Павел Федоров - В Августовских лесах
— Как только войдете в лес, в район озера Чарное, можете считать себя наполовину в безопасности. Там вы смешаетесь с красными саперными войсками. При встрече с пограничниками в бой не вступайте, а берите ваши топоры и пилы и начинайте валить лес. На первый случай вас выручат ваши лесорубные инструменты. Никому и в голову не придет, что вы пришли с этой стороны такой большой группой. Там есть лесничий, ему покажите свои документы и скажите пароль. Он вам отведет делянку, а потом покажет дорогу. Его резиденция находится в селе Грушковке. Зовут лесничего Владислав Михальский. Раньше там был другой лесничий, нам пришлось его уничтожить. В случае если придется разбиться на отдельные группы, снимайте форму и пробирайтесь в эту же Грушковку. Там вас могут укрыть в костеле.
Участники этого совещания при последней фразе Сукальского улыбнулись, явно относясь ко всему с шутливой иронией. Гладко остриженный тип неопределенных лет с тугой толстой шеей и круглыми простоватыми глазами что-то проговорил по-немецки и громко расхохотался. Он вел себя нагло и все время подмигивал высокому горбоносому партнеру со знаками различия младшего лейтенанта на поношенной выгоревшей гимнастерке. Именно в таких рабочих гимнастерках ходили командиры на учение и на саперные работы.
— Перестань, Людвиг! — прервал его горбоносый.
Трудно было определить, к какой он принадлежал национальности. У него были темные вьющиеся на висках волосы. Горбинка носа придавала его продолговатому худощавому лицу непроницаемость.
Сукальский понял, что начальник группы — тип дрессированный. Он не задал ни одного лишнего вопроса, только слушал и бросал быстрые взгляды то на собеседника, то на разостланную на столе карту и, видимо, все запоминал.
— Как ваше имя? — заинтересовавшись, спросил Сукальский под конец беседы.
Ему нравился этот тип с осторожными, неторопливыми манерами.
— Моя фамилия Дорофеев, — неприятно улыбаясь углами сжатых губ, ответил тот и встал. — Хорошие собаки у советских пограничников? неожиданно спросил Дорофеев и, получив утвердительный ответ, стал прощаться.
— Этот иезуит подумал, что меня можно заставить работать на его ватиканских бишопов! Вот сволочь, а! — когда ушел Сукальский, проговорил Дорофеев. — Если бы эта драная ряса знала, как мне тошно ломать комедию с этими швабами и получать их обесцененные марки, от которых отказывается в Польше самый последний нищий! Всех привлекают наши зеленые доллары. А ведь эта обезьяна, толстоносый Браухич, думает, что я буду работать на него, как негр… Как мы ловко провели их, Эдди! Нашу страну тоже интересует русская армия не меньше, чем ихнего фюрера. Нам бы только попасть в Россию, а там маньчжурским экспрессом на Дальний Восток, к мистеру Кауфману. Он даст нам настоящую работу. А поверил этот поп, что я действительно Дорофеев, как ты думаешь? — спросил он у партнера.
— Он скорее всего догадался, что ты работаешь и нашим и вашим. Мне кажется, он почувствовал твое калифорнийское происхождение. Он наблюдал за тобой, а я за ним. Это хитрый иезуит, — отозвался Людвиг. — А в общем, Бен, мне не очень нравится путешествие по России. Что там нас ожидает? Две недели живем в этой дыре и не можем проскочить через границу.
— Завтра швабы устроят провокацию, и мы проскользнем…
— Я боюсь, как бы русские пограничники не просверлили нам башки. Я каждый день слежу за их границей, а они, наверное, смотрят за нами в сотню глаз. Вот что я думаю, мистер Олифсон…
— Все будет отлично. Швабы — мастера устраивать провокации. А тебя в последний раз предупреждаю, что если назовешь мою настоящую фамилию еще хоть только раз, то я размозжу твою голову. Давай спать, — приказал Бен Олифсон и вытянулся на койке.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Третий месяц Сорока нес службу младшим наряда. Нередко он выходил на границу вместе с Бражниковым и, к своему удивлению, по-новому воспринимал службу на границе. В секрете сержант сидел словно замороженный, но казалось, что видел все даже в темноте. Днем он приводил Игната на облюбованное место и, спрятавшись в кустах, говорил:
— Охранять границу днем — дело нехитрое. Для чего мы пришли сейчас сюда, а вчера ходили на другое место? Для того чтобы весь участок нашей заставы мы знали, как свой собственный огород, на котором ты даже ночью, ежели, конечно, хороший хозяин, найдешь, где у тебя растет огурец, где поспевает дыня, где можно сорвать на закуску красненький помидорчик… Вот такими хозяевами мы должны быть и здесь. Самое главное на границе — это ночь. Чем она темнее, тем хуже для нас, труднее нести службу. Встал на пост — всякое мечтание о Мотях и Варях брось… Освободился, отдохнул, можешь мечтать, плясать и байки рассказывать, сколько твоей душе угодно. Вот придешь ты сегодня ночью на это самое место и не узнаешь его. Все кусты и деревья покажутся тебе другими. Но ты должен знать, что это обман, и не поддавайся ему, а держи перед глазами местность, как ты ее видел днем. Это называется не потерять ориентировки, что очень важно при преследовании. Налетишь на куст — выколешь глаза, и не видать тебе вовек твоей Варвары… А Варя-то пишет?
Сорока смутился от такого неожиданного вопроса. Лукаво покосившись на товарища, он ответил со вздохом:
— Когда иду на границу, свои мечтания о Варе, товарищ сержант, оставляю на заставе…
— Да мы же сейчас не в наряде, изучаем местность, — засмеявшись, проговорил Бражников.
— Так точно, товарищ сержант! Но в сорока метрах в кустах торчат фашистские солдаты, и я не желаю, чтобы они знали мои мысли…
Однажды Бражников и Сорока сидели в кустах, продолжая изучать местность на берегу Августовского канала. Берег канала зарос ольхой и черемухой, обшитые бревнами края обвалились, полая вода размыла берег, расширила русло и образовала широкую заводь. Здесь водились крупные лини и окуни. Немецкие солдаты иногда закидывали сети. Нашим же пограничникам рыбачить в этом месте было запрещено.
Дело было в октябре. Ясное осеннее небо синим шатром раскинулось над каналом. Воздух был наполнен бодрящей прохладой. Он молодил горячие щеки пограничников.
Бражников и Сорока увидели на той стороне немецкого офицера с солдатом и невысокого человека в штатском с перекинутой через плечо сетью. Фашисты смотрели именно на то место, где сидели пограничники. Бражников сразу понял, что их заметили. Повернувшись к Сороке, он негромко сказал:
— Выйдем и открыто пройдем по бережку.
— Зачем же обнаруживать себя? — удивленно спросил Сорока.
— Ты делай то, что тебе старший говорит, — резко ответил Бражников и приподнялся.
Вскинув на плечо карабин, он внимательно посмотрел на ту сторону.
Фашисты повернулись и скрылись в кустах. Бражников и Сорока прошлись вдоль берега, потом, свернув на тропу, сделали вид, что уходят на заставу.
— Они сейчас наблюдают за нами. Пойдем открыто, как будто это нас не интересует, — сказал Бражников.
— Наверное, рыбачить собирались, а мы их спугнули, — ответил Сорока.
— Собираются на другую рыбалку… Сеть — это только маскировка. Хитрят что-то… Иди быстро на заставу и доложи лейтенанту Усову, а я пойду к патрулям и предупрежу, чтобы тоже открыто ушли. Сам залягу напротив коряги. Ты туда приходи, только ползи осторожно.
Предупрежденный Бражниковым патруль тоже прошелся вдоль берега и тоже свернул на заставу…
Не прошло и пятнадцати минут, как человек в штатском вытолкнул из кустарника легкую лодку и, бросив на дно сеть, стал торопливо грести веслами. С кормы лодки, разматываясь, в воду падала длинная веревка. "Рыбак" действовал нахально и быстро. Едва он успел причалить и выпрыгнуть на наш берег, лодку тотчас же потянули обратно. Нарушитель, выбирая кусты погуще, стал углубляться в лес.
Ловкий и верткий сибиряк Бражников, держа в руках оружие, скрытно двигался в нескольких шагах от нарушителя, выбирая момент, где бы поудобней уложить его на землю. Тот был, видимо, опытный, шел осторожно, но решительно, очевидно убежденный, что его никто не заметил…
Бражников, напряженно сжимая карабин, не спуская с нарушителя глаз, дал ему сойти в небольшую балку, где росли толстые ели и мелкий кустарник. Сдерживая нарастающее волнение, он встал за дерево и зычно крикнул:
— Ложись!
Затем Бражников дал предупредительный выстрел.
Как ни был дерзок и опытен нарушитель, но неожиданный оклик и выстрел ошеломили его. Он вздрогнул. Повернувшись, увидел могучую фигуру пограничника, за которым наблюдал полчаса назад, узнал его по широкому скуластому лицу и покорно плюхнулся на грязное дно балки. "Рыбак" сам попался в сети…
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
В приемную секретаря райкома партии вошла рослая разрумянившаяся на морозе девушка в новой черной шубейке, отороченной серым барашковым мехом. Оправив на голове оренбургский платок из козьего пуха, она по-хозяйски оглядела просторную с широким окном комнату и поставила к кафельной печке объемистый чемодан.
