Василий Клёпов - Тайна Золотой долины. Четверо из России [Издание 1968 г.]

Ужин получился и в самом деле шикарный. На первое была уха из хариусов, на второе — глухарь, на третье — довольно сладкий кофе. Не было, правда, хлеба, но едят же без хлеба алеуты, китайцы и многие другие народы! Да и вообще, если послушать врачей, хлеб есть вредно.

Наевшись, мы растянулись на еловых ветках и невольно подумали о том, что сейчас делается у нас дома.

— Теперь уже и искать перестали, — проговорил Димка. — Об одном, наверно, плачут, что трупов наших не нашли.

Я представил себе маму, — как она лежит на кровати, уткнув лицо в подушку, и как вздрагивают от рыданий ее плечи, — и впервые понял, в какое горе ее поверг. Ведь для нее-то я уже мертвый! Меня охватило раскаяние. Вся затея с походом в Золотую Долину показалась глупой и преступной.

— Свиньи мы, вот что! — произнес я. — Сбежали, а матери теперь страдают.

— Ну и пусть, — не унывал Левка. — Теперь все страдают. Вон у Мироновых, когда Митю на фронте убили, так его мама знаешь как страдала? Водой отливали.

— Ну что ты врешь! — возмутился Димка. — Начнешь рассказывать о печальном, а у тебя все на смешное переходит.

— А что тут смешного? — удивился Левка. — Водой отливали, а ему смешно. Посмотрел бы я, как ты смеялся, если б на тебя два ведра холодной воды вылили.

— Эх, Федя! — возмутился Димка. — Я сам видел, как им похоронную принесли. Варвара Митрофановна, когда прочитала письмо, долго в окно смотрела, потом повернулась и говорит своему Ваньке: «Ну вот, Ваня, остались мы с тобой теперь одни-одинешеньки». И сколько я у них сидел, она все Ваньку по голове гладила: вот и гладит, и гладит, а сама смотрит куда-то далеко-далеко, даже страшно мне стало.

— А после этого, — сказал я, — она пианино продала, буфет, шубу с собольим воротником — все хорошее, что у нее было, то и продала. А деньги в райком партии отнесла и просила купить на них танк и назвать его «Дмитрий Миронов». «Хочу, — сказала, — чтобы мой Митя и мертвый с врагом сражался».

— Да, правда, — подтвердил Димка. — Моей маме Миронова сама в очереди говорила: «Вот если бы мой Ванька был побольше, я бы его на фронт отвезла и сама бы в танк посадила и сказала: „Гони, Ваня! Дави их, чтобы ни один из этих гадов живой от нас не ушел“». Вот она как сказала, а ты говоришь — водой отливали.

— Может, и так, — согласился Левка. — Я разве спорю…

Но лучше бы уж он спорил! Его слова все-таки отвлекали меня от тяжелых мыслей о доме. А теперь мне было совсем не по себе.

Хотелось поскорее успокоить маму, дать ей как-то знать, что я вовсе не утонул, а жив и думаю о ней.

Мой взгляд нечаянно упал на клетку с голубем, и я сказал:

— Пожалуй, пора выпустить голубя.

— Но мы же еще ничего не нашли, — возразил Димка.

— Как ты не поймешь, Дубленая Кожа, такой простой вещи, — удивился я, — надо же дать знать Мишке Фриденсону, что мы живы и что Никита Сычев должен ждать моего сигнала.

Димка как-то странно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Понял, должно быть, зачем я выпускаю голубя раньше времени. Как и я, видно, был не прочь дать знак о себе родителям.

Я написал Мишке письмо, через несколько минут голубь сделал прощальный круг над Золотой Долиной и помчался к своему хозяину.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Опять этот старик! Пещера. Он тут! Письмо геолога Окунева. Ключ к золоту.

Рано утром залаяла Мурка. Я выскочил из хижины, и Мурка, ворча от злобы, бросилась вслед человеку, в котором я узнал вчерашнего старичка. Он убегал вдоль берега, вверх пс течению, и все время воровато оглядывался.

Димка тоже проснулся, и мы помчались за маленьким стариком. Но, как и вчера, он внезапно исчез.

Кто этот человек? Что ему от нас надо? Почему он убегает? Куда прячется?

Эти вопросы мы на разные лады задавали друг другу и не находили на них ответа.

— Я все-таки думаю, это — фашистский шпион! — сказал Димка.

— Шпион не шпион, а враг — это ясно. Изловим его, Димка, а?

Димка, конечно, согласился, и мы начали действовать.

Решили прежде всего обследовать место около коптильного завода, где копался старичок.

На желтой глинистой куче еще видны были следы пальцев — старик горстью брал глину отсюда. Тут же рядом, на перепрелых листьях, мы обнаружили землю, рассыпанную кружочком. Похоже было, что ее сыпали здесь во что-то круглое, вроде ведра, а часть просыпали на листья мимо.

— Мешок! — вскричал Димка. — Ведь он же с мешком бежал![35]

Все это походило на правду. Но зачем, спрашивается, потребовалась старику земля? Может быть, он думал, что Левка нашел золото? Или точно знал, что там, где копает Левка, золото есть?

Димка сбегал за лотком и сковородкой, и мы попробовали сделать промывку. Но золота и в этой земле не было. В чем же все-таки дело?

Разбудили Левку, и втроем, вооружившись топорами и захватив с собой Мурку, отправились в лес на пригорок, откуда следили вчера за таинственным стариком. Наши заметки на елке были целы. Отыскав по начерченному мной плану то самое место, где исчез старик, мы стали наблюдать. Сидели, уставившись глазами в одну точку, чуть не до полудня, но ничего не увидели.

— Придется все-таки сойти вниз, — решил я, — и пойти прямо туда, где он скрылся.

Димку я оставил на наблюдательном пункте, велел ему следить за нами и махнуть рукой, как только мы окажемся в той точке, где исчез старик.

Местность внизу была такая же, как и везде: старые, поросшие травой раскопки, островки березняка, глыбы серого известняка, свалившиеся, должно быть, с горы, и больше ничего. Куда же он мог спрятаться?

Вдруг Димка махнул рукой.

— Теперь, Левка, — шепнул я, — смотри внимательно.

Не успел я произнести эти слова, как Большое Ухо показал рукой вперед: «Смотри! Видишь?»

В нескольких шагах от нас была насыпана неровная кучка земли, такой желтой, какую мы недавно видели у коптильного завода. Мы подошли ближе — и сразу поняли все. Земля была выброшена около большой воронки, похожей на те, в какие спускаются рабочие треста «Водоканал», когда где-нибудь случается авария с водопроводом. Значит, старик опростал здесь мешок и нырнул в дыру.

Прибежал Димка, и мы стали обсуждать, что делать дальше. Тут пахло чем-то серьезным, и лезть в воронку мы побаивались.

— Наверно, все-таки — фашистский шпион: залез туда и сидит, — сказал Димка.

— Может, тот рыжий немецкий летчик, сбитый с самолета? — предположил Левка.

Но это была, конечно, ерунда. Какой мог быть летчик из старика? А если шпион, то зачем ему земля с коптильного завода?

— Вот что, Дубленая Кожа, — распорядился я. — Иди в хижину, забирай фонарики, спички, шелковые лески и неси сюда. Мне кажется, здесь — пещера, и старик в ней живет.

Мы с Левкой сели недалеко от пещеры и стали ждать.

— И ты в нее полезешь, Молокоед? — спросил Левка, делая большие глаза.

— Не только я, но и ты полезешь…

— Нет, давай лучше так, — беспокоился Левка. — Лучше вы полезете с Димкой, а я буду сидеть около… И вас охранять.

— Скажи спасибо, Большое Ухо, что тебя Дубленая Кожа не слышит. Он бы уж расписал твою хваленую храбрость.

— Да я не боюсь его, Молокоед, — лепетал Левка. — Я только темноты боюсь… И летучих мышей.

— Возьми, Федор Большое Ухо, себя в руки! — сурово сказал я, так, что в моем голосе зазвенели сразу сталь и несгибаемая воля. — Стыдись, Большое Ухо! Ты же землю ел.[36]

Когда Димка принес все необходимое, я дал каждому по карманному фонарику, а сам взял фонарь «Летучая мышь» и лесы.

— Теперь ждите здесь. Я полезу, посмотрю, есть ли проход.

Я хотел спрыгнуть в воронку, но она была довольно глубока, внизу виднелся выступ, а над ним вбитый в стенку колышек.

«Ловко устроился старичок!» — подумал я, спускаясь в воронку, и сразу нашел в стенке широкий ход, в который свободно мог пролезть человек, посветил фонариком, убедился, что ход длинный.

— Прыгайте! — махнул я рукой ребятам. — Только сначала Мурку спустите.

Димка подал мне собаку, а потом спустился сам.

Я привязал конец лесы к камню и стал ее разматывать, чтобы на обратном пути по этой лесе найти выход из пещеры.

— Слушай, Молокоед! — произнес опять Левка. — Ты дай мне один конец лески, а я его буду здесь держать… В случае опасности дерни за леску, и я сразу примчусь к вам.

Мне стало жаль трусишку, и я дал ему конец лески: пусть сидит, держит, это все-таки надежнее, чем привязывать ее к камню.

— Только, смотри, крепче держи! — сказал я, чтобы и Левка проникся сознанием ответственности.

Ход вначале был узкий, потом расширялся, в нем свободно можно было идти стоя. Мы увидели сталактиты и сталагмиты, и струйки воды на камнях, и летучих мышей — все, что принято расписывать в романах о подземельях.