Аптечка номер 4 - Булат Альфредович Ханов
— Постой тут, — сказала Зарема перед аптекой.
— Возьми антибиотик.
Пробыв за дверью вечность, моя спутница вынесла пакет с медикаментами. Хлоргексидин, жаро-понижающее, модные таблетки для рассасывания и морская вода.
— Где антибиотик?
— Не продали без рецепта.
Я выругался и решил самолично объяснить педантичной крысе, что без лекарства окочурюсь прямо тут, на пороге, в загнившей дыре посередине нашей дорогой родины.
Получилось плохо. Аптекарша пригрозила вызвать полицию, если я не уберусь. Мне хватило разума последовать совету.
— Здесь нам не рады, — заключил я на улице. — Веди в другую аптеку.
Зарема вновь приложила ладонь к моему темени.
— Не поведу.
— Что еще за демарш?
— Выслушай меня.
Я приготовился возражать.
— Ты выглядишь так, как будто вот-вот упадешь. Поэтому поступим иначе. Доберемся до леса — он рядом — и разложим там палатку. Ты ляжешь отдыхать, а я сбегаю за антибиотиком.
— «Хочешь, постерегу твой сон?» — спародировал я.
— Принесу антибиотик и постерегу. Обещаю.
— Нет. Сначала в аптеку. Вдвоем.
— Она по другую сторону от железной дороги. Лес гораздо ближе.
— Все равно.
— Что «все равно»? Ты похож на полутруп, которого на ногах держит только ненависть ко мне.
Не дожидаясь моего согласия, Зарема зашагала мимо луж по разбитой дорожке. Я был вынужден догонять.
— Ты меня ни во что не ставишь, — говорил я вслед. — Тупо решаешь на глаз, на что я способен, а на что нет. Стой здесь, иди сюда, все будет по-моему — и так два дня подряд. А потом: «Ой, он меня ненавидит! Как так? За что? Я же такая милая».
— Все я, все я, — поддакивала Зарема. — За шкирку утянула с собой в дорогу. Повела в гости к шизу, чтобы отведать домашней картошки. Направляла твои руки, пока ты до смерти забивал доброго весельчака стеклянной бутылкой. Все я. Все моя вина.
— Не смей! Не смей все в цирк превращать. Если я поправлюсь, мы расходимся.
— Знаешь, что? Неси-ка сам.
С этими словами Зарема остановилась и сунула мне пакет с лекарствами.
Я на ходу достал таблетки для горла и выколупал из блистерной упаковки одну.
За типовым микрорайоном выросла частная застройка. Дома с сайдингом, без сайдинга. С высоким забором, с низким. Какой ограниченный выбор. Убитая в зародыше фантазия. Фантазия, приглашенная в гости и застреленная на пороге. Город, село. Прямые, косые. Чай, морс. iOS , Android .
Частная застройка сменилась полем, заросшим тысячелистником и прочим бурьяном. В траве что-то стрекотало. Над головой жужжали линии электропроводов.
За полем последовала лесополоса. Тонкие и высокие деревья, в основном березы, росли плотно, словно сомкнув ряды перед лицом потенциального врага.
— Вижу полянку.
Зарема шагнула в зазор между деревьями.
Вскоре я наблюдал, как она расчищает землю от сучьев, как продевает дуги в шуршащую ткань и возводит палатку. Хотя Зарема работала быстро и ловко, ее движения казались медленными. Усталость застилала глаза, так что я снял рюкзак и прислонился к березе.
Зарема бросила через плечо:
— Сполосни горло хлоргексидином.
Я выполнил.
— И обработай носоглотку морской водой. Может щипать.
Со стороны я напоминал, наверное, моего отца. Не раз в нашем доме разыгрывалась сценка, когда с похмелья папа стоит перед зеркалом с измученным видом, а мама раздает команды принять то-то и сделать то-то. Разве что стакан сама подносит, хоть какое-то отличие.
Закончив с палаткой, Зарема вместе с ковриком и спальником исчезла в проеме.
Ждать ее долго не пришлось.
— Приготовила тебе место для сна. Подожди минуту.
Из рюкзака появились на свет жестяная кружка и бутылка с водой. В воду гранулами, как корм для рыб, полетел жаропонижающий порошок.
— В холодной не растворится же.
— Не нуди.
Зарема помешала порошок ложкой. На вкус жидкость напоминала мел, не до конца разведенный в сладкой газировке. Стакан все-таки поднесли.
— Теперь ложись. Только сними куртку и обувь.
Хотелось втолковать, что, даже будь я круглым идиотом, все равно бы снял, без нравоучений. Иначе в спальник не помещусь.
Вместо вразумлений я выдал короткое:
— Выдохся.
Тело, подогретое предвкушением отдыха, получило покой. Я вытянул ноги и застегнул молнию спальника до самого подбородка. В тишине и тепле.
На миг стало неловко, что я тут нежусь, а Зарема бегает за лекарством. Затем чувства стерлись.
10
Пот ел кожу. Спальник стеснял движения. Едва я слабой рукой стирал испарину со лба, она возникала вновь.
Если застегнуть молнию до упора, спальник превращается в мешок для трупов.
Голова чесалась и будила жгучее желание впиться в соленую кожу и чесать до крови, до черепной коробки. Уж на что, а я на бродяжничество не замахивался. Хуже последнего из бродяг. Больной, голодный и отрекшийся от горячей воды бич. Выпнули из низшей бомжатской лиги, чтобы не разлагал комьюнити своим моральным обликом. Губы растрескались, волосы свалялись в грачиное гнездо, щеки молили о спиртовом лосьоне.
Слабый свет проникал сквозь палатку и деревья и исчезал, стоило опустить веки. Шершавый язык лип к сухому нёбу, и эскалатор вез по темному туннелю. В конце туннеля что-то похлеще «Чёрной Мезы».
Не спишь? Чего не спишь, спи. В аптеках голяк. Кажется, у них нет антибиотиков, а рецепт спрашивают, лишь бы дефицит скрыть. Или это моя паранойя чутка разыгралась. Воды?
Я припал губами к бутылке и осушил до дна.
Куплю еще. Делать нечего, придётся в город ехать. Подозреваю, что психосоматика, хотя это не ответ. Что угодно можно психосоматикой объяснить, даже рак. Пропотел ты на славу, теперь не мерзни.
Зарема подняла молнию и оставила крошечное отверстие. Ровно чтобы кончик носа высунуть. Мешок для трупов как есть. Валентин и такого не получил. И права на последнее слово не получил. Лишили. К то-то лишил, кое-кто.
Если выживу, возьму ее замуж. Раньше женились в надежде, что все твое добро разделят любимая вдова и детки. Не абы кто. Теперь завещать нечего. Распишемся в первом же загсе. Доверю ей свое тело после смерти и право
