Богдан Сушинский - Французский поход
– Что именно я надумал – ты уже и так прекрасно понял. Когда? На этот вопрос ответить не могу. Ибо даже Господу это пока что неведомо. Но готовиться нужно.
– Причем готовиться серьезно. Иначе еще одно такое восстание, какое подняли Павлюк и Остряница, и три последующих поколения разуверятся в возможности хоть когда-нибудь увидеть Украину государством, которое будет иметь свою власть, свои законы и церковь.
– С такими мыслями я и пойду сегодня на прием к послу Людовика XIV в Варшаве, – молвил Хмельницкий. – И не уверен, что поддержу его просьбу о найме казаков. Лучшие сабли Украины нужны сейчас здесь.
28
Мария-Людовика приподнялась на руках, потерлась лбом о грудь де Брежи и, повернувшись на спину, дотянулась до стоявшего на ночном столике бокала с вином. Темно-красное, освещаемое пламенем камина, оно источало багровый отблеск крови. Ноги королевы лежали теперь на прикроватном стульчике, почти над огнем, словно собиралась взойти на него, как только остынет пламя ее сладострастного греха.
– Настанет рассвет, слуги уберут постель, погаснут камины, и ты снова останешься наедине со своими распятиями, де Брежи.
– До следующего визита Людовики.
Гулко, словно взорвалось все нависшее над Варшавой поднебесье, прогрохотал гром. Они оба притихли. Молния прорезала мрак ночи, пробилась сквозь плотные занавеси окна и фиолетовым отражением прошлась по ликам и крестам.
– Не знаю, сможешь ли ты сама оставаться в Варшаве после того, как твой король уйдет вслед за предками. После беседы с лекарем Владислава IV я все чаще думаю об этом.
– Одна, без короля, я вряд ли смогу оставаться здесь, – дрожащим голосом проговорила княгиня де Невер. – Мне нужен король. Я так мечтала стать королевой! Франции, Нидерландов, да хотя бы Валахии. Скажи, разве я не рождена для того, чтобы обладать короной?
– Именно для этого Господь и создавал тебя, Людовика. – Он приподнялся и нежно провел рукой по ее бедру. Одну из заповедей своих тайных ночей – не говорить о делах и политике – они уже нарушили. Теперь ему страстно – даже сейчас, когда уже чувствовал себя истощенным, – хотелось нарушить еще одну.
Де Брежи страшно было признаваться себе, но за те несколько месяцев, что они встречаются здесь, между распятиями, он так ни разу и не овладел королевой, так и не познал ее.
Иногда он пугался дичайшей мысли, которая время от времени посещала его: вдруг Людовика, эта прекрасная женщина, все еще девственница? Каждый раз, когда ему приходило это на ум, он нервно хохотал. Не стесняясь того, что грубый мужицкий хохот может осквернить его чувство к этой женщине. «Последней женщине, которую я люблю» – как жертвенно определил он для себя то, что значила для него теперь Мария-Людовика Гонзага, княгиня де Невер.
– Людовика… – он попытался уложить ее в постель. – Ты прекрасна…
– Я всего лишь королева, Брежи. – свела она на нет все его усердие. – Но поскольку я все же королева, мое тело может принадлежать лишь королю. Ты даже не представляешь себе, как это важно для меня! Скоро мне понадобится король, Брежи. Если они прогонят меня из Варшавы, а они попытаются сделать это, потому что ненавидят и своего короля Владислава, и меня, власть в стране полностью перейдет в руки иезуитов. Франция получит еще одного мощного врага, который немедленно присоединится к германцам.
– В Париже понимают это, – задумчиво сказал граф, снова ложась.
Королева ждала, что он продолжит свой ответ. Но как его продолжишь, не зная, чем утешить… королеву?
– Они – эта потерявшая страх и стыд, зараженная иезуитством придворная шляхта, – неминуемо изгонят меня. Нас обоих, де Брежи.
– И в Париже это тоже понимают. Но, чтобы окончательно закрепиться в Польше, тебе нужен… король. К тому же у нас еще есть года полтора. Во всяком случае, так считает лекарь.
– Сделай что-нибудь, де Брежи, – Мария-Людовика сошла с кровати и приблизилась к камину. Она остановилась чуть в стороне от него, и огонь тускло освещал линии ног, изгибы живота, грудь, вновь распаляя в теле де Брежи уже основательно погасшую было страсть. Ты можешь это, Брежи. Это можешь только ты. Нужно подыскать кого-то из династии польского королевского рода: хоть старца, хоть младенца. Ведь правит же в Париже эта стерва Анна Австрийская! Удержалась-таки при младовозрастном Людовике XIV.
– При сыне, – безжалостно уточнил де Брежи. – Причем при сыне короля, имеющем все права наследования трона. Даст Господь, он и сам скоро взойдет на него, как полновластный правитель. Нельзя не учитывать таких нюансов, королева Мария-Людовика. В политике – нельзя. Пока что нужно подумать, как приблизить ко двору кого-либо из польских военачальников. Нам нужна надежная опора.
– Особенно из тех полководцев, которые способны поднять и привести в Варшаву казаков, – поддержала его идею Мария-Людовика. – Казаков много, они опытные воины, да к тому же никогда не ощущали жалости к солдатам короля.
– Назови его. Полковник Хмельницкий?
– Это имя мог назвать и любой другой, к кому бы я обратилась за советом, – мягко упрекнула его Мария-Людовика. – От тебя, де Брежи, требовалось большего.
– От меня требовалось назвать имя полководца, способного отречься от интересов Польши и в нужное время привести казаков? Но при этом считающегося в Варшаве «своим», заслуживающим доверия. И если другие советники готовы назвать это же имя, значит, Хмельницкий – действительно тот человек, который нам нужен. Другое дело, что ты хотела бы видеть при себе, ну, скажем, князя Одара-Гяура.
– Разве мне это непозволительно? – не стала юлить и оправдываться Мария-Людовика.
– Красивой женщине Марии-Людовике позволительно, но лишь как женщине. А королеве-француженке, которая вот-вот станет вдовой в чужой стране, где ее так и не восприняли как блюстительницу святости отечественного престола, – нет. Решительно нет!
Мария-Людовика грустно вздохнула и пошла к креслу, на котором покоилось скромное одеяние королевы-блудницы.
– Только поэтому ты и не хотел называть имя Гяура?
– Если бы признался, что из ревности, – опять услышал бы, что от посла графа де Брежи ты ожидала большего.
– Будь оно все проклято, Брежи. Мне иногда кажется, что можно быть или королевой, или женщиной. Соединять в себе эти две ипостаси совершенно невозможно.
– А может, все-таки стоит научиться соединять их? Мария Гонзага почти в отчаянии покачала головой.
– Странно. Мне-то всегда казалось, что эти две ипостаси неотъемлемы. А когда в моей жизни появилась ты, моя королева, – я окончательно убедился в этом. Тебе даже трудно представить себе, сколько раз я мысленно видел нас обоих на бульваре Кур-ля-Рен [18] .
– Господи, какой же вы неисправимый фантазер, граф.
29
Уже более часа в приемной советника коронного канцлера Речи Посполитой нервно прохаживался тридцатилетний господин в мундире офицера польской пехоты.
Время от времени он останавливался напротив навечно застывшей в углу древней статуи рыцаря в заметно потускневших доспехах и подолгу рассматривал ее, заложив руку за борт кителя и размеренно покачиваясь на носках до блеска начищенных сапог.
Даже когда дверь распахнулась и наконец-то появился секретарь – полнолицый, с нездоровым румянцем на щеках, пехотный майор продолжал стоять спиной к нему, оценивающе рассматривая рыцаря, словно собирался вызвать на дуэль, но задумался: не унизительно ли связываться с ним?
– Простите, имею честь видеть майора Корецкого? – вежливо осведомился секретарь.
– С вашего позволения, – с вызовом ответил офицер, крайне неохотно поворачиваясь лицом к секретарю.
– Военный советник польского посла в Париже?
– Совершенно верно. И очень тороплюсь. Если меня вызвал к себе, как было сказано ранее, канцлер, господин Оссолинский, тогда почему я теряю время в приемной его советника? Мне пора уезжать в Гданьск. Через три дня уходит мой корабль.
– Все это господину советнику известно, – довольно равнодушно заметил секретарь, хотя и выслушал Корецкого с надлежащим почтением. – Но замечу: произошло недоразумение. Вас вызывал не канцлер, – все с той же лакейской мстительностью ухмыльнулся он.
– Кто же тогда мог вызвать меня?
Тайный советник господин Вуйцеховский. Вы находитесь в его приемной, и он готов выслушать вас.
– И чей же это тайный советник? Его величества? – уже более умиротворенно спросил Корецкий.
– Было ведь сказано: «тайный», – внушающе вознес к небу свой указующий перст секретарь. – Тайные потому и тайные, что являются таковыми даже для королей. Итак, господин советник, готов выслушать вас.
– Выслушать? – повертел головой Корецкий, заливаясь при этом багровой краской гнева. – С какой стати?! Разве я просил его об аудиенции?
– Тем не менее господин тайный советник ждет вас, – властно напомнил майору секретарь, давая понять, что секретарь тайного советника – тоже человек не случайный.
