Валентин Бадрак - Родом из ВДВ

Новоявленный курсант Алексей Артеменко во все глаза рассматривал двух своих главных начальников. Ротный, окутанный шармом великолепия своего положения, казался ему недосягаемым богом в силу немыслимой дистанции, отделяющей искушенного войной офицера от нескладного юноши, только замахнувшегося на карьеру военного. Старшина же ввергал его в шок своим иррациональным видом, вызывая смутный страх и содрогание. И вместе с тем он стал в один миг мистическим символом всего того, что стояло за тремя волшебными буквами «ВДВ», светом, источаемым инопланетянином, неземным существом.

– Товарищи курсанты, старший сержант Мазуренко назначен старшиной роты, и в отсутствие офицерского состава он является старшим в роте, все его распоряжения и приказания выполняются, как отданные мною. Ясно?!

– Так точно! – пока еще вразнобой и все-таки дружно прокричала рота первую, недавно выученную военную фразу.

– Кстати, старшина, – обратился ротный к Мазуренко с ухмылкой, вполне любезной при всей непреложности, – роту надо потренировать отвечать командиру…

Старшина ответил едва видимым, хотя и явственно почтительным наклоном головы.

После представления старшины новоиспеченным курсантам дали пятнадцать минут перекура. Им, вчерашним школьникам, только нынешним утром поменявшим статус, все теперь было интересно, все вновь. Как завороженные, молодые люди ходили вокруг обветшалой казармы, знакомясь друг с другом и не решаясь пока ни заглянуть внутрь незамысловатого помещения, ни отойти от него на слишком большое расстояние. Они напоминали большой щенячий выводок, впервые выпущенный за ограду и оттого нерешительно суетящийся возле вольера, ограниченного новыми, неведомыми, неизученными и в то же время манящими запахами.

Алексей ликовал в душе, хотелось прыгать, плясать, кричать. Все внутри него играло от безудержного восторга. То, что он сам считал немыслимым чудом, фантастической сказкой, свершилось с ним наяву. Он поступил, хотя в это вообще никто не верил из его прежних друзей! «Эх, прощайте, былые товарищи, теперь я элита, белая кость, иная каста! Я буду скроен из другого человеческого материала, вернее, из нечеловеческого, сверхчеловеческого материала! Я в дамках! Я выиграл!» Так Артеменко думал в экзальтированном, близком к сомнамбулическому состоянии, осторожно поглядывая на свое новенькое, непривычно пахнущее обмундирование. Правда, другое, более уравновешенное «Я» настоятельно советовало оставаться сдержанным, демонстрировать показную невозмутимость, одним словом – вести себя так, словно все идет по давно задуманному плану. Но все-таки ему было немного жаль этой досадной и глупой невозможности раскрыть кому-нибудь пляску души, ибо все вокруг были напряжены, странно невозмутимы и ненатурально сдержаны, и он был вынужден поддаваться всеобщей инерции деланой сосредоточенности. Но теперь поведение курсантов медленно менялось, в нем присутствовало уже гораздо больше тайной игры и затаенного фарса, чем истинного желания видеть вокруг подвох конкурентов. Теперь ребята уже нутром чувствовали, что отныне запряжены в одну большую упряжку, а прочные лямки с сегодняшнего дня ловко наброшены на плечи, чтобы уже завтра впиться в них со всей нещадной неотвратимостью, которую только может сулить военная жизнь.

Прямоугольная курилка напротив казармы была слишком маленькой, чтобы вместить всех желающих, потому, прикурив сигарету, Алексей отошел к краю казармы. Он курил редко, но ради поступления решил насладиться сигаретой из пачки, которую мысленно считал последней. Сладко затягиваясь и исподволь разглядывая своих будущих сослуживцев, он с удовольствием вдыхал новые, непривычные запахи, в первую очередь – только что выданного обмундирования темно-песочного цвета с едким, вездесущим запахом склада и чего-то особого, неясного, но точно сугубо военного. Этот стойкий запах никак нельзя было назвать ароматом, но он был приятен, потому что непрерывно напоминал о сбывшейся мечте. Точно таким же, только еще более грубым, резким запахом несло от сапог, которые Алексей разглядывал с некоторым удивлением: они выглядели несуразно на ногах, привыкших к удобным кроссовкам. Он то и дело чувствовал себя захмелевшим от предвкушения штормового ветра, как моряк, который впервые отправляется в дальнее плавание в открытый океан. «Не может быть! Поступил, поступил! Даже не верится. Вот она, высшая, исконно мужская радость – достигнуть поставленной цели. Цели заоблачной, в приближение к которой не верил никто, разве что мама. И вот теперь свершилось! Бейте в барабаны, кричите, расскажите это учителям со скептическими усмешечками, старому въедливому военкому, который, полагаясь на свой колоссальный опыт, говорил, что это пустая затея, и предлагал ехать в Ленинградское топографическое… Эх вы! Наивные, несчастные, никчемные люди, да вы просто не знали, с кем связались! Вы просто не подозревали, что значит сила одержимости!» – При этих мыслях Алексей затянулся с таким упоением, что даже закрыл глаза от удовольствия.

– Слышь, а это ты с Черкасской области? – прервал размышления Алексея голос подошедшего вплотную парня. Он был немного ниже ростом, но коренастый и, как в народе говорят о таких, сбитый. Из-под надвинутой на лоб пилотки в Алексея оценивающе всматривались серо-облачные насупившиеся глаза. Его не по возрасту суровый вид дополняли поразительно густые, щетинистые гусеницы сдвинутых бровей, навевавшие воспоминания о советском генсеке Леониде Ильиче в юности.

– Ну да… я с Умани, – буркнул Алексей, слегка недовольный столь бесцеремонным вторжением незнакомца в его мир, в красивую, бесценную сказку юности, которую не очень-то хотелось отпускать, считать историей и, тем более, делиться ею.

– Значит, ты – мой зёма, – доброжелательно заключил тот, – я из села Межирич, это в Черкасском районе. Ну, практически из Черкасс. Я Игорь. – И он протянул Алексею свою ладонь.

– Зёма? – удивился Алексей, но на всякий случай подал руку и назвался.

Рукопожатие было коротким, крепким и почти дружеским, а рука Игоря Алексею показалась слишком узловатой, мозолистой, крестьянской, как бывает у привыкших к тяжелому труду людей. Взгляд же поразил открытостью и прозрачностью, какую случается увидеть в чистой водной глади пруда в тихую погоду, и эта бесхитростность, прямая простота подкупали. «Явно не похож на городского, – мелькнуло в голове у Алексея, – какой-то замшелый селянин, правда, странный».

– Зёма – значит земляк. В армии приравнивается к брату. Сигаретой угостишь? – спросил новый знакомый, слегка улыбнувшись и передернув плечами, словно расправляя их. Улыбка вышла неловкой, извиняющейся и показалась натянутой. Но во всем его облике Алексей уловил какую-то любопытную задоринку – смесь взрослой иронии с детской смешинкой.

– А ты откуда узнал, что я из Украины? – спросил он, вытаскивая из кармана пачку и отмечая деланую, будто нарочитую непринужденность парня. Алексею стало жаль сигарет, которых в пачке осталось меньше половины, но в голове шевельнулась мысль, что так, пожалуй, даже лучше: быстрее закончатся, и он избавится от порочной табачной зависимости. Ведь решил же.

– Подсказали… знающие люди. – Игорь с оттенком ненатуральной важности сделал ударение на слове «знающие», но тут же немного смутился, словно ему не очень хочется распространяться о причинах своей осведомленности. Но это был отменный козырь для продолжения разговора, и он не удержался от напускной таинственности. – Вообще-то в роте много парней из Украины, человек пятнадцать, не меньше. Но из Черкасской области только мы двое. Тут, кстати, почти трети роты нет.

– И где ж они? – поинтересовался Алексей.

– Всех поступивших из войск распределили на различные работы. – Теперь Игорь говорил с убедительной интонацией человека, обладающего ценными сведениями, даже не без некоторой гордости и скрытого превосходства. – Для нас оставили только замкомвзводов, да вот еще старшину.

Алексей в ответ промолчал, поджал губы и пристальнее взглянул на собеседника. По правде говоря, его не очень беспокоили какие-то там люди, которые когда-нибудь присоединятся к роте. За две с половиной недели поступления он не выползал из пещеры своих собственных переживаний, и теперь, после включения в состав первой роты, ему все еще было комфортно наедине с собой: он упивался победой, которая казалась значительной, почти выдающейся. Но новый знакомый, случайно или из-за сходных мыслей, разгадал его ощущения.

– Знаешь, какой конкурс был в этом году? Восемнадцать человек на место. Золотых медалистов восемь человек провалилось, зато есть поступившие с двойками.

Алексей насторожился; при всей своей заинтересованности он был озадачен – информация явно предназначалась не для всяких ушей. «И зачем этот хлыщ все это мне выкладывает, – подумал он. – В дружки набивается, что ли?» Впрочем, он об этом где-то слышал, но медалисты отсеивались на физической подготовке, профотборе или медосмотре. А вот про поступивших с двойками за экзамен… это что-то новое. Он внезапно подумал о том, сколько нервов, потрясений и мучительных ожиданий с искусанными до крови губами оставлено тут при поступлении. Но парень не унимался, ему, по всей видимости, доставляло удовольствие поддразнивать земляка тем, о чем невольно думал каждый из них. Поступление уже состоялось, стало свершившимся фактом, но еще не перешло в категорию привычного, с ним не свыклись, оно как-то зависло в воображении, бередя воспоминания о мучительно напряженных днях тестирования и затаенных, настороженных, почти безмолвных ночах в палатках, когда каждый видел в соседе потенциального конкурента.