Южный ожог - Александр Александрович Тамоников
Пожимая руку, Макарчук смотрел с нескрываемой жалостью: дескать, жалко бедолаг, но посылать надо надежных. «Не продержатся, – говорило его мрачное лицо, – погибнут, как пить дать. Но хотя бы задержат на время неприятеля, что уже неплохо…» Об этом думалось мимоходом, везде сейчас гибнет и страдает народ. Людей южнее Харькова убивают тысячами каждый день! Не выполнит Шубин задачу, погибнет еще больше…
Построение было недолгим, вводная лекция – лаконичной. Полная экипировка, теплые вещи, боекомплект – под завязку. Что сами не унесем, машины довезут. Народ носился как угорелый, собирались будто в отпуск с семьей. «Главное, детей не забыть», – пошучивал Зиганшин.
Трасса была практически пуста. Все, что можно было перебросить в Харьков, давно перебросили. Резервы у советского командования иссякли. Возможно, на параллельных дорогах происходило что-то другое, но здесь царила тишь да гладь. «Полуторки» тряслись по ухабам, объезжали воронки. Менялся окружающий пейзаж. Двенадцать дней назад, когда капитан Шубин при трагических обстоятельствах въезжал в Харьков, картинка была другая. Чувствовалась весна. В полях еще белел снег, но на дороге была каша. Днем на солнце снег подтаивал. Появлялись «подснежники»: фрагменты перевернутых машин, орудийные щитки и лафеты. Оттаивали тела, которые некому было убрать. При минусовой температуре они не разложились, но смотрелись страшно: изувеченные, лишенные конечностей, в немецких шинелях, в советских ватниках. Здесь отступали к Харькову немецкие войска, а Красная армия била вдогонку из орудий, затем наступала Красная армия, и уже немцы из района Харькова садили по ней. Холод уже не пробирал, красноармейцы в кузове на холодрыгу не жаловались. Машины уверенно катили друг за другом, водители соблюдали дистанцию. Шубин находился в кабине головного автомобиля, держал автомат между коленями. В кузове плотно сидели красноармейцы, доносился смех, снова всех развлекал Анвер Зиганшин. Плотный ефрейтор Евсеев – мужчина в годах, не желающий сбривать отвисшие усы, – крутил баранку, подавшись вперед, и едва не терся лбом о стекло. Качество дороги оставляло желать лучшего. По бокам от машины проплывали перелески. Наконец-то показалась встречная колонна. Евсеев, ругнувшись, съехал на обочину, то же самое сделали остальные машины. Колонна была внушительной: две передвижные установки залпового огня «Катюша» и взвод вооруженной до зубов охраны на фургоне и бронетранспортере. От сердца, видимо, оторвали… Колонна катила мимо.
– Братцы, вы куда? – закричали из кузова автоматчики в полушубках. – Война же в другой стороне! До Москвы решили прокатиться?
Ефрейтор Евсеев что-то проворчал про «убогих юмористов», переключил передачу, вывел машину на дорогу. Снова потянулись однообразные пейзажи. Мимо проплывали островки леса и кустарника, блеснула ледышкой маленькая речка, прогрохотали бревна наката под колесами. Возникла развилка, основная дорога бежала прямо, дополнительная сворачивала вправо, на юго-восток. Показались крыши заброшенного поселка. Окна в хатах были выбиты, дым над крышами не курился. Шубин посмотрел на часы: в принципе, еще утро – без четверти часа полдень.
– Успеваем, товарищ капитан? – пошутил, покосившись, водитель.
– Успеваем, Евсеев. Без нас не начнут. Ты не отвлекайся, следи за дорогой.
Поселок остался в стороне. Дорога вилась замысловатой змейкой, втягивалась в перелесок. Из живых существ лишь зазевавшийся заяц, он высунул из-за кочки изумленную мордочку и прыжками помчался наутек. Машина въезжала в лес, Евсеев прибавил скорость, чтобы проскочить сомнительный участок дороги. Шубин, стиснув цевье автомата, с удвоенным вниманием стал смотреть по сторонам. За окном кабины проплывали коряжины, усыпанные снегом, голые кустарники, сиротливо опустившие ветки. Лесок оборвался, и он расслабился. Впереди замаячила балка, через которую был переброшен очередной мостик. Евсеев облегченно выдохнул, поддал газу. Справа за балкой показались крыши хутора.
Автоматная очередь раздалась справа! Пули чиркнули по дверце кабины. Шубин инстинктивно подался вбок, пригнул голову. Выругался Евсеев, утопил в пол педаль акселератора. Машина вырвалась из опасной зоны, но автоматчики продолжали стрелять. Теперь они осыпали свинцом замыкающую машину. В ней истошно кричали люди, отвечали огнем. Только этого сейчас не хватало! Шубин видел в зеркале, как замыкающая машина встала поперек дороги, часть красноармейцев высыпала на проезжую часть, стала разбегаться. Оставшиеся в кузове вели огонь.
– Евсеев, тормози! – Глеб в сердцах ругнулся и вывалился из кабины.
Гомонили люди в кузове, спрашивали, что делать. Откуда ему знать, что делать?
– Всем из машины, занять оборону на другой стороне дороги! – скомандовал Шубин, но стычка уже подходила к концу. Красноармейцы били по кустарнику справа от дороги. Именно оттуда велась стрельба.
Кто-то поднялся, но не пробежал и пары метров – завалился на голые ветки и остался лежать в каком-то приподнятом положении. С обратной стороны массива выкатились двое – какие-то бродяги, в валенках, в драных крестьянских полушубках, – пустились наутек по дну балки. Четверо бойцов с ручным пулеметом Дегтярева уже выдвинулись на левый фланг, кусты им не мешали. Беглецов накрыл рой свинца. Они извивались под огнем, корчились, выделывали какие-то немыслимые танцевальные па. Наконец упали, один усмирился, второй трясся в агонии, будто эпилептик. «Что за дикие партизаны?» – недоуменно подумал Глеб. Он прокричал, чтобы были настороже, врагов может оказаться больше. Но, кажется, все, выстрелы смолкли, да и негде больше прятаться в этой местности противнику.
Разведчики перебежками пошли вперед. Шубин помчался наперерез, передернув затвор. Стелющийся кустарник хрустел под ногами. Бойцы приблизились к странной парочке с нескольких сторон. Стрелок еще трясся в конвульсиях, кровь хлестала как из прохудившейся водопроводной трубы. Рослый Калманович перевернул его ногой. Взорам предстала страшная бородатая рожа – вся в нарывах, с мутными глазами. В принципе, полутруп был молод, но выглядел ужасно. Под дырявым полушубком стыдливо прятался лоснящийся мундир немецкого покроя, на ремне болтались подсумки с запасными рожками от «МР-40».
– Что за бармалеи? – сморщился красноармеец Бандурин.
Агония входила в заключительную стадию. Бандурин поднял автомат, чтобы добить умирающего, но передумал, решил поберечь патроны. «Бармалей» издал горловой звук и замолк навсегда.
