Павло Автомонов - Имя его неизвестно
И Василий дрожащими руками выстукивал своему командованию об этом черном плане.
Еще радировал Василий:
«На участке фронта от Казацкого до Трефиловки и севернее сосредоточено 10 танковых дивизий 4-й танковой армии, 7 пехотных, одна моторизованная дивизия. Продолжает прибывать танковый корпус СС. Штаб его в школе в нашем селе. Офицеры говорят, что войска Белгородско-Харьковского плацдарма будут обслуживаться тремя авиационными корпусами воздушной армии генерал-фельдмаршала Рихтгофена. Силы противника на участке Белгород — Волчанск значительно меньше, нежели между Белгородом и железной дорогой, которая идет через Готню на Льгов.
Вечером сбросьте бомбы на штаб танкового корпуса СС. Даю координаты…»
Он прекратил выстукивать и задумался.
«Все…» — вздохнул он и начал свертывать радиостанцию. Узнать бы теперь, когда немцы начнут. Или, может, они будут ждать первого удара от русских? Но для обороны не сосредоточивают восемьдесят — сто танков на километр фронта. Удар готовят фашисты. Но когда?..
Это «когда» вместе с разведанным количеством дивизий, с оборонительными рубежами около Харькова, Белгорода и составлял знаменитую «Цитадель».
Когда?.. Командование должно знать, когда выйдут на рубежи немецкие «тигры» и «фердинанды», пехота, артиллерия, знать, чтобы перед наступлением засыпать их боевые порядки снарядами и бомбами.
Когда же?..
— Орися, милая, ты здесь? — позвал он тихонько.
— И мама тоже…
Василий спустился сверху.
— Вы, должно быть, сердитесь на меня? — виновато спросил он Марфу Ефимовну.
— А за что сердиться?
— Ну, за все… Может быть, за Орисю?
Он молчал, ждал, словно перед судьей.
Мать уже знает, что дочь ждет ребенка. А какой матери приятно узнать, что необрученная дочь беременна? К тому же отца ребенка еще ждут бои, бои, а может, и смерть. Все ниже склонял Василий голову, обвиняя одного себя.
Но и слова упрека не услышал он от старой матери. Почувствовал ее жесткую, натруженную руку. Марфа Сегеда погладила его, как маленького, по голове, задержав потрескавшиеся пальцы на поседевших волосах юноши, провела по его щеке. А потом, утирая фартуком глаза, сказала:
— Бог вам судья… — и пошла прочь.
А Орися припала к его груди:
— Родной! Нам всем троим надо уйти к партизанам! Мое сердце неспокойно. Не зря же ты пришел сюда огородами? За тобой следят?!
Василий зажмурил глаза. Утром на него косо поглядывал Харих. Воспользовавшись тем, что гауптмана вызвал командир корпуса, Василий незаметно выскользнул из комендатуры и низиной, огородами пробрался во двор Сегеды. Это небезопасно для девушки, для матери и для него. Но иначе он не мог. Такие новости должны были знать за линией фронта. От них зависел исход будущих боев. Теперь сообщение Василия уже расшифровывают и через минуту передадут в штаб. Разведчик свое сделал!
— Ты правя, Орися, надо идти к партизанам, — сказал Василий. — Тебе и матери сегодня же вечером… Действительно, я не зря пришел огородами…
— А ты?..
— Я выйду из села поздно ночью… А вас прошу идти немедленно…
— Я с тобой…
— Орися, милая! Я буду не один. Вечером придут от Ивана ребята… А ты иди с мамой!.. Ну, что ты смотришь на меня такими грустными глазами? Улыбнись же, ласточка моя чернобровая! Женушка моя милая… Завтра встретимся!..
— Только ты не задерживайся… — она печально улыбнулась, спрятав лицо на его груди. — Славный мой!..
Наступила полночь. В селе тишина. Только на шоссе топали сапогами солдаты. Время от времени переговаривались с часовыми возле штаба патрули, а потом следовали дальше и на перекрестках встречались с другими патрулями.
В избах темно — ни огонька. Месяц тускло отсвечивал в окнах, которые поблескивали в просвете кленов и акаций, и рассыпал скупую позолоту на кукурузном листе.
А под теми листьями прятались трое. Несколько часов лежали они возле шоссе.
Василий не раз подсчитывал в уме, все ли они учли, готовясь к предстоящей операции. «Будто все». Хорошо, что Орися ушла к Ворскле. А Марфа Ефимовна так и не захотела: «Орися часто исчезает из села, прячется от облав, к этому уже привыкли. А если я покину хату, то ее завтра же сожгут. Да и стара я идти в такую даль ночью…»
— Ребята, — прошептал Василий. — Свои обязанности не забыли?
— Не забыли, товарищ лейтенант. Василий усмехнулся. Давно к нему не обращались так. Он даже хотел поделиться с товарищами радостью: уже с неделю ему присвоено звание старшего лейтенанта, но передумал: еще скажут — хвастает Василий.
— Когда же наши прилетят? — спросил, ерзая среди стеблей кукурузы тот, кого Матвей назвал Платоном.
— Тебя что, блохи кусают? Терпи, козак, атаманом будешь, — приглушенным басом ответил другой партизан, Матвей, широкоплечий, на голову выше Платона.
— Да уж потерплю! — прошептал Платон, поправив на чубатой голове немецкую пилотку. — Фрицев пирожок никак не держится!..
— Надо обстричь твою копну!.
— Тише! — схватил Матвея за рукав старший лейтенант.
В нескольких шагах от них снова прошел патруль.
Василий, Платон и Матвей приникли, вслушиваясь в шелест листочков кукурузы.
На востоке ночь разбудили зенитки. Не задержались и штурмовики и бомбардировщики. Теперь Василий и его два товарища ничего так не боялись, как быть убитыми или раненными осколком от снаряда со своего самолета. Но никакое серьезное дело легко не дается. А они задумали ни мало ни много — похитить документы из большой классной комнаты, в которой днем сидит эсэсовский генерал. Ради такого задания стоит и потрястись, слушая свист бомб, предназначенных для врага. Правда, Василий надеялся, что основной удар придется по заводскому парку, где стояли танки и в палатках жили танкисты.
Самолеты ревели над самой головой.
Из школьного сада били зенитные пулеметы, от заводов резко и часто щелкали пушки. Две осветительные ракеты повисли на парашютиках над землей. Эсэсовцы кинулись в убежища, в подвалы, в окопы. Исчез с улицы и патруль. К школе летело несколько самолетов, с них стреляли по зенитным пулеметам. Неподалеку упала бомба, и земля поднялась фонтаном. В заводском парке гудело, словно в гигантской печи с неимоверно сильной тягой.
Наступил час действий и для партизан. Под видом патрульных они вышли на шоссе и перебежали через кусты акации и сирени к окнам намеченного класса.
— Начали! — подал знак рукой Василий. Матвей подсадил Платона, и тот взобрался на подоконник. Подождав секунду-другую, когда подымется новая волна стрельбы, он прикладом автомата выбил стекла в одной, потом в другой раме. Острое стекло царапало Платону спину, цеплялось за рукава трофейной куртки. Выставив вперед локоть, он соскочил на пол. За ним последовал Василий. Какое-то мгновение они стояли, тяжело переводя дыхание и соображая, с чего начать, потом взялись за работу. Платон так хозяйничал у ящиков генеральского стола, что замки и доски трещали, как орехи. Он выгрузил бумаги и папки в рюкзак. Тем временем Василий приладил пакетик тола к дверце сейфа.
— Ты скоро? — спросил он у Платона.
— Уже!
— Отдай мешок Матвею.
— Есть! — тот побежал к окну, но моментально вернулся. — Помочь?
Василий поджег коротенький бикфордов шнур, и они бросились к высокой двери, которая вела в коридор. Но двери оказались запертыми надежным замком. Василий лишился речи. До взрыва оставались считанные секунды. К окну?.. Не успеть… Шнур шипел, догорал, огонек приближался к пакетику с толом.
— А ну! — крикнул Василий и что было сил ударил плечом в дверь.
Двери затрещали, и обе половинки враз отворились. Василий и Платон упали в коридоре на пол. Они не успели перевести дыхание, как взрывом им заложило уши. Стена, темный потолок, казалось, придавят обоих. Василий вскочил, однако, и побежал к сейфу. Вот они, те карты, те наиценнейшие бумаги, за которыми они пришли. Дрожащими руками он передавал их через окно Матвею. А Платон уже стрелял по коридору. Несмотря на то, что во дворе трещали зенитные пулеметы, ревели самолеты и бомбы вздымали столбики земли, в коридор ворвались немцы.
— Скорее! — крикнул Платон.
— Беги к окну! — услышал он в ответ. Платон пустил еще очередь, кинул в коридор гранату и вскочил на подоконник.
— Бутылки!
— Бери? — подал Матвей замотанные в тряпки две бутылки.
Подбежал к окну и Василий. Он зубами выхватил пробку и зажег спирт, швырнул одну бутылку на сейф, а другую на стол. Синеватое пламя вспыхнуло и начало облизывать стол, сейф, поползло по полу.
В класс ворвались эсэсовцы. Василий выстрелил в них не целясь. Фигура его, освещенная ярким пламенем, на мгновение стала видна и с улицы, и из коридора.
Двое эсэсовцев, улегшись в коридоре, ударили по окнам. Пули с дзиньканьем крошили стекла, свистели рядом, и Василий, выпустив автомат, обеими руками схватился за живот. Согнувшись, он потерял равновесие и упал из окна на руки товарищей.
