Начало пути - Виталий Сергеевич Василевский
— Надо силами всего взвода атаковать высоту!
— Рябоконь?
— Атаковать!
— Шерешевский?
— Простите, товарищ полковник, не слышал вопроса.
— Идите к командиру роты и доложите: я выгнал вас с занятий.
Обрюзгшее лицо Шерешевского потемнело от досады. Он кашлянул, переступил с ноги на ногу.
— Виноват, товарищ полковник, больше не буду!
— Выполняйте приказ! — резко сказал полковник. — Сегодня в часы самоподготовки каждому курсанту написать свое решение: как бы он действовал в такой обстановке. В бою! В чем ошибка Романцова?
У стоящего на левом фланге взвода Романцова был такой подавленный, такой несчастный вид, что полковник невольно улыбнулся. Он ударил тростью по песку.
— Самое страшное для армии — шаблон! Уставы Красной Армии говорят: нельзя воевать шаблонно! Немецкие уставы, — я их вам еще покажу, — с методической стороны разработаны удовлетворительно, хорошо, но немецкий офицер — раб устава. Советский офицер — творец! Он творчески относится к своим действиям. Я прощаю Романцову все ошибки за то, что он искал самостоятельное решение, а не повторил чужие приемы.
6. КАТЯ
В конце июня в Доме культуры имени Первой пятилетки состоялась встреча курсантов с комсомольцами Октябрьского района.
Романцову поручили выступить на этой встрече с приветствием. Он долго отнекивался, но потом притащил из библиотеки подшивки «Комсомольской правды» и «Смены» и через час написал конспект своей речи.
Вечером накануне встречи он попросил у сторожихи утюг, выгладил гимнастерку и брюки, начистил до жаркого блеска сапоги. Ордена и медали снова украшали его грудь.
Его речь понравилась всем, а особенно комсомолкам. В Романцове был темперамент, была страсть. Он говорил взволнованно, горячо. Кроме того, он был красив.
После заседания начались танцы. Романцову танцевать не хотелось, и он пошел к выходу.
И почти у самых дверей, почти на пороге он увидел девушку в черной бархатной курточке. Она стояла, прислонившись к колонне, наклонив голову. Лицо ее было полно печали и очарования.
Он остановился, еще раз взглянул на ее легкие, светлые волосы; на вздернутый, несколько широкий, чтобы его можно было назвать красивым, нос, на свежие, темновишневые губы, и был ошеломлен суровой и пленительной нежностью девушки.
— Простите, — почтительно сказал он. — почему вы не танцуете?
Она посмотрела на него пристально и недоверчиво.
— Разрешите пригласить вас, — сказал он.
Девушка положила руку на его плечо, Романцов не услышал ее слов, он обнял ее, и то волнение, которое он испытывал лишь на берегу Волги или при воспоминании о Нине, охватило его. Крохотный джаз из стариков и инвалидов гремел на эстраде. Если бы не она, с каким отвращением сморщился бы Романцов от этой музыки. Сейчас все было иным. Она была рядом с ним.
— Почему вы такая печальная? Все веселятся! Молодость — всегда молодость! В этом наше счастье.
— Мне трудно жить, — ответила она просто.
— И мне трудно, — сказал он. — Это явление обычное. Не знаю, есть ли в Ленинграде люди, которым легко жить.
— Есть трудности бытовые. Они не так угнетают меня. А вот душевные трудности мучительны. Разве не так?
— Да, — согласился Романцов. — Но ведь в этом случае самое ужасное — одиночество! Если вы одна… Простите, — запнулся он.
— Ничего… Я и одна — и не одна! Днем я учусь, вечером — в госпитале. Он за углом, близко. Там мне как-то легче!
— А сюда зачем пришли?
— Танцовать! — удивленно сказала она. — Я каждое воскресенье прихожу танцовать!
— И… не танцовали!
— Я ждала… одного человека. Уже хотела уйти!
— И ушли бы?
— Да. Если бы не подошли вы, — сказала она так же просто.
Неожиданно в толпе танцующих раздался громкий, тревожный голос:
— Товарищи, начался обстрел района! Прекратить танцы! Прошу всех уйти в бомбоубежище!
Первыми убежали музыканты. Труднее всех было барабанщику. Он нес огромный барабан на спине, как шарманку, шатаясь и задыхаясь. Девушки из МПВО ушли спокойно, молча. Обстрел обозначал для них трудную и опасную работу. Работниц с завода Марти пришлось уводить насильно. Они кричали сердито:
— Сегодня восемь снарядов упало около инструментального. А мы работали!
Романцов и девушка стояли в толпе и, улыбаясь, смотрели друг на друга.
— Вы пойдете? — спросила она.
— Не хочется.
— И я не хочу. Пойдемте сюда, — предложила она и повела Романцова через сцену за кулисы.
Они остановились у широкого окна. Отсюда был виден узкий двор, заваленный грудами мусора.
— Познакомимся, — сказала она. — Катя Новикова!
— Сергей Романцов! Курсант курсов младших лейтенантов!
— Знаю! Я слышала, как вы говорили!
Басовито гудящий снаряд пронесся над крышей и глуха разорвался невдалеке.
Катя вздрогнула.
— Они стреляют по площади, — сказал успокоительно Романцов. — Точного закона нет. Может быть, следующий, снаряд упадет уже в другом районе.
— А может быть?..
Она ближе подошла к нему.
— Я как-то не думаю об этом…
— А я все время боюсь. Стыдно? Да? — простодушно спросила она. — Бегу по улице и боюсь. Раньше хоть ночью не боялась. А теперь и спать ложусь, а боюсь.
Романцов покровительственно улыбнулся.
— Если так думать на фронте, то обязательно погибнешь. Сразу! А люди привыкают…
— Вы участвовали в боях?
— Почти нет, — почему-то решил сказать как можно равнодушнее и пренебрежительнее Романцов.
Катя разочарованно повела плечами и так взглянула на него, что он побледнел.
— Вы же награждены! Эка — целый иконостас! Взаймы у товарищей взяли?
Он вспомнил зимние боя, смерть Ивана Потапыча, приезд на Песочную, капитана Шостака. Неужели он и дальше будет Превращать свою суровую жизнь в какую-то бессмысленную мышиную возню? Чувствуя, что бледнеет еще сильнее, Романцов торопливо закурил. Неужели он будет изображать из себя какого-то равнодушного ко всему, пресыщенного наградами человека, будет врать этой девушке, которая так доверчиво говорит с ним?
— Эта медаль… Весною я взял в плен финна! Вот и наградили! А ордена? В прошлом году, еще до прорыва блокады, до ранения я был снайпером. Говорили тогда — знаменитым снайпером! Как Ахмат Ахметьянов! Как Говорухин! Но еще недавно я не носил эти ордена! Вы не думайте… Я не играю перед вами! Иногда ордена — не только слава…
— А почему не носили?
Промолчать? Он испугался, что она уйдет и он никогда не увидит ее.
— Это длинная история, в которой много мучительного и смешного. Я бы рассказал вам ее, если вас это интересует.
— Расскажите…
Уже окончился обстрел, уже гремел на сцене оркестр,
