Сергей Русанов - Особая примета
«Дергачев, Василий Петрович, 49 лет, служащий, топограф, место работы — Арктикдорстрой». Вот куда пробрался! «Домашний адрес — Третья Охтенская, 12, квартира 8… родных нет… Курит, не пьет… 25/IV, в 12.0,0, доставлен скорой помощью с жалобами на резкие боли в животе, начавшиеся час назад…» Ну, а как его описывают? «Высокого роста, атлетического сложения, тучен…» Так, располнел еще больше.
«Заболел в 1942 году… повторение приступов — в 1946, до 1949 г. болей не ощущал… За последние два месяца — третий приступ…»
Что же дальше? «Боли стихли, просит выписать…» Хорошо, что ее послушались. Вот где начинается обследование: кровь, желудочный сок… желчь… Ага! Рука Алейникова: «6 апреля — холецистография…» Описание снимка желчного пузыря, диагноз… «ввиду значительной и стойкой деформации желчного пузыря, нарушающей его функцию… участившихся приступов… показано оперативное лечение. От предложенной операции больной отказался…» Понятно, весна — начало арктической навигации… А вот: «8/IV. 23.00. Вызван к больному по поводу сильнейших болей в правом подреберье, отдающих в шею и лопатку./.» И утром: «9/IV. Ночью повторился приступ болей, продолжавшийся около часа и стихший после инъекции морфия… Больной согласен на операцию, но требует только местного обезболивания».
Конечно, под наркозом люди разговаривают… Все-таки смелый человек!
«15-го апреля — операция…» Ну, тут все, как и следовало ожидать. Двадцать шестого выписан в хорошем состоянии, с неокрепшим рубцом. Все. Значит, это было год назад, возможно, его уже и нет здесь…
Профессор отложил историю болезни и~ обратился к главному врачу больницы:
— Да, это — тот самый больной, которого я помню. Мы тогда поспорили с терапевтами — они возражали против операции. Интересно, как он чувствует себя сейчас. Не откажите попросить вашего секретаря… Вот что, милая девушка, будьте любезны позвонить в отдел кадров треста Арктического дорожного строительства — работает ли у них топограф Дергачев. Нам с Борисом Константиновичем интересно узнать отдаленные результаты операции. Буду очень благодарен.
В отделе кадров Арктикдорстроя сказали, что Дергачев по-прежнему служит в тресте. Румянцев попрощался с главврачом и вышел. Нашел! Он так был уверен, что это Кларк, что будь у него право — немедленно, без всяких рассуждений приказал бы арестовать Дергачева…
— На Литейный! — сказал профессор, садясь в автомобиль.
Прошла неделя, миновали майские праздники. Румянцев был уверен, что его сообщением заинтересовались и что дело идет своим порядком. И все-таки ни на минуту не мог выбросить из головы Кларка с его желчным пузырем — теперь уже удаленным — и волновался. Волнение усилилось, когда четвертого мая зазвонил телефон и он услышал:
— Профессор Румянцев? Здравствуйте, профессор, говорят из Первомайской больницы. С прошедшим праздником вас! Вы, профессор, искали больного Дергачева — он был у нас тридцатого апреля. Я вам звонила вчера и не застала.
Румянцев вздрогнул:
— Да? Зачем он приходил?
— Ему сказали, что о нем справлялись из больницы, так он зашел узнать в чем дело. Такой обязательный, очень культурный! Ну, я сказала ему, что это вы им интересовались.
Профессора бросило в жар:
— Да за каким же… — начал он, но сдержался. — А он не спросил, по какому поводу?
— Нет, я ему сказала, что вы проверяете больных Алейникова в связи с его книгой.
— Хорошо, благодарю вас. Напрасно вы беспокоились, дело не срочное.
— Что вы, что вы! Мы вас так уважаем…
Румянцев дождался, пока секретарь положила трубку, и чуть не швырнул свою. Правду говорят — услужливый дурак опаснее врага. Но и он-то хорош, черт его дернул… Не мог потерпеть, полез сам проверять… Правильно ему сказали, что со звонком в трест он поступил неосторожно. Кларк не мог забыть его фамилии — теперь он уже четыре дня знает, что профессор нашел его.
Румянцев поспешно набрал номер. Как нарочно, телефон долго был занят. Наконец ему ответили.
— Полковник Лузгин?
— Да. Кто спрашивает?
— Это генерал Румянцев. Товарищ полковник, моему больному с желчным пузырем, оказывается, сообщили, что я искал его и…
— Простите, товарищ генерал, не стоит об этом. Я хотел звонить вам. Нужно повидаться. Вы не разрешите заехать к вам часов в семь вечера с одним товарищем? Тогда бы и поговорили обо всем?
— Сегодня? Да, можно, пожалуйста.
— Куда прикажете — в клинику или на дом?
— Лучше в клинику. Я задержусь сегодня.
Посетители немного запоздали — было уже половина восьмого, когда профессору доложили, что его спрашивают двое военных. Полковник Лузгин первым вошел в кабинет.
— Здравия желаю, товарищ генерал! Привел к вам старого знакомого. Подполковник Петренко. Узнаете?
— Еще бы не узнать, очень рад! Он все тот же!
Румянцев крепко пожал руку Петренко; тот действительно мало изменился за пять лет — то же круглое, спокойное лицо, небольшие, зоркие глаза под густыми бровями, висячие усы; только виски слегка посеребрились.
— Подполковник Петренко прислан из Москвы, он привез вам привет от генерала Чугунов а и еще кое-что. Но разрешите спросить, что случилось сегодня?
Румянцев подробно передал рассказ секретаря.
— Досадно! — заметил Петренко. — И в то же время подозрительно. Будь он просто Дергачев, чего бы ему волноваться и наводить справки? Теперь его встревожили. Впрочем, мог ведь посчитать, что вы действительно интересуетесь всеми больными Алейникова. Из-за такого пустяка едва ли откажется от той выгодной позиции, на которую пробрался. А настороже будет, но мы не дадим ему много времени озираться. Я хотел просить вас еще раз сравнить… — Петренко открыл портфель. — Вот снимок, который вы помните, тот, из Ментно. А вот этот я только что взял у Алейникова. Поглядите на оба вместе.
— Старый снимок сохранился? Отлично!
Румянцев подошел к маленькому столику с негатоскопом, прикрепил снимки и щелкнул включателем. На освещенном матовом поле четко обрисовались обе рентгенограммы.
— Смотрите! Ну что? Разве не ясно, что это не сходство, а именно одно и то же? Конечно, второй снимок несравненно лучше, просто безукоризненный, но пузырь-то тот же самый. Вот перетяжка здесь и вот она здесь; а изгиб шейки пузыря? Никаких сомнений!
— Мне, профану, и то кажется убедительно, — заметил Лузгин.
— Признаюсь вам, — сказал Петренко, — я начал с того, что показал Алейникову старый снимок. Он взглянул и говорит: «Этот пузырь есть в моей коллекции», — и сразу достал мне свой снимок.
— Вот видите? Есть старый медицинский анекдот: «Доктор, у меня геморрой, я уже был у вас два месяца назад». — «Не помню, разденьтесь, пожалуйста… Так, посмотрим… Ах, это вы, господин советник!»
Офицеры рассмеялись.
— Так и тут, ошибки быть не может. Чего вы ждете, подполковник? Берите этого человека, пока он не исчез.
— Возьмем! — ответил Петренко. — Я бы предпринял арест Дергачева даже по вашим данным, но у меня есть и другие. Не так давно за рубеж просочились некоторые сведения об Арктике — я как раз работаю над этим вопросом, ищу источник. И вот все приводит именно к этому учреждению, так что ясно — это Кларк. Сегодня ночью мы его арестуем. Тогда придется побеспокоить вас, профессор, чтобы вы еще раз опознали его — уже не по пузырю, а воочию. Теперь попрощаемся, полковник?
Офицеры ушли. Но не прошло и часа, как профессору стало известно, что сутки назад топограф Дергачев Василий Петрович выехал в Мурманск в составе высокоширотной экспедиции и вернется только к зиме.
Экспресс «Полярная стрела» только что отошел от станции Кола. Увлекаемый мощным электровозом, состав сразу набрал скорость. За окнами, в сумерках рассвета, все быстрее проносились очертания плоских гранитных сопок. Проводники начали будить пассажиров — последний перегон перед Мурманском.
В коридор жесткого купированного вагона № 4, сразу с двух концов, вошло несколько военных. Один из них, лейтенант, знаком подозвал проводника.
— В каких купе едет арктическая экспедиция?
— В пятом четверо и в шестом трое, но только…
— А не слышали фамилии Дергачев? Он в каком?
— Так я же и хотел доложить, — проводник. понизил голос. — У нас один отстал в Кандалакше— как раз этот самый. Что? Или не случайно?
— Остался с вещами?
— Никак нет, без вещей. Да они от него в Африканде молнию получили — ногу, что ли, он повредил…
— Кто у них старший? У кого телеграмма?
— Пожалуйте, вот в этом купе.
Через минуту лейтенант, окруженный полуодетыми и смущенными членами экспедиции, читал на помятом телеграфном бланке: «отстал повредил ногу задержусь Кандалакше три четыре дня догоню Мурманске деньги есть не волнуйтесь Дергачев».
— Он одетый вышел?
— Да, вполне.
