаком.
Все же я начал работать над повестью, и мне посчастливилось. Когда повесть в основном была уже написана, я прочитал некоторые ее главы человеку, которого солдатская служба свела с Чапичевым в первые, самые тяжелые месяцы войны. Имя его — Семен Михайлович Борзунов. Он полковник, военный журналист, живет и работает в Москве, а в грозном сорок первом году был корреспондентом армейской газеты «В бой за Родину», в той самой армии на Волховском фронте, в составе которой воевал и Яков.
Нет нужды говорить, как я обрадовался встрече с фронтовым товарищем героя повести. Ведь Волховский фронт был одной из самых малоизвестных мне страниц биографии Чапичева. Встреча с полковником в какой-то мере помогла восполнить этот пробел. Его воспоминания о Чапичеве послужили мне материалом для новой главы повести. Я назвал эту главу «Революцией призванный…»
Я с интересом прочел книгу Фейгина. Многое из того, что там было написано, мне было известно из рассказа самого Чапичева. А многого (это в первую очередь касалось боевой деятельности Чапичева) в книге не было. А между тем эта деятельность представляет немалый интерес в биографии Чапичева.
Повесть разбудила во мне воспоминания о боевом друге, а записная книжка фронтовых лет помогла восстановить забытое и послужила толчком к написанию художественно-документального очерка о боевых подвигах Чапичева.
Не ради славы
Корреспондент армейской газеты Сергей Деревянкин спешил попасть к танкистам. Батальон держал оборону перед мостом. Дорога выдалась трудная — в выбоинах, развороченная авиационными бомбами, с валяющимися по кюветам сожженными автомашинами и подводами. Напрасно политрук торопил шофера полуторки: как он ни спешил, а приехал к концу боя. Танкисты отбили очередную атаку фашистов.
В другое время на высокого и худощавого журналиста обязательно обратили бы внимание, но сейчас до него не было никому дела. Меховая шапка с опущенными ушами, очки в роговой оправе и кургузый не по росту полушубок делали его похожим на сугубо гражданского человека.
Несколько солдат стояли за деревьями на опушке леса и с горьким участием следили за подбитым танком. Танк шел медленно, оставляя за собой глубокую борозду взрыхленного снега. Ствол его пушки все еще был наведен в ту сторону, где грохотали разрывы снарядов и над заснеженным полем вздымались черные смерчи огня и дыма. В промежутках между выстрелами солдаты слышали, как лязгали траки поврежденной левой гусеницы.
Вот танк, наконец, резко затормозил, словно боясь наткнуться на что-то, и, круто развернувшись на месте, остановился. Корпус его качнулся сначала вперед, потом назад и замер. Капельки воды от растаявшего снега стекали по раскаленной броне, испарялись, и танк весь будто курился. Он был черный, облепленный комьями земли, впереди зияла рваная рана, на боках вмятины. Огонь и осколки почти полностью уничтожили краску на его корпусе. От непрерывной стрельбы осыпалась краска и на пушке. В задней части тридцатьчетверки виднелась еще одна пробоина.
Откинулся верхний люк. Танкист, вылезший из танка, был небольшого роста и совсем юный, но лицо его, почерневшее от копоти, еще возбужденное боем, говорило том, что он уже многое испытал в жизни.
— Подбили, гады… Ну, ничего, родная, залечим, — говорил он, обходя и осматривая машину.
К танку подошли наблюдавшие за боем солдаты.
— Значит, отвоевался, — сказал один из них, обращаясь к танку, словно к живому существу.
— Как бы не так! — возразил танкист. — Мы еще на нем повоюем. Пушка и мотор живы — значит, и танк будет жить.
— Чья это машина? — подойдя ближе к собравшимся, спросил корреспондент.
— Потапова. Он был механиком-водителем, — с грустью ответил танкист. — Два дня не выходил из боя.
— А где остальные?
— Вчера сгорел башенный стрелок: вон там похоронили, — и он кивнул в сторону свежего холмика между дубками. — Потапов сильно обгорел, его в госпиталь отправили.
Танкист смертельно устал, под глазами залегли глубокие тени. Он едва стоял на ногах и не был расположен к разговору с незнакомым человеком. Заметив спешившего к танку со стороны командного пункта офицера, показал рукой:
— Вон товарищ политрук идет, он в том бою оставался за командира. Спросите, расскажет обо всем…
Корреспондент увидел плотного танкиста лет тридцати.
Черная меховая куртка, ватные брюки и большие кирзовые сапоги полнили его. На узком невоенном поясе, почему-то с левой стороны, болталась массивная, необычного вида кобура. Из нее торчала тяжелая рукоять немецкого парабеллума. На голове, низко на лоб, вместо обычного танкошлема надвинута шапка-кубанка, из-под которой виднелся окровавленный бинт. Большие черные глаза были воспалены, губы потрескались, из них сочилась кровь.
Корреспондент назвал себя и сказал, что собирает материал для газеты о людях полка, отличившихся в бою.
— Чапичев! — коротко отрекомендовался политрук. — Вы прибыли очень кстати. Третий день отбиваем непрерывные атаки. Ребята дерутся, как богатыри. Не щадят ни крови своей, ни жизни. Что ни солдат, то герой! И рассказать о них в газете надо. Обязательно надо. Сам бы написал, да времени ни черта нет. — Закончил он как-то сокрушенно, словно извинялся за то, что не имеет свободного времени, и добавил: — Фашисты не дают нам покоя.
И как бы в подтверждение его слов неожиданно начался обстрел. Вражеские мины стали густо ложиться вокруг собравшихся, и осколки со свистом разлетались во все стороны.
— Вот так и живем, товарищ Деревянкин. То атака немцев, то артналет. А сейчас решили минами нас угостить: выходит, что-то вроде компота — на третье.
Солдаты дружно засмеялись немудреной шутке Чапичева.
Он обернулся к танкисту и сказал:
— Силаков, проводите корреспондента в землянку. Захватите гранаты и догоняйте меня — буду в третьей роте.
Но журналист не захотел отсиживаться в землянке. Он направился вместе с Чапичевым в роту. На предостережение политрука об опасности он ответил:
— Журналисту важно видеть все своими глазами. Только тогда и получается настоящий материал для газеты.
— Это точно, — согласился Чапичев. — Посмотреть надо. А писать вам нужно о Потапове. Николай Потапов — настоящий герой.
— Вы видели танк? — Это его машина.
И чтобы не терять времени в дороге, политрук стал рассказывать о механике-водителе.
…Николай Потапов жил на Дальнем Востоке. В 1940 году ушел в Красную Армию. С отличием окончил школу младших командиров и вскоре стал механиком-водителем.
С первого дня войны молодой танкист рвался на фронт. И вот желание Потапова исполнилось: воинская часть, в которой он служил, была переброшена на тихвинский участок.
Рассказывая о храбрости старшины Потапова, Чапичев поведал журналисту о последнем, совместно проведенном бое.
— Надо было во что бы то ни стало остановить очередную атаку противника, — продолжал политрук. — Танк Николая Потапова шел головным. Танкисты сокрушительным огнем прокладывали дорогу, уничтожая на своем пути огневые точки и живую силу врага. За головным танком уверенно двигались и другие машины. До немецких окопов оставалось не больше 300 метров, когда тяжелый снаряд попал в левый фрикцион, второй в башню. Меня ранило в голову. Башенный стрелок был убит. Орудуя рычагами управления, Потапов попытался привести танк в движение, но мотор заглох. Механик-водитель помог мне выбраться из машины.
