Виктор Мануйлов - Севастополь, Севастополь…

Два километра, отделяющие Казачью бухту от юго-западного обрывистого берега мыса Херсонес, можно пройти минут за двадцать. Но едва они миновали половину пути, как на дороге, идущей вдоль берега, показалась колонна мотоциклистов. Длинной кишкой с включенными фарами она ползла в сторону аэродрома, постреливая в обе стороны из пулеметов. Пришлось сверзиться в неглубокую балку и затаиться среди кустов терновника.

Более часа продолжалось движение по дороге, потом на какое-то время дорога опустела, и группе Новицкого удалось перебраться из одной балки в другую, более глубокую, которая вела к морю. Балка тянулась мимо аэродрома, изрытого воронками от бомб, мимо искореженных останков самолетов, мимо взорванных капониров и каких-то строений – последнего аэродрома, куда еще вчера садились и откуда взлетали наши самолеты. Чудом сохранилось лишь невысокое строение с башенкой, над которым неподвижно висела полосатая «колбаса».

Светало.

За спиной разгорался кровавым заревом пожара неторопливый рассвет. Еще по балкам таился черный сумрак, куда он стекал с притихшей степи, а далекие горы уже жмурились от яркого солнца, бросая черные тени на сине-зеленую поверхность моря. Слева, где виднелись черные купола Тридцать пятой батареи, настороженную тишину прошила длинная очередь немецкого пулемета. И тотчас же заухали гранаты, отдельные винтовочные выстрелы слились с суматошной трескотней автоматов. Звонко ахнуло танковое орудие, басисто прокатился по холмистой степи взрыв.

Беспорядочная стрельба вспыхнула и справа, в районе аэродрома, и дальше, на подходах к Казачьей бухте. Похоже, везде таились отдельные группы защитников Севастополя, предоставленные самим себе. А что будет с теми, кто ждет корабли в самой бухте – об этом даже думать не хотелось.

Едва хвост колонны мотоциклистов миновал балку, как вдалеке заклубилась пыль от движения чего-то более значительного. Решили не ждать, и хотя последний мотоцикл удалился всего метров на сто, кинулись со всех ног через дорогу и снова сверзлись в балку. По дну ее достигли края обрыва и встали, точно наткнулись на глухую стенку: прямо под ними, менее чем в двух кабельтовых, качался на волнах немецкий бронекатер. Чуть в стороне – еще один. Видно было, как высунувшиеся из люков немцы рассматривают берег в бинокли. Вот один из них что-то заметил, показал рукой, и тотчас же скорострельная пушка выпустила по берегу серию снарядов…

– Вот сволочи, – произнес капитан третьего ранга Новицкий. – Этак нам отсюда не выбраться. И торчать здесь нельзя: того и гляди немцы наскочат. – И, не оглядываясь, окликнул: – Скольников!

– Здесь, товарищ командир, – отозвался один из моряков.

– Сними-ка вон того фрица… Видишь, на мостике, в башенке?

– Так точно, вижу.

– Давай. А потом артиллериста. Надо заставить их уйти отсюда.

Скольников, пожилой человек с пышными усами, медлительный и даже неповоротливый, выдвинулся вперед, лег за плоский камень, положил на него свою винтовку, бережно расчехлил оптический прицел. Прицелился. Выстрелил.

Красников, следивший за катером в морской бинокль, увидел, как человек в пилотке, торчавший по пояс из башенки, дернулся, взмахнул руками, упал грудью на край люка, затем медленно исчез в его черном зеве.

Скольников не успел сделать второй выстрел, как еще один фриц, торчавший из орудийной башни, нырнул вниз и закрыл за собой люк. Взревели моторы, за кормой вспенилась вода, и катер, набирая ход, пошел в море, туда, где виднелся корабль покрупнее.

Был полный штиль, море лежало внизу ласковым сине-зеленым покрывалом, которое катер морщил расходящимися усами волн, точно пытался рассечь его и обнажить нечто, скрываемое под этим покрывалом. Под ним, как представлялось Красникову, хранились многие и многие тайны, накопленные морем за минувшие тысячелетия. Но волны, поднятые катером, опадали, и скатерть снова наглухо задергивала поверхность.

Старший сержант Красников в начале сорокового заканчивал второй курс историко-философского факультета Московского университета. Он бы и дальше учился там, но в апреле его вызвали в райком комсомола и сказали, что грамотные и спортивные командиры очень нужны нашим пограничным войскам. Из райкома он вышел с путевкой в Одесское пограничное училище. Но и училище ему закончить не довелось тоже: началась война. Может быть, поэтому в душе он все еще оставался философом и романтиком, смотрел на море, как на некое средоточие тайн человеческого бытия, тайн, которые вряд ли когда-нибудь будут раскрыты. Со временем и его жизнь, и жизнь сотен тысяч людей, защищавших Севастополь, станет частью этой мировой тайны, потому что, сколько бы ни осталось в живых ее свидетелей, каждый был лишь частицей этой тайны, восстановить которую в единстве всех частиц невозможно.

Но более всего застывшее море и розовый рассвет над его гладью не вязались с тем, что происходило на поверхности этого моря и на земле, которое оно омывало. Даже странно было, что приходится таиться, что вокруг витает ненасытная смерть, и ему, Андрею Красникову, надо прятаться от нее и не считать это унижением и оскорблением своего человеческого достоинства. А, казалось бы, как просто: встать, выйти на поверхность и сказать: «Хватит, все равно это рано или поздно кончится, и все равно вы, немцы, не победите, так не лучше ли…»

– За мной! – сдавленным голосом выкрикнул Новицкий и нырнул вниз, прервав бессмысленные рассуждения Красникова.

За Новицким потянулись остальные.

Через несколько минут, пройдя по еле заметной тропе, проложенной над бездной по узкому карнизу, отряд втиснулся в узкую щель, которая привела в довольно просторную пещеру.

– Располагайтесь, – тоном хозяина этой пещеры предложил Новицкий. – Здесь как-нибудь перекантуемся, а ночью… Впрочем, теперь даже на час загадывать нет смысла.

Глаза скоро привыкли к полумраку, люди расположились вдоль стен и тут же уснули в самых невероятных позах.

– Вот что, старший сержант, – отозвав в сторону Красникова, заговорил Новицкий. – Давай так: ты сейчас спишь, через два часа я тебя сменяю. Не гоже, если немцы нас перебьют здесь как сонных мух. Хотя о существовании этой пещеры знают немногие, а с моря она не видна, предосторожность не помешает. И еще: как там сложится, сам бог не ведает, но ты должен знать: здесь имеется спуск прямо к воде, там грот, а в гроте две шестивесельные шлюпки и ялик. Если повезет, можно по темну уйти на веслах километров на десять в сторону Таманского полуострова. Есть распоряжение командования, согласно которому наши катера будут курсировать в километре-двух от берега и подбирать всех, кто сможет выйти в море. А также гидросамолеты и подлодки. Смекаешь?

В гроте оказались лишь одна шлюпка и ялик.

– Кто-то уже воспользовался, – произнес Новицкий. – Кто-то с нашего аэродрома: никто другой о них знать не мог.

Только сейчас Красников заметил, что у Новицкого голубые петлицы, а на них серебряные пропеллер и молоточки: технарь. Ну да, он так и представился: инженер-капитан, вспомнил Красников.

В последние дни обороны Севастополя оставшиеся самолеты улетели на Большую землю, а весь технический состав аэродрома был переведен в пехоту. Батальон летунов, как называли их промеж себя в пехоте, дрался неподалеку от батальона моряков. Видать, Новицкий из этого батальона. Впрочем, за год войны Красников кого только не повидал в должности командира. Был даже один ветеринар – сперва батальоном командовал, потом полком. Неизвестно, каким он был ветеринаром, а командиром оказался хорошим. Жаль только, что в неразберихе отступления с Чонгарских позиций остатки полка ветеринара немецкие танки отсекли от остальных полков дивизии, и что сталось с этим полком и его командиром, можно только гадать.

Перед закатом расселись в шлюпку и в ялик, выдвинулись под каменный козырек, прикрывающий грот, стали ждать окончательной темноты.

Вдоль берега курсировали немецкие катера. Постреливали. С берега иногда отвечали редким пулеметным огнем. Иногда зло тявкнет противотанковое ружье.

– Здесь по берегу много пещер, – говорил Новицкий. – Иные еще в древние времена приспособили под жилище, прятались в них от набегов степняков. Потом некоторые пещеры облюбовали монахи. Уже в наши времена их использовали контрабандисты и всякий преступный элемент. В тридцатые годы пещеры от этого элемента очистили. В свободное от службы время мы часто лазали по этим пещерам, много чего интересного находили. Приезжали из Симферополя, забирали самое ценное, кое-что оставалось и у нас. Думали: надо бы открыть музей древностей, да как-то все не до того было… – В голосе Новицкого чувствовалось сожаление о не сделанном.

Темнело. Со стороны Турции наплывала сизая мгла. Но один из немецких катеров все время торчал почти напротив грота, иногда обшаривал берег узким лучом прожектора, пускал осветительные ракеты. Нечего было и думать, чтобы выходить в море при такой плотной блокаде.