Дмитрий Панов - Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели
После посадки на аэродроме в Демидово и Столярово мы обнаружили, что и штурмовики, и истребители изрядно побиты огнем зенитной артиллерии врага. Нередко судьбу кого-либо из нас решали сантиметры или даже миллиметры траектории пули или мелкокалиберного снаряда, проходящие вблизи жизненно важных центров наших машин. Что ж, опять наши техники и механики не остались без работы. Прямо на полевом аэродроме, обжигаемые пронизывающим морозным ветром, принялись они ремонтировать наши машины. Вообще об этих ребятах следует сказать пару теплых слов. Нередко они делали, казалось бы, невозможное, работая день и ночь, в самых невероятных условиях. В одном из боевых вылетов «Мессер» изрядно поковырял «ЯК» младшего лейтенанта Г. Б. Бескровного. Пушечно-пулеметные трассы попали и по мотору. Бескровный еле дотянул до нашего аэродрома в Демидово, хорошо, что пули попали в верхнюю часть водяной рубашки, и вода не вся вылилась, иначе мотор обязательно заклинило бы. Казалось, здесь работы на целую неделю. Но инженер нашей эскадрильи З. К. Бутко осмотрел машину, о чем то посоветовался с механиком самолета С. К. Поповым и они принялись за дело. Самолет был накрыт брезентом, который все норовил сорвать обжигающе холодный ветер, возможно, прилетевший в заволжские степи дорогой Батыя из самой Монголии, а три наших механика Попов С. К., Б. Д. Мортиков и Х. М. Мамлесь за одну ночь сняли побитый мотор и поставили на его место новый. Это сказать легко, а когда в рукавицах много не наработаешь, а руки липнут к мерзлому металлу, то такая работа подвиг — не меньший, чем самый тяжелый воздушный бой. Утром Бескровный улетел на этом самолете на новое боевое задание.
Вообще, должен сказать, что в ноябре-декабре у нас стали совсем другие люди, чем, скажем, еще в сентябре. Сталинградское наступление будто подарило всем крылья. Наконец-то реализовывались великие силы и возможности нашего народа. А немцы, морально, будто надломились. Проигрывали там, где можно было выиграть.
Еще пару слов о наших механиках. В одном из воздушных боев над Сталинградом самолет, который обслуживал механик И. К. Вахлаков, был сильно побит огнем «Эрликонов». Пострадали элероны и руль высоты. На складе этих запасных частей не было, и полковой ПАРМ отказался что-либо делать без заводских деталей. Казалось, выйдет из строя самолет, которых у нас и так было по пальцам пересчитать — полк был укомплектован техникой всего на одну треть. Но механик Вахлаков не упал духом и отправился на стоянку разбитых самолетов. Более суток он работал там, приходя только в столовую, но к утру, на второй день, самолет был восстановлен и улетел на боевое задание.
Должен сказать, что летчик в бою редко может точно установить эффективность своей боевой работы или тем более отразить ее в рапортах. Во время атаки наших штурмовиков на Воропоново в обязанности истребителей входило прикрытие штурмовиков и подавление точек ПВО. Здесь не зевай, только лови краем глаза места, откуда вырываются зенитные трассы, и сразу же на них пикируй, подавляя. Но я не выдержал, уж больно удобно стоял с краешка строя «МЕ-109». Мгновенно все рассчитав, я занял удобное положение и бросил свой «Як» в пикирование с высоты 400 метров с крутым углом. Сразу хорошо прицелился и дал длинную очередь из пушки, выпустив, как потом посчитали техники на земле, 20 снарядов. Над стоящим на земле «Мессером» сразу выросла огненная шапка. Видимо, я попал по бакам. Но когда вышел из атаки, больше не было даже мгновения в течение всего боя, чтобы взглянуть в ту сторону. Ребята сообщили, что вражеский самолет благополучно догорел до конца.
10-го декабря 1942-го года наш второй авиационно-истребительный полк был перебазирован с полевого аэродрома Демидово на хорошо мне знакомый аэродром, уже описанный на страницах этого развернутого боевого донесения, Верхняя Ахтуба — вплотную к линии Сталинградского фронта, километрах в трех от переднего края наших войск, все еще продолжавших обороняться в Сталинграде. Наше взлетное поле оказалось под обстрелом немецкой артиллерии. Мы, было, стали возмущаться таким решением нашего командования, посадившего нас будто на расстрел, но нам объяснили, что на фронте остро не хватает горючего, и базирование на безопасном аэродроме в Демидово за несколько десятков километров от передовой, стало недопустимой роскошью. Бывали моменты, когда мы взлетали на боевые задания под огнем немецкой артиллерии, бившей из Сталинграда — ощущение не из приятных. К счастью, никто из наших не погиб, хотя осколки снарядов имели особую разрушительную силу: их не глушила мягкая земля, в которую они зарывались. Они разрывались на замерзшем поле аэродрома, делая лишь небольшую лунку, и разлетались далеко по обледеневшему полю. Острые куски металла, некоторые из которых напоминали донышко металлической бутылки с острыми краями, случалось, пробивали колеса шасси самолета при посадке и рулении. Мы старались не обращать внимания на эти разрывы, да и, к счастью, у немцев было мало снарядов, иначе они за один день вывели бы из строя весь наш полк. С аэродрома Верхняя Ахтуба нам хорошо был виден Сталинград, развалины его домов и заводов, торчащие кое-где уцелевшие трубы. Мы насчитали сначала двенадцать труб, но в ходе боев их становилось все меньше. В многострадальном городе продолжали рваться бомбы, мины и снаряды. Мы просыпались и засыпали под пушечные залпы и пулеметную трескотню. Утешало одно, теперь, в основном, стреляли наши.
Неожиданно наш полк чуть не оказался участником артиллерийской дуэли: на реке Ахтуба, протекавшей метрах в пятистах от нашего аэродрома, вдруг стала, видимо подошедшая из Астрахани или Баку, канонерская лодка. Ее прихватило льдом напротив Сталинграда и моряки, видимо, наладив подвоз снарядов и связь с сухопутными частями, принялись вносить свою лепту в Сталинградское побоище, ухая своей пушкой калибром дюйма в три. Немцы засекли эту огневую точку и принялись бить по канонерке, которая сразу же смолкала, а потом начинала стрелять снова. Как мне рассказывали моряки-артиллеристы, они бьют по развалинам трех сгоревших домов, в подвалах которых, как доложила наша разведка, полно раненых немцев. Оказавшись в Сталинграде уже в 1973 году, я мог убедиться, что разведка точно навела наших морских артиллеристов.
И здесь судьба решила вырвать меня из обыденного фронтового бытия и организовать встречу с людьми, фамилии которых повторялись, да и повторяются, многократно. Вряд ли тогда думали и они сами, что займут, один буквально на мгновение, а другой на восемь бурных для страны и меня лично лет, сталинский трон. Мне, в числе прочих, предстояло предстать перед ясными очами члена Военного Совета Сталинградского фронта, которым командовал генерал Еременко, небезызвестным Н. С. Хрущевым, а также прибывшим из Москвы секретарем ЦК ВКП (б) Маленковым.
12-го декабря 1942-го года, поздно вечером, на аэродром Верхняя Ахтуба прикатила крытая грузовая автомашина с двумя посыльными офицерами. Выяснилось, что несколько летчиков должны поехать на беседу с командованием Сталинградского фронта. Честно говоря, я был несколько ошеломлен и терялся в догадках. Ведь приехавшие офицеры сообщили, что, присутствие замполита обязательно. Может, случилось чего? Может быть летчики где-нибудь набедокурили? Мы наскоро умылись, поскоблили небритые щеки, оделись поаккуратнее, и принялись грузиться в крытую автомашину. Со мной поехало трое летчиков: капитан Тимофей Гордеевич Лобок, старший лейтенант Иван Дмитриевич Леонов, старший лейтенант Роман Слободянюк. Ночь была темная и морозная, температура опустилась до 25 градусов, дул пронзительный восточный ветер. В такую погодку пехотинец полежит несколько часов в снегу под обстрелом и, пиши, пропало. Наша полуторка минут сорок петляла между песчаными холмами, поросшими лозой в пойме Волги и Ахтубы. Перед самым концом поездки началась экзотика — нам завязали глаза, хотя мы и без того совершенно не ориентировались, где находимся, хотя чисто интуитивно я думал, что недалеко от нашего аэродрома в Верхней Ахтубе.
Длинный коридор землянки был обшит новенькой фанерой, приятно пахнувшей сосновым лесом. Здесь горел электрический свет, и были двери в обе стороны. Прибыли летчики и другого полка, и мы все, девять человек, разместились в одной из комнат. Ясно было, судя по комфорту и электрическому освещению, что мы находимся на командном пункте штаба Сталинградского фронта. Время перевалило за полночь, и минут через двадцать двери нашей комнаты отворились, и вошли два человека: оба одинаково невысокие и полные, один во френче «сталинке», а другой в военной форме, лысая голова последнего отражала электрический свет и сверкала как бильярдный шар. Это был член Военного Совета Сталинградского фронта Н. С. Хрущев, ставший затем популярным в народе под именем «Никита», обладатель головы — сверкающего бильярдного шара, и скушанный им позже соперник, а тогда секретарь ЦК ВКП (б) Г. М. Маленков — Георгий Максимилианович. Наши высшие руководители находились в хорошем настроении, по-моему, после ужина с водочкой, и расспрашивали, как мы воюем. Собственно, можно было не просто расспрашивать, а подъехать на аэродром и посмотреть, но подобные штучки давно уже не были в традициях советского руководства. Сам Еся Сталин, за всю войну только один раз соизволил подъехать за несколько километров к линии фронта в районе Смоленска и глубокомысленно посмотреть на сполохи артиллерийской стрельбы. Зато вдохновлять был мастер. Что мы могли ответить вождям? Воюем. Потом Маленков спросил, как нас кормят. И здесь исстрадавшаяся по «бульбе» душа белоруса Тимофея Лобка не выдержала. Он с обидой сказал, что нас буквально задавили пшенной и перловой кашей, а картошечки и в глаза не видим. Где уж здесь быть высокому боевому духу. Маленков улыбнулся и сказал, что будет нам картошечка, мороз мешает пока доставить ее на фронт — она лежит в трюмах барж, вмерзших во льдах возле Камышина. Но он, Маленков, уже позвонил секретарю обкома партии в Куйбышеве, и тот найдет способ подвезти ее к Сталинграду. И действительно, скоро нам стали давать хороший гуляш, гарниром к которому служила, о чудо, настоящая, а не мороженая, как раньше, картошка. Еще Маленков вроде бы нас немножко журил: часто наблюдаю воздушные бои над Сталинградом, но больше падают наши самолеты, охваченные пламенем. Почему так? Здесь уже все летчики заговорили, перебивая друг друга — Маленков будто кровоточащей раны коснулся.
