Zа право жить - Коллектив авторов
Третий брат родился, когда отца уже забрали на фронт.
Война добралась до их дома в конце октября. Она заявила о себе грохотом тяжелых орудий, от которых семья пряталась в глубоком погребе за домом. Потом встала на пороге группой шумных офицеров в серых добротных шинелях. Немцы расположились в доме, выселив хозяйку с детьми в сарай. Они не были злыми, эти чужие люди. На глазах у Таньки они героически расправились только с десятком кур, которые оставались в хозяйстве. Впрочем, жилистого петуха они отдали матери – кормить детей.
Мать стирала немцам белье, топила печь и мыла полы в доме. Незваные гости не обременяли себя заботой о чистоте. Окурки, объедки, ошметки грязи с сапог – работы было много, и она брала с собой Таньку.
Таньке шел уже четырнадцатый год, но из-за своего малого роста и чрезвычайной худобы она выглядела совсем ребенком. Но мать все равно прятала тощие Танькины ноги под длинными бесформенными юбками и низко, до самых бровей, надвигала платок ей на лоб. К счастью, ни изработанная до черноты мать, ни дурнушка-дочь не вызывали похотливых желаний у немцев. Они исправно платили продуктами за работу. Жестяные банки с консервами, галеты и шоколад мать прятала, а из крупы варила кашу, изредка добавляя в нее кусочки мяса. Помогал огород, засаженный картошкой. Обязанность ухаживать за ним легла на Таньку и пацанов. Даже мелкий, только встав на ножки, уже копался в земле, выбирая клубни.
Так прошли почти два года. О делах на фронте они узнавали из официальных немецких сводок, шумно докладывающих о взятии городов, развертывании наступлений и массовом переходе советских солдат и офицеров на сторону немцев. Но верить хотелось листовкам, которые все чаще стали появляться на улице: «Полицаи и старосты! Готовьте себе кресты», «Мужчины, пейте самогон и прогоняйте немцев вон!», «Женщины! Готовьте квас и собирайтесь встретить нас!», «Немецким прихвостням «капут», везде и всюду вас найдут!» Соседи шепотом передавали друг другу новости о партизанах и зверствах карателей. Слава Богу, немцев в черной форме они так и не увидели…
В конце лета канонада с востока уже не прекращалась. А в начале сентября немцы вдруг засуетились и, громко переругиваясь, стали спешно упаковывать вещи и документы. Мать бросила корыто с недостиранным бельем, наказала Таньке и старшему из сыновей собрать теплые вещи, взять побольше воды и бежать в погреб. Сама она кинулась за младшими. Нагрузившись одеялами, старыми полушубками, бутылями с водой и свечами, Танька уже сунулась в дверь вслед за братом, когда увидела в темном углу Мурку. Под ее мягким боком копошились три пушистых слепых комочка. «Нашла время котиться!» – буркнула Танька, но тут же сгребла мамашку с выводком, завернула в свою кофту и выскочила из сарая…
В погребе они просидели все дни наступления Красной армии, питаясь припасенными консервами, галетами и шоколадом. Изредка в минуты затишья мать осторожно приоткрывала крышку погреба и с тоской смотрела на дом, который каким-то чудом все еще оставался цел.
Однажды Мурка прошмыгнула у нее между ног и выскочила наружу. Танька хотела было бежать за ней, но мать не пустила. Котята, оставшись одни, жалобно замяукали, тыкаясь теплыми мордочками в руки детей.
Той ночью разрывы снарядов слились в сплошной непрекращающийся гул. Земля поминутно сотрясалась так, что уже привыкшие к обстрелам дети жались к матери и тихонько подвывали от страха.
Под утро вдруг наступила тишина. Услышав негромкое мяуканье и скрежет когтей, Танька приоткрыла тяжелую крышку и увидела Мурку. Перед ней лежали три дохлые мыши.
Мать посчитала это добрым знаком и разрешила детям выйти наружу.
Первым делом осмотрели дом. Конечно, он пострадал. Ударом снаряда снесло крышу и развалило печную трубу. Выбитые окна, в щепы разлетевшаяся дверь, выщербленные пулями глубокие раны на бревнах. Все это были тяжелые, но не катастрофические разрушения. Сарай был сметен прямым попаданием. От соседнего дома осталась только закопченная печь посреди пепелища. Глубокая воронка взрыла огород совсем близко от их укрытия. Мальчики нашли в ней запекшиеся картофелины.
Вдалеке послышался нарастающий скрежет и лязг. Отовсюду стали выбираться из своих укрытий соседи: до срока постаревшие женщины, рано повзрослевшие дети да несколько растерянных стариков. Все они нерешительно топтались посреди раскуроченной улицы, прислушиваясь и гадая. Мальчишки не выдержали и рванули вперед по улице, отмахиваясь от истошных криков матерей. Из-за поворота выкатилось железное вонючее чудище. Грозно выставленное вперед орудие еще дымилось, а из огромной башки высовывался мужик в шлеме.
– Твою ж мать! Уйди с дороги! Передавлю ж всех к ядреной фене! – заорал он.
– Наши! – будто одной грудью, выдохнули измученные люди.
Они выжили!
Отца семья дожидалась все в том же погребе. Он вернулся в начале 44-го. Пустой правый рукав гимнастерки был заправлен под ремень. Вместе с сыновьями и такими же, как он, демобилизовавшимися по ранению, калеками они переложили печную трубу, закрыли крышу. Со временем дом заулыбался стеклами окон и резными наличниками.
В
