Михаил Бубеннов - Белая береза
И вдруг на пути танка поднялась фигура бойца. На мгновение его задернуло легонькой шторкой дыма, но тотчас же осветило солнцем, и Юргин увидел, что боец, что-то безумно крича, пошел навстречу танку. В левой руке он держал связку гранат. Правая рука у него была оторвана по локоть, из-под лохмотьев рукава летели брызги крови. "Мартьянов!" — узнал бойца Юргин и выскочил из окопа. Выскочив, он увидел, что Мартьянов, сбитый пулей, стоит в траве на одном колене и, крича, обессиленно поднимает в левой руке связку гранат. Наскочив, танк опрокинул его навзничь, и в ту же секунду волной взрыва Матвея Юргина бросило в сторону, точно тяжелым кулаком тряхнуло в ухо.
Цепляясь за траву, Юргин вскочил, страшный от пережитого ужаса и подступившей ярости, бросился вперед. Раздавив Мартьянова, темно-серый танк с драконом на борту круто завернул вправо, — в ходовой части у него, вероятно, были немалые раны. Пробежав несколько метров, Юргин разогнулся и со всей силой бросил связку гранат под гусеницу танка, а сам обессиленно ткнулся в сухие травы.
Его сильно встряхнуло. Через секунду он поднял голову и увидел, что танк, погрязнув правой гусеницей в окопе, косо уткнувшись в куст шиповника, дергался, храпел мотором, ворочал башней и хоботом орудия, словно обнюхивал путь, и не мог тронуться с места. По другую сторону танка раздался новый взрыв. Юргина опахнуло дымом. Он вскочил и бросился к танку.
— Сюда-а! Дава-а-ай!…
С разбегу, уцепившись за скобу, он вскочил на танк и, оглядываясь, махая руками, снова закричал:
— Сюда-а-а!
Первым подбежал тот боец, что бросил гранату в подбитый танк с другой стороны. Это был Дегтярев.
— Песком! — закричал ему Юргин. — В жалюзи!
С развороченного танком бруствера окопа Дегтярев схватил в пригоршни земли.
— Каской! — приказал Юргин. — Каской!
Дегтярев зачерпнул каской землю и высыпал ее на горячую решетку жалюзи, под которой нет-нет да всхрапывал, пытаясь взвыть, мотор танка. В это время к танку подбежал Умрихин, весь вымазанный в глине, а вслед за ним — с разных сторон — другие бойцы.
— Бей! — торжествующе закричал Юргин.
Вокруг раздались крики. Разгоряченные боем и удачей, ничего не видя вокруг и не слыша, солдаты чем попало добивали танк. Они стреляли в разные отверстия, забивали жалюзи землей, били камнями по стволам орудия и пулемета, по теплой броне…
XXI
Вблизи раздался треск. Капитана Озерова ослепило. Через несколько секунд, пораженный тем, что лежит на земле, он начал подниматься, хватаясь за колесо пушки. Волосы у него были спутаны и забиты землей, все лицо измазано пороховой гарью, а по левой небритой щеке текла кровь. Глаза метались, что-то ища на поле боя.
— Ранило? — со стоном подскочил Петя Уралец.
— Меня не ранит! Не убьет! — закричал Озеров, как буйный пьяный, в бешенстве кривя страшное лицо. — Меня? Нет! — Он встал на колени. — Там… что?
— Третье орудие…
— Разбило?
— Вас ранило, ранило! — закричал Петя Уралец. — Надо перевязать, вот кровь, товарищ капитан!
— Меня ранило?
— В голову! Вот!
— А-а, ну, перевяжи, Петя! Ну, быстро!
Капитан Озеров стоял на коленях, держась за колесо пушки, и покорно разрешал Уральцу так и сяк повертывать голову, обматывать ее бинтом. Когда перевязка была закончена, он оттолкнул вестового от себя и разом встал у пушки — высокий, грузноватый, с черным лицом, с обмотанной бинтом головой, как в чалме.
— Снаряды! — закричал он хрипло, оглядываясь.
На батарее осталась только одна пушка. Остальные три, стоявшие цепочкой влево, были разбиты. На развороченных снарядами земляных двориках валялись колеса, измятые, разбитые лафеты и стволы, расщепленные ящики, убитые бойцы, кровавые лохмотья, изуродованные винтовки и каски. Два бойца, подхватив раненого, неумело тащили его в лес. Один раненый сам полз туда, волоча перебитую ногу. В ближней щели мелькали каски.
— Эй, вы! Эй! — опять закричал Озеров, держась за щит орудия. — Разве мы не русские? Снарядов!
Петя Уралец бросился за снарядами. Вслед за ним, выскочив из щели, бросились еще три бойца в касках и грязной одежде.
У одинокой пушки вновь закипела работа. Артиллеристы, случайно не задетые смертью, были из разных расчетов, но понимали друг друга с одного взгляда и делали каждый свое дело проворно и быстро. И капитан Озеров, то подавая снаряды, то наблюдая за полем боя, вновь начал кричать:
— Огонь! Огонь!
Никому не нужна была эта его команда, и никто не слушал его. Но капитану Озерову почему-то приятно, радостно было повторять это самое ходовое слово войны. Он выкрикивал его с наслаждением, словно впервые выучил, он готов был повторять его без конца:
— Огонь! Огонь!
Озеров был так захвачен боем, что не мог ни о чем думать. Он был в состоянии бессознательного, но полного отречения от всех мыслей о себе. Он не слышал взрывов снарядов и свиста пуль. Ему некогда было думать об опасности, о смерти, которая грозила ему каждое мгновение. Ему также некогда было думать и о том, чтобы на виду у подчиненных показать свое бесстрашие и презрение к смерти. Каждая минута боя заставляла делать множество разных дел, и все дела, которые требовали немедленного выполнения, поглощали без остатка напряженное внимание капитана Озерова, все силы его души.
На поле горело одиннадцать танков, течением воздуха несло от них огромные шлейфы дыма. Близ стрелковых окопов, где в спешке было зря разбито много бутылок с горючей смесью, выгорали травы и жнивье. Над полем боя было чадно и душно.
Первый эшелон танков, наносивших таранный удар, был разбит. Но теперь двигался второй эшелон, более мощный. Обходя костры из металла, танки все шли и шли по дымному полю, и рокот их моторов теперь заглушал все другие звуки боя.
В центре рубежа танки утюжили и заваливали землей стрелковые окопы. Снаряды рвались всюду. Земляная крошка, словно подбрасываемая для просева, падала над полем, а от нее, как пыльный и сорный отход, относило дым. Иногда среди воя, грохота и лязга доносились слабые крики раненых.
Но капитан Озеров и все бойцы-артиллеристы не видели поля боя. Весь бой для них сосредоточился на небольшом клочке земли вокруг их одинокой пушки.
…Один танк вырвался к пушке совсем близко. Капитан Озеров увидел его, когда он поднимался на пригорок, и яростно крикнул:
— Огонь!
Маленький и весь черный, как трубочист, наводчик, с двумя треугольничками в петлицах, повернул дуло пушки вправо, прикинул поверх его глазом, — и пушка сильно дернулась, будто хотела выскочить из своей позиции, обнесенной валом, и броситься на танк. Снарядом разбило у танка колесо-ленивец. Скрежеща ослабевшей, спадающей гусеницей, танк круто повернулся и полез в лощину, где были кусты орешника и крушины.
— Огонь! — закричал Озеров, толкая наводчика.
Позади разорвался снаряд. Черномазый наводчик дернулся, судорожно схватился за замок, еще раз дернулся и, взмахнув руками, откинулся назад. Другой боец, выронив снаряд, закричал и кинулся в сторону, хватаясь за бок.
Пока Озеров и Уралец оттаскивали в сторону убитого черномазого наводчика, третий артиллерист, тоже молодой парень, но крупной породы, орудуя с замком, обнаружил, что осколок снаряда разбил крышку ударного механизма, — боевая пружина и боек отлетели неизвестно куда. Еще издали, почуяв неладное с пушкой, Озеров кинулся к ней, присел у станины.
— Ну что? Что тут?
— Вот, видите? — показал артиллерист и, поднимаясь, махнул на пушку обеими руками, жестом этим хороня ее и прощаясь с ней. — Все! Бросай!
Озеров вдруг вспомнил, что где-то около пушки видел топор, случайно оставленный с ночи, когда готовили огневую позицию, и закричал, оглядываясь по сторонам:
— Петя, топор!
Заскочив в дворик, Уралец подал топор.
— Да гвоздь еще, гвоздь найди!
— Вот напильник, — предложил артиллерист, поняв, что задумал неутомимый капитан.
— Заряжай! — скомандовал Озеров.
Подбитый танк, дергаясь, прополз кустарник и уходил дальше в лощину. Вставив в пустое отверстие клина затвора напильник, Озеров, торопясь, ударил по нему обухом топора. Пушка дернулась, и снаряд угодил в моторную часть уходящего танка, — его захлестнуло чубатой волной огня.
Но Озеров даже не успел порадоваться удаче. Сзади его схватил и, что-то крича, потащил от пушки Петя Уралец. Переступая вспять через станину, Озеров упал, а когда вскочил, влево от себя, совсем близко, метрах в двадцати, увидел танк, вылезший из-за кустарника. Озеров хотел что-то сделать, за что-то схватиться, но было поздно. Оглушив воем мотора и скрежетом, танк уже лез на бруствер дворика, задирая вверх гусеницы. Все дальнейшее произошло в течение нескольких секунд. Не успев ничего сделать, капитан Озеров, пятясь, опрокинулся навзничь. Он уже не видел, как танк левой гусеницей накрыл пушку и артиллериста…
