Небо за стёклами [сборник] - Аркадий Миронович Минчковский
Не сговариваясь, побежали и бывшие десятиклассники. В общем, они все жили рядом и теперь неслись в одну сторону. Очень скоро вся компания была уже возле ворот дома, где жил Берман.
Здесь передохнули, поглядели в глаза друг другу и рассмеялись: почему, собственно, они так бежали? На небе не было видно вражеских самолётов, и взрывов бомб тоже никто не слышал. Не очень-то они, видно, оказались большими храбрецами. Но ведь и тревога для них была первой.
И, пожав друг другу руки, друзья разошлись по домам.
2
Известие о начавшейся войне застало Нелли Ивановну в театре, во время утреннего спектакля.
Расчесав волосы гребнем, она разглаживала перед трельяжем морщинки возле глаз и с грустью думала о том, что уже стареет, когда вошла костюмерша Дарская и почти истерически закричала:
— Слышали, миленькая, война! Война с немцами… Радио. Вот сейчас…
Нелли Ивановна положила на столик тяжёлый красный гребень и мгновенно почувствовала какую-то слабость. Она ещё ничего не могла сообразить. Мелькнула мысль, что театр, вероятно, закроется, потом тут же вспомнила, что скоро должна выходить на сцену. И почему-то встал перед глазами Киев, через Крещатик идут усталые красные войска. Потом припомнился Латуниц. Прямой, стройный, во френче. Несколько минут Нелли Ивановна сидела неподвижно, глядя на шёлковый футляр от духов, затем встала, тряхнула головой, как бы прогнав ненужные мысли, и быстро стала одеваться.
По длинному коридору, устланному мягкой дорожкой, бродили подавленные событиями актёры. Многие из них уже были загримированы и одеты в пёстрые костюмы, когда услышали тревожное сообщение. Шла комедия Шекспира. В театре было по-летнему душно, но, казалось, духоты никто не замечал. Густой грим скрывал бледность и волнение на лицах. Говорили друг с другом мало, каждый был погружён в собственные мысли. Кто-то подошёл, спросил Нелли Ивановну:
— Слышали?
И она коротко ответила:
— Да. Знаю.
Спектакль начался с незначительным опозданием. Но смех сегодня раздавался реже обычного. Да и в рядах оставалось всё больше и больше незанятых мест.
К третьему акту приехал Долинин. Он был преувеличенно серьёзен. По-обычному очень тщательно одет в чёрный, отлично сшитый костюм.
В антракте в актёрском фойе вокруг стола, покрытого красным бархатом, собрались все, кто служил в театре. Явились и незанятые в утреннем спектакле.
Долинин отпил воды и обратился к труппе с коротким словом.
Он говорил о том, что настал решающий час для страны, что теперь винтовку возьмут все: инженеры, учёные, актёры — и враг будет разгромлен. Призывал к спокойствию и самообладанию, хотя сам заметно волновался, заявил, что первым включает себя в число добровольцев, идущих на фронт.
Актёры слушали молча. Справа у дверей толпились музыканты, рабочие сцены, реквизиторы.
Речи были немногословны. В победу верили все. Хромой бутафор Алексеич вдруг рассказал, как гнали «германа» под Ригой в шестнадцатом году, сообщил, что у него три сына в армии.
Любимица публики, пожилая актриса, говорила о том, что и женщины не будут в стороне в этой войне.
Последний акт играли торопливей, чем обычно. Два раза опаздывал оркестр, и музыканты виновато улыбались.
После спектакля Нелли Ивановна ехала домой вместе с Долининым. На солнечных улицах было много народу. Оглушительно гремело радио.
Всю дорогу они оба молчали. Молчал и шофёр. Наконец Долинин неожиданно сказал:
— Вероятно, машину на днях придётся сдать.
Первым желанием Нины в эти дни было как можно скорей увидеть отца, поговорить с ним, решить, как ей быть. Она несколько раз звонила по телефону, который он ей дал, но то отвечали, что полковник занят, то, что его нет и сказать, когда он будет, трудно.
Она звонила из дому, когда там никого не было, или бегала в автомат. Никто не должен был знать о том, что она задумала. И только в конце второй недели она, позвонив однажды утром, услышала его голос.
Он обрадовался её звонку и сказал, чтобы она пришла через час, объяснив, где он находится.
Нина покинула душную будку автомата и, не заходя домой, направилась по указанному адресу.
Город был заклеен плакатами. Тень Наполеона чернела за спиной жалкой фигурки Гитлера. Женщина-мать призывала к защите Родины. Уже выгоревшие на солнце утренние газеты на стенах пестрели передовыми, требовавшими стойкости и мужества.
Ходить медленно в эти дни становилось трудно. Обычно неторопливые, ленинградцы теперь все спешили. Прежде стоило кому-либо задержать прохожего и спросить у него, как попасть на ту или другую улицу, — и тот немедленно останавливался и до тех пор и с такими подробностями объяснял приезжему, на чём и куда ему следует доехать, что внимание становилось в тягость.
Теперь всё изменилось. Носились слухи, что в город проникли шпионы, что они выведывают адреса военных объектов и оборонных заводов. И ленинградцы сделались подчёркнуто бдительными. Теперь ко всякому, кто о чём-либо расспрашивал, относились с подозрительностью и вместо вежливых объяснений отмалчивались, да ещё поглядывали, спроста ли человек интересуется, как проехать на Выборгскую набережную.
Порой дело принимало серьёзный оборот и ничего не подозревавший иногородний гражданин попадал в весьма неприятное положение.
Вот и сейчас на углу Литейного Нина увидела толпу, которая, окружив дюжего парня, одетого в милицейскую форму, чего-то от него требовательно допытывалась.
Белёсый, аккуратно подстриженный милиционер, сняв фуражку, вытирался платком и плохо выговаривал по-русски:
— Мне Палтийски вокзал… Палтийский…
— Гляди, — обратился к Нине какой-то старик в белой косоворотке. — Балтийский вокзал ему. Чего захотел! И причёсан не по-нашему. Ещё в милиционера нарядился. Свести его куда следует…
В толпе покрикивали:
— Проверить надо!
— Внешность очень подозрительная!
— Главное — не отпускать!
Кто-то пытался урезонить наиболее активных:
— Граждане, но нельзя же так… Только и видим…
Но в толпу уже тащили проходившего мимо майора.
Тот козырнул растерявшемуся задержанному и попросил предъявить документы. Милиционер, видно, и сам был рад увидеть военного. Он торопливо вытащил из гимнастёрки какие-то бумаги и протянул майору.
Майор принялся их перечитывать, потом сказал:
— Всё в порядке, граждане. Эстонский товарищ. Срочно возвращается по месту службы. Прервал отдых в Сочи.
В толпе облегчённо и, кажется, разочарованно вздохнули. Майор вернул документы эстонцу.
— Второй трамвай, — майор поднял два пальца. — И спрашивайте только у кондуктора.
— Но не каварит контуктор… — развёл руками задержанный.
Кругом уже добродушно смеялись.
— Действительно, трудный случай, — сказал майор. — И таблички с вагонов сняты. Идёмте со мной, покажу, где садиться нужно. — И повёл эстонца к трамваю.
Вслед им кричали:
— Обижаться не надо! Время военное, порядка требует…
Нина двинулась дальше, и снова на
