Иван Василевич - Подвиг живет вечно (сборник)
Ну так и есть: опять только радиограмма, только текст для шифровки. А мне, лично мне — ни слова! Ну что он за человек?! Понимаю, конечно, что вокруг него все время люди, что посылать со связным какие-то личные записки неудобно. Я все понимаю. Но сердце опять ноет — тихонько-тихонько…
Яничка уходит. Осторожно, бережно настраиваю рацию. Как-то сегодня услышат меня в Центре? Еле-еле светится индикаторная лампочка. Ну конечно, опять слышимость на три балла! Тороплюсь передать радиограмму, выстукиваю ключом четко и с возможно большей скоростью. Надо учитывать, что в городе меня легче запеленговать, чем прежде, когда рация располагалась в горах.
Передаю последние новости: «Отдельный гренадерский маршевый батальон сформирован в городе Цешин. В составе — тысяча человек. Командир батальона капитан Эмке. Вооружены винтовками и пулеметами МГ-34…»
Переключаю рацию на прием — убедиться, что первая часть радиограммы принята. Какое-то время Центр молчит, потом слышу торопливые сигналы: «КИМ, КИМ, КИМ, как слышите нас, КИМ?..» «КИМ» — это я. Переключаюсь на передачу, спешу ответить, но… Это значит, что передатчик но работает. Снова перехожу на прием, в наушниках — тишина… тишина… тишина… Несколько раз щелкаю переключателем — бесполезно. Все! Отслужил мой «Северок». Скорей всего, отслужили батареи питания. Без них и рация, и вся наша разведывательная группа бесполезная, безголосая…
Сижу, пригорюнившись, возле своего дорогого и бесценного «Севера». Не дотянул он до освобождения. А был со мной и на первом задании — возле Томашув-Любельски. И майор был там с нами. Также командиром разведгруппы…
Что же теперь делать? Даже не знаю, успели ли в Центре принять тот текст, что я передала. Что же делать?.. Скорей бы пришла Яничка. Необходимо срочно сообщить майору: рация работать не может.
Господи, какая же я несчастная! В самое горячее для разведки время передавать сведения не на чем! А они сейчас так нужны командованию!
Яничка наконец спускается ко мне, взволнованно говорит, улыбается восторженно:
— Еще один фашист сбежал! Такой был важный начальник — шеф сельской организации НСДАП, ходил «над землей», людей — поляков — в упор не видел. Сволочь такая! А сейчас сбежал со всем семейством. Вот как испугался Красной Армии!..
Увидев, что я сижу расстроенная, Яничка тут же прониклась сочувствием:
— О, Матка Боска! Что же теперь делать?! Я передам партизанам, чтобы кто-то из них срочно пришел к тебе. Почтальонка появится — она из наших — с ней и передам. Она знает, кому и что сказать. Ой, минуточку… — Яничка чутко прислушивается, делает мне знак молчать и почти неслышно выскальзывает из бункера, поднимается по лестнице к потолку.
Почти тут же послышалась немецкая речь, громыханье в дверь дома. Мысленно я видела Яничку, легко бегущую по потолку, отсчитывала секунды, необходимые ей, чтобы спуститься по лестнице и открыть непрошеным гостям.
Я очень надеялась, что никто не войдет в сарай неожиданно — Яничка все предусмотрит, и… невольно сжалась, когда почти надо мной послышались резкие окрики, глухой перестук копыт, конский храп… Кто-то из немцев, видно, задел край поленницы, дрова посыпались, грохоча, заваливая вход в бункер. Потом мне показалось, что все затихло, лишь изредка переступали, постукивая подковами по утрамбованному земляному полу, лошади…
Сколько времени я пробыла в бункере, засыпанном дровами, не знаю. От недостатка кислорода стала вялой, захотелось спать… я привалилась к стене. Как в тумане, слышала окрики солдат, топот выводимых из сарая лошадей, скрип отъезжающей повозки. Через какое-то время вдруг сладко повеяло свежим воздухом, я задышала глубоко, жадно…
Живая, быстрая спустилась в бункер Яничка, чиркнула спичкой, зажгла карбидку, склонилась надо мной участливо:
— Ну, как ты здесь? Живая? Очень перепугалась?
— Да так, немножко. Хорошо, что дрова рассыпались, загородили вход…
— Это я их рассыпала, — призналась Яничка. — Другого выхода не было. Извини, пожалуйста. Но иначе нельзя было. Немцы бы увидели бункер…
— Спасибо, — только и выговорила я. Потом повторила: — Спасибо, Яничка.
А она все всматривалась в меня:
— Ну, как ты — отошла? Я боялась, что не выдержишь столько времени без воздуха, бросишься разбирать завал… Если бы знала, каких трудов стоило выдворить отсюда эту сволочную ораву! — Она с отвращением махнула рукой.
— Ничего, я терпеливая… Только очень беспокоилась: вдруг придут партизаны, а здесь — немцы! — призналась я.
— Ну, для подобной ситуации у нас предусмотрен особый сигнал, — ответила Яничка. — Партизаны всегда, приближаясь к дому, уже знают, есть ли кто посторонний в нем или нет. — И, отходя от пережитой только что опасности, сказала спокойным, «домашним» голосом: — Пойду, приготовлю что-нибудь поесть, а то, наверное, ты проголодалась.
Яничка ушла. Я погасила карбидку. Уж очень она нудно гудела. К тому же ее специфический запах за полгода порядком опротивел и порой вызывал раздражение. Одно благо — она не коптила. С керосиновой лампой было бы сложнее…
Опять темнота в бункере. Опять я наедине со своими мыслями. И, как всегда в таких случаях, мысленно разговариваю с майором. Сейчас мне есть в чем упрекнуть его. Говорю: «Ну и „надежное“ укрытие подобрал! Ничего не скажешь… Взял бы лучше меня в горы, в лес. Там и дышать можно сколько хочешь, и убежать, спрятаться — за деревом, в кустарнике, в овраге…»
Майор, конечно, ответит так:
— Подожди еще немного. Сейчас взять тебя не могу. В горах все склоны под наблюдением у немцев. Две ночи подряд нигде не рискуем ночевать, то и дело переходим с места на место. Вот, например, вчера, когда возвращались с задания, такая завязалась перестрелка! Нас было трое, а их — целое отделение. Если бы не лес — вряд ли бы удалось нам оторваться от преследования. А бежали за нами долго…
Вот так всегда! Всегда он оказывается прав.
Эх, мне сейчас только бы батареи достать! Да где их здесь достанешь?! Батареи… Питание к радиостанции. Какое правильное слово: питание! Без этого питания «Северок» — просто маленькая серая коробка, наполненная разноцветными проводами, дросселями, сопротивлениями, конденсаторами… Безголосая коробочка…
Что-то теперь думают о нас в Центре? Беспокоятся — это точно. Наверное, считают погибшими…
Скорей бы пришли партизаны. Хотя бы Николай и Василий. А самое лучшее — майор! Посидеть бы с ним рядышком. Просто — посидеть рядышком… Пусть бы ничего не говорил. Только бы рядом был…
Какой-то гарью потянуло с улицы. Опять эти гады жгут что-то… Почему так знобит? Холодно… Надо бы дотянуться до противоположных нар, взять оттуда кем-то из партизан оставленную куртку, укрыться, но сил нет, огнем обжигает дыхание. Холодно…
Яничка тормошит меня, протягивает кружку горячего молока, что-то говорит, но я плохо воспринимаю ее слова, она прикасается холодной рукой к моему лбу, ахает, поит меня молоком, поправляет подушку, на которой с трудом находит удобное положение моя тяжеленная огненная голова. Спустя какое-то время Яничка появляется в бункере снова, дает запить таблетку, укрывает меня, что-то шепчет, а у меня все плывет перед глазами и в голове пусто и неимоверно тяжело. И — холодно…
Спасибо, спасибо, спасибо Яничке! Утром я встала с постели, хоть и была еще слаба, но смогла подняться наверх, подышала свежим воздухом, выглянула в щелку между створками дверей на улицу, усмехнулась про себя: убедиться хочу, стоит ли на месте Чантория?.. Стоит, дорогая, стоит, непокорная! Уперлась пологой вершиной в небо — прочная, надежная! Вот бы мне такую стойкость! Выдержать бы все, что еще доведется, что выпадет на мою долю на этой земле!
Яничкина «почта» сработала четко. Следующей же ночью целой гурьбой пришли партизаны и разведчик из пашей группы Василий. Заполнили маленький бункер до отказа.
Я скорей бросилась к Василию:
— Где майор? Что с ним? Почему не пришел?
— Майор сейчас очень занят, — ответил Василий, а по глазам было видно: что-то скрывает. Но что-то очень, кажется, хорошее…
— Ну говори же, говори, — тормошу его.
И тогда Алойзы Яворский, один из самых молодых партизан, не выдерживает и выпаливает со всем возможным торжеством:
— В Бренне сейчас — Партизанская республика! На школе наши флаги вывешены — польский и советский!
— Майор там, партизанский штаб организован, — добавляет Василий.
— Как это — республика?.. — Не могу поверить я. — Ведь кругом — немцы! А вы — штаб… флаги…
— Народная власть в Бренне! — снова вставляет ликующий Алойзы, которого мое недоверие приводит в дикий восторг. — Как ты не понимаешь?! — возмущается он и повторяет: — Народная власть в Бренне! Красная Армия придет, а Бренна уже свободна! Фашистов в ней нету!..
