Алексей Ивакин - Десантура
- Артёмка! Что зубами стучишь? - снова провел по усам рукой старшина.
- Х-х-холодно… Вон ветер какой с озера поднялся! - Артёма трясло как бездомного тузика.
- Ветер это хорошо… - хмыкнул старшина.
- Ч-чего хорошего? - пытался тот унять дрожь.
- Ветер на нас. Собаки не учуют раньше дела.
Артём кивнул. На самом деле, в чем он не хотел признаться даже самому себе - тем более самому себе! - он боялся. Он боялся боя, а ещё больше боялся, что этот страх увидит его отделение, увидит его отец, увидит комвзвода. Он боялся смерти и боялся стыда. И эти два страха боролись за душу сержанта. Плохой, черный страх и хороший страх, белый И он не знал, какой же из этих страхов победит, когда начнется бой.
Он не знал, что в душе его отца также боролись два таких же чувства. Страх за сына и за себя.
И оба они не знали, что эта борьба идёт в душах всех, кто сейчас лежит в снегу под Демянском.
И никто не знал, что так оно и должно быть. Главное в такой ситуации - помочь нужному тебе страху. А вот который из них нужен тебе?
- Бать, что-то уши заложило! - пожаловался Артём старшему.
- Сейчас немцы шмальнут… Враз отложит, - буркнул тот в ответ. - Запалы в гранаты вставил?
Артём молча кивнул.
Немецкие прожектора внимательно освещали предполье аэродрома. По его периметру ходили часовые, натянув суконные свои пилотки по уши и похлопывая себя по бокам. В конурах, укрытых то ли для маскировки, то ли для тепла лапником, поскуливали собаки.
- Бать… Гудит что-то в небе…
Над головами и впрямь послышался все усиливающийся тяжелый гул.
На аэродроме вдруг тоскливо заныла сирена. Прожектора взметнули свои длинные лучи вверх. Немцы забегали, засуетились. Захлопали зенитки.
- Наши! Смотри! Наши!
В черное, засыпанное звездами небо, неожиданно взлетела красная ракета.
- Огонь! - крикнул комвзвода.
И страх сразу закончился.
Десантники открыли яростный огонь по бегающим фрицам. Те растерялись, не ожидав такой подлости, забегали ещё быстрее.
Из-за спин взлетели ещё несколько ракет, указывая нашим бомбардировщикам цели - взлётную полосу, склады ГСМ, ангары с самолётами, позиции зениток.
- Ну как, Артёмка? Отложило ухи? - перекрикивая шум боя, ткнул сына в плеча старшина.
Тот быстро кивнул в ответ, не найдя секунды, чтобы ответить отцу. Артём выцеливал скакавшего туда-сюда зайцем какого-то ошалелого немца. И лишь с третьего выстрела зацепил того. Немец нелепо взмахнул одной рукой и свалился на землю. Рядом бесновалась на цепи раненая осколком овчарка. И не выла, не скулила, а почти кричала, как человек, от боли и ужаса. А на аэродроме рвали, окрашивая небо красным и оранжевым рвались бомбы.
Внезапно, сбив рогатку заграждения, с аэродрома выскочил, хлопая не прикрепленным тентом большой грузовик.
Артём рванул к дороге, вытаскивая из-за ремня гранату. Размахнулся и кинул, удачно попав под радиатор машины. Грохнул взрыв, показавшийся Артёму, почему-то оглушительнее других разрывов. И в туже секунду сильный удар свалил его в снег…
- Не стой как дурак! - рявкнул ему в ухо навалившийся сверху отец. - А теперь вперёд!
Он, сержант и ещё несколько бойцов помчались к грузовику.
Из кузова выпрыгнул немец в одном кителе, без шинели. И тут же упал, скошенный автоматной очередью. За ним выскочил ещё один. И тоже свалился. Потом ещё один. Туда же!
Кто-то из бойцов схватился было за гранату, но старший Шамриков перехватил его руку:
- Погодь! Обглядим кузов для начала. Артёмка! Глянь! Я прикрою!
Младший сначала полоснул очередью по тенту, потом, привстав на шипящее пробоиной колесо, заглянул в кузов:
- Нет ни хрена! А не… Есть! - Он перелез через задний борт. И через минуту выставил на задний борт какой-то ящик. - Принимай!
- Бутылки тут! - крикнул кто-то из бойцов его отделения, опустивший ящик на снег.
- Разберемся потом! - крикнул Артём. - Хватайте по одной!
Сам же, отбив прикладом горлышко, понюхал и удивленно сказал:
- Вино, смотри-ка… - и сделал большой глоток.
- Я те дам вино! - рявкнул на него старшина Шамриков. - Все матери расскажу. Вино он тут пьет! Ну-ка дай!
И теплая сладкая жидкость потекла в отвыкший уже от еды желудок.
- Бать! - удивленно сказал Артём. - Ты ж не пьешь!
Старший Шамриков утер усы и солидно ответил:
- А я и не пью. Я ем!
И машинально пригнулся, потому как тяжелый осколок басовито прогудел совсем близко.
- Желтые! Желтые, командир, пошли!
И впрямь, над горящим аэродромом снова взлетели ракеты. На этот раз желтые, обозначающие отход.
А наши бомберы, сбросив смертельный груз, нагло и спокойно возвращались без потерь домой.
Без потерь отходила и бригада, если не считать двух легкораненых…
11.
- Да… Тот налет был полной для нас неожиданностью, господин подполковник.
- На то мы и десантники, господин обер-лейтенант.
- Аэродром был практически разгромлен. Но мы его восстановили.
- Я знаю.
- Хотите откушать? - как-то по старорежимному спросил фон Вальдерзее.
- Хочу. Но не буду, - поморщился Тарасов.
- Почему? - удивился немец.
- Если я ещё что-нибудь съем, то могу умереть от желудочных колик. После двухмесячного голодания…
- А чаю?
- От чая не откажусь.
Пока дежурный по штабу суетился с чаем - сволочи где-то стащили серебряные подстаканники, не из Германии же их привезли? - фон Вальдерзее снова завел этот ничего не значащий для войны разговор.
- Все-таки я считаю, что вы железные люди, - вздохнул он.
- Почему? - удивился Тарасов, краем глаза наблюдая за суетящимся денщиком.
- Вы забыли обо всем на свете, готовились к неизбежной и, надо сказать, бесполезной смерти, и все-таки, воевали. И как воевали!
Тарасову это польстило. Признание заслуг - пусть и врагом, а может быть, тем более врагом? - всегда приятно. Но он не показал вида.
- Почему же мы готовились к смерти… Вовсе нет. Вы не правы, господин обер-лейтенант. Мы готовились к победе. И о жизни мы не забывали. Нельзя идти на войну , забыв обо всем на свете.
- Не совсем вас понимаю…
- Все очень просто. Например, во время выполнения бригадой боевого задания, мы сыграли свадьбу.
- Что??? - фон Вальдерзее аж привстал.
- А что? - удивился Тарасов.
- Свадьбу? Это как? Кого? С кем? - в сознании немца не укладывалось то, что на войне можно играть свадьбы. И ещё не укладывалось, что Тарасов так спокойно об этом говорит.
- А что такого-то? Жизнь, она и на войне - жизнь! А женился у нас один лейтенант на переводчице второго батальона.
- С вами что, женщины были?
- Девушки, господин обер-лейтенант. Девушки… Десантницы…
***- Товарищ подполковник, а товарищ подполковник! - Тарасова старательно тряс за плечо адъютант.
- Немцы? - подскочил Тарасов.
- Да не! - отшатнулся младший лейтенант Михайлов. Его и так-то качало на ветру - тощего, черного, грязного - а тут ещё и испугался звериного оскала комбрига.
- Штаб? Связь? Что случилось? самолёты?
- Товарищ подполковник… Тут до вас Кузнечик… В смысле, лейтенант Олешко… С невестой…
- Даниил… Ты об пень брякнулся? Какая в едрену матерь невеста? - Тарасов старательно протер покрасневшие со сна глаза.
- Ну, товарищ подполковник… Я-то тут причем… - виновато извиняясь, шагнул назад адъютант. - Они сами…
- Ни черта не понимаю… - Тарасов встал с лежанки под разлапистой елью. Встал с трудом… Сон в промозглой жиже не способствовал нормальному отдыху. Даже и не встал… Выполз…
Перед ним стоял в изгвазданном - когда-то белом - полушубке бывший командир взвода, а сейчас уже и роты, лейтенант Дмитрий Олешко.
Кузнечиком его прозвали за невероятную схожесть… Тощий, длиннорукий, большеногий и большеглазый. По снегу идёт и ноги так высоко-высоко поднимает! Как кузнечик, право слово… И все время шмыгающий носом.
Кличка прижилась. Даже в штабе на совещаниях, порой, прорывалось…
Из-за плеча лейтенанта выглядывала девчонка.
Тарасов нагнулся. Взял горсть чернеющего снега. Протер им с силой лицо. Распрямился. Утерся рукавом кожанки. Только после этого разглядел, что за Кузнечиком осторожно прячется переводчица, техник-интендант третьего ранга Наташа Довгаль. Маленького ростика, с грязными, неровно обкусанными ногтями. Серенькая такая мышка с сияющими глазами. Влюбленными глазами. Влюбленными на войне…
- Что хотели? - сердито спросил Тарасов. - Языка, что ли достали?
- Не совсем… То есть совсем нет… Товарищ подполковник… - зачем-то снял извазюканную грязью ушанку Олешко.
- Полгода как подполковник! - рявкнул злой от хронического недосыпания Тарасов. - Что случилось?
Олешко совсем оробел:
- Да ничего не случилось…
- Твою ж мать… - Тарасова опять пошатнуло… - Зачем пришли тогда?
