Сергей Вашенцев - Путь-дорога фронтовая
— Машина прибыла! — фамильярно проговорил он, пожимая плечами, как будто сам удивляясь новости, сообщенной им.
— Очень хорошо, голубчик, — сказал Петр Петрович. Его умилил бравый вид Володи. — Вы, наверно, хотите есть?
— Мне главное машина, — церемонно ответил примерный шофер.
— А если главное машина, пойди разыщи техника Майбородько, пусть он осмотрит ее и доложит мне, — сказал капитан Медведев, насмешливо обозревая Володю. — Экий у тебя вид-то, братец кролик. С тебя грязь так и сыплется. Ну, кругом марш!
Сделав вид, что слова Медведева к нему не относятся, Володя передернул плечами и довольно неохотно отошел к машине.
В этом загородном доме артисты фронтовой бригады прожили несколько дней.
Однажды Петр Петрович, вышедший из дома, увидел, как какой-то огромного роста старший сержант, с лихими усами и громовым голосом, распекал его великолепного и безупречного Володю.
— Шо ты сделал с машиной, цапля кривоногая! (С меткостью такого сравнения Петр Петрович не мог не согласиться.) Говоришь, на тебя налетели! Кого хочешь обмануть? Меня? Еще не родився человек, який надув бы мене. Я машину по винтику разберу и соберу. Чудище заморское! Это что у тебя? А это что? — тыкал он пальцем то в одну, то в другую часть мотора. — Дали бы мне тебя в руки, я бы из тебя человека сделал. Разве ты человек? Ты лягушка, а не человек. Разве ты шохвер? Разве бывают такие шохверы? — гремел старший сержант, наступая на Володю, который испуганно пятился от него. — Шохверы весь фронт возят! Без шохверов войны не выиграть. Вот кто такие шохверы! А тебе я мыть машину не доверил бы, не то что водить ее.
Старший сержант плюнул и стал подниматься на крыльцо. Петр Петрович поспешно удалился в комнату, где смиренно уселся за стол, боясь, как бы этот сердитый дядя не набросился на него, как на командира машины, не проявившего должной заботы о ней.
Войдя в комнату, старший сержант отрапортовал, адресуясь к Петру Петровичу:
— Разрешите доложить: с машиной плохо! Угробил ее этот типчик, что выдает себя за шохвера, а разве он шохвер… Здесь дней на десять работы.
— Дней на десять! — ужаснулся Петр Петрович.
— Самое главное, надо заменить шохвера, А этого субчика отправить в штрафной батальон.
— Удивительно! А был всегда такой исправный, — пробормотал Петр Петрович, увидев за спиной старшего сержанта унылое лицо Володи.
Бывший в комнате Иван Степанович подлил масла в огонь:
— Я и раньше говорил и сейчас могу повторить, что он невероятный лодырь…
Володя стоял с таким подчеркнуто убитым видом, что Катеньке стало жаль его.
— А у меня о Володе создалось скорей хорошее, чем плохое мнение, — сказала она. — Он во многом, нам помогал.
Что сотворилось с Володей? Куда делся его унылый вид, его съежившаяся фигура, его поникшие плечи? Перед актерами стоял прежний Володя, какого они привыкли видеть, Володя непогрешимый, Володя, дающий указания, Володя, полный достоинства.
— Конечно, тут некоторыми говорилось… так сказать, критика… — бросил Володя взгляд в сторону Ивана Степановича, — согласен. Давайте критику! Где она? — протянул он руки вперед, как бы вызывая всех присутствующих на бой. — Где, спрашивается, критика? Одни мнения, и только. А где конкретность? Вопрос! Если же критику на рельсы поставить, если ее в защиту человека, а не то что наобум, если сказать, как Екатерина Дмитриевна сказала, то шофер Володя — это все. Пример для всех шоферов, а не то что как думают другие…
Грозившую затянуться речь Володи неожиданно прервал капитан Свешников, стоявший рядом с Катенькой,
— Все ясно! — И, обратившись к Майбородьке, приказал: — Машину поставишь на ремонт. А этого гусара, — кивнул он в сторону Володи, — хорошенько помуштруй. Ты умеешь это делать. — И несколько раз сжал и разжал кулак, показывая, что надо делать.
От последних слов на Володю повеяло ледяным холодом. Он обвел тревожным взглядом актеров, как бы ища помощи, но не встретил ободряющих ответных взглядов. Лицо Ивана Степановича было сурово. Катенька беседовала с Петром Петровичем, который (о Петр Петрович!) внимательно смотрел на нее.
Тяжело вздохнув, Володя поплелся за старшим сержантом.
Глава шестнадцатая
Кто побывал в Умани, тот знает, что самой большой его достопримечательностью является старинный парк. Побывать в Умани и не увидеть парка все равно что побывать в Москве и не увидеть стен Кремля. Мы не проверяли, но, говорят, если глядеть на парк сверху, с птичьего полета, можно прочитать имя «София» — оно получается из сочетания верхушек елок и сосен, соответственно расположенных. Не думаю, чтобы сейчас можно было разобрать это имя. «Писалось» оно в позапрошлом веке, а теперь парк так разросся, бог знает какое имя прочтешь. Тем самым я хочу просто подчеркнуть, что каждый летчик, пролетавший над лесом, наверно, читает имя, которое ему ближе всех. Поэтому, если кто-нибудь прочтет имя «Катенька», мы не будем высказывать сомнений.
Уманский парк, или «Софиевка», был некогда поместьем графа Потоцкого; он создал его в честь молодой жены Софьи, в безлесной степи, на склоне голого холма. Сейчас можно только удивляться, каким образом в те далекие времена были воздвигнуты эти искусственные горы с обрывистыми скалами, водопадами, альпийскими лугами и горными озерами, соединенными между собой подземными каналами. Каким образом насадили этот многолетний лес, вершины которого чертили искусной зеленой вязью имя красавицы графини? Обо всем этом можно только догадываться.
А вот почему теперь верхушки деревьев вместо имени «София» пишут имя «Катенька», я просто не знаю. Времена меняются. Значит, кто-то прочел это имя! Кто может прочесть, кроме человека, который глядит на парк с высоты птичьего полета? А кто, спрашивается, глядит с высоты птичьего полета? Разматывая таким образом клубок, мы, пожалуй, скоро найдем его, да и не одного, а с Катенькой. Именно сам капитан Свешников шел с молодой актрисой по верхней аллее, над прудом, где когда-то плавали лебеди, которых, увы, съели немцы. По нижней аллее в то же время шествовали Петр Петрович с Иваном Степановичем.
— Насколько мне помнится… — веско произносит старый актер, — это имение принадлежало графу… графу, не помню уж какому, у него была красавица жена… Как ее звать?..
— Софья! — подсказывает Иван Степанович.
— Софья! Именно Софья! — восклицает Петр Петрович так громко и радостно, как будто открыл Америку.
А на верхней аллее предметом разговора также была история, причем исторические изыскания производились более точно и успешно, чем на нижней аллее.
— Вы знаете, — сказал капитан Свешников, — существует предание, что сверху можно прочитать женское имя. И когда я пролетал, я прочитал его.
— Чье имя? — поинтересовалась Катенька.
— Ваше!
— Мое?
Катенька смутилась и, чтобы переменить тему разговора, предложила капитану:
— А не спуститься ли нам на нижнюю аллею?
— Нет, погуляем еще.
— Хорошо, — соглашается Катенька, — давайте еще раз сходим к верхнему пруду.
О чем они разговаривали по дороге, трудно понять. Разговор шел иносказательный, с недомолвками, с большими паузами. Потом состоялась небольшая дискуссия на тему, кто кого забыл и кто кого чаще вспоминал. И в конце концов случилось нечто невероятное. Капитан неожиданно поцеловал Катеньку. Поцеловал украдкой, сбоку, ткнувшись губами в щеку.
Девушка не на шутку обиделась. Она даже пошла быстрей. Свешников не отставал от нее, несмотря на тягостное молчание, возникшее между ними.
— Катенька!
— Что?
— Катенька… я вас лю…
— Прекратите!
— Почему?
— Саша, это, наконец, глупо. Не держите меня за руку. Слышите, сюда идут. Сейчас покажутся.
Из-за поворота действительно показались два почтенных актера.
— Катенька! Капитан Свешников! Как же мы вас не видели? Вон вы, оказывается, где!
— А мы вас видели.
— И не покричали?
— Мы думали…
— Ах, Катенька, Катенька, смотрите, я вашей тете скажу… Скрываетесь. Уединяетесь!
— Я скрываюсь? Саша! Поддержите меня.
— Нет, мы не скрывались, — сказал капитан, — мы спорили.
— О чем же вы спорили?
— О театре! Главным образом о театре, — быстро вставила Катенька.
— У нас вышел маленький спор, так сказать, о театре, — охотно подтвердил капитан.
— Интересно! Интересно! — закивал Петр Петрович, он готов был принять версию о театре, в чем сомневался Иван Степанович, ибо подчеркнуто деловито произнес:
— Продолжайте разговор о театре. Мы вам мешать не будем.
— Да, да, продолжайте, продолжайте! Мы не будем вам мешать! — добродушно подтвердил Петр Петрович.
Но молодым людям не повезло. Не успели актеры скрыться, как появился капитан Медведев.
