Алексей Ивакин - Десантура-1942. В ледяном аду
– Бать… Гудит что-то в небе…
Над головами и впрямь послышался все усиливающийся тяжелый гул.
На аэродроме вдруг тоскливо заныла сирена. Прожектора взметнули свои длинные лучи вверх. Немцы забегали, засуетились. Захлопали зенитки.
– Наши! Смотри! Наши!
В черное, засыпанное звездами небо неожиданно взлетела красная ракета.
– Огонь! – крикнул комвзвода.
И страх сразу закончился.
Десантники открыли яростный огонь по бегающим фрицам. Те растерялись, не ожидав такой подлости, забегали еще быстрее.
Из-за спин взлетели еще несколько ракет, указывая нашим бомбардировщикам цели – взлетную полосу, склады ГСМ, ангары с самолетами, позиции зениток.
– Ну как, Артемка? Отложило ухи? – перекрикивая шум боя, ткнул сына в плеча старшина.
Тот быстро кивнул в ответ, не найдя секунды, чтобы ответить отцу. Артем выцеливал скакавшего туда-сюда зайцем какого-то ошалелого немца. И лишь с третьего выстрела зацепил того. Немец нелепо взмахнул одной рукой и свалился на землю. Рядом бесновалась на цепи раненная осколком овчарка. И не выла, не скулила, а почти кричала, как человек, от боли и ужаса. А на аэродроме рвались, окрашивая небо красным и оранжевым, рвались бомбы.
Внезапно, сбив рогатку заграждения, с аэродрома выскочил, хлопая не прикрепленным тентом, большой грузовик.
Артем рванул к дороге, вытаскивая из-за ремня гранату. Размахнулся и кинул, удачно попав под радиатор машины. Грохнул взрыв, показавшийся Артему почему-то оглушительнее других разрывов. И в ту же секунду сильный удар свалил его в снег…
– Не стой как дурак! – рявкнул ему в ухо навалившийся сверху отец. – А теперь вперед!
Он, сержант и еще несколько бойцов помчались к грузовику.
Из кузова выпрыгнул немец в одном кителе, без шинели. И тут же упал, скошенный автоматной очередью. За ним выскочил еще один. И тоже свалился. Потом еще один. Туда же!
Кто-то из бойцов схватился было за гранату, но старший Шамриков перехватил его руку:
– Погодь! Обглядим кузов для начала. Артемка! Глянь! Я прикрою!
Младший сначала полоснул очередью по тенту, потом, привстав на шипящее пробоиной колесо, заглянул в кузов:
– Нет ни хрена! А не… Есть! – Он перелез через задний борт. И через минуту выставил на задний борт какой-то ящик. – Принимай!
– Бутылки тут! – крикнул кто-то из бойцов его отделения, опустивший ящик на снег.
– Разберемся потом! – крикнул Артем. – Хватайте по одной!
Сам же, отбив прикладом горлышко, понюхал и удивленно сказал:
– Вино, смотри-ка… – и сделал большой глоток.
– Я те дам вино! – рявкнул на него старшина Шамриков. – Все матери расскажу. Вино он тут пьет! Ну-ка дай!
И теплая сладкая жидкость потекла в отвыкший уже от еды желудок.
– Бать! – удивленно сказал Артем. – Ты ж не пьешь!
Старший Шамриков утер усы и солидно ответил:
– А я и не пью. Я ем!
И машинально пригнулся, потому как тяжелый осколок басовито прогудел совсем близко.
– Желтые! Желтые, командир, пошли!
И впрямь, над горящим аэродромом снова взлетели ракеты. На этот раз желтые, обозначающие отход.
А наши бомберы, сбросив смертельный груз, нагло и спокойно возвращались без потерь домой.
Без потерь отходила и бригада, если не считать двух легкораненых…
11
– Да… Тот налет был полной для нас неожиданностью, господин подполковник.
– На то мы и десантники, господин обер-лейтенант.
– Аэродром был практически разгромлен. Но мы его восстановили.
– Я знаю.
– Хотите откушать? – как-то по старорежимному спросил фон Вальдерзее.
– Хочу. Но не буду, – поморщился Тарасов.
– Почему? – удивился немец.
– Если я еще что-нибудь съем, то могу умереть от желудочных колик. После двухмесячного голодания…
– А чаю?
– От чая не откажусь.
Пока дежурный по штабу суетился с чаем – сволочи где-то стащили серебряные подстаканники, не из Германии же их привезли? – фон Вальдерзее снова завел этот ничего не значащий для войны разговор.
– Все-таки я считаю, что вы железные люди, – вздохнул он.
– Почему? – удивился Тарасов, краем глаза наблюдая за суетящимся денщиком.
– Вы забыли обо всем на свете, готовились к неизбежной и, надо сказать, бесполезной смерти и все-таки воевали. И как воевали!
Тарасову это польстило. Признание заслуг – пусть и врагом, а может быть, тем более врагом? – всегда приятно. Но он не показал вида.
– Почему же мы готовились к смерти… Вовсе нет. Вы не правы, господин обер-лейтенант. Мы готовились к победе. И о жизни мы не забывали. Нельзя идти на войну, забыв обо всем на свете.
– Не совсем вас понимаю…
– Все очень просто. Например, во время выполнения бригадой боевого задания мы сыграли свадьбу.
– Что??? – Фон Вальдерзее аж привстал.
– А что? – удивился Тарасов.
– Свадьбу? Это как? Кого? С кем? – В сознании немца не укладывалось то, что на войне можно играть свадьбы. И еще не укладывалось, что Тарасов так спокойно об этом говорит.
– А что такого-то? Жизнь, она и на войне – жизнь! А женился у нас один лейтенант на переводчице второго батальона.
– С вами что, женщины были?
– Девушки, господин обер-лейтенант. Девушки… Десантницы…
* * *– Товарищ подполковник, а, товарищ подполковник! – Тарасова старательно тряс за плечо адъютант.
– Немцы? – подскочил Тарасов.
– Да не! – отшатнулся младший лейтенант Михайлов. Его и так-то качало на ветру – тощего, черного, грязного, – а тут еще и испугался звериного оскала комбрига.
– Штаб? Связь? Что случилось? Самолеты?
– Товарищ подполковник… Тут до вас Кузнечик… В смысле, лейтенант Олешко… С невестой…
– Даниил… Ты об пень брякнулся? Какая в едрену матерь невеста? – Тарасов старательно протер покрасневшие со сна глаза.
– Ну, товарищ подполковник… Я-то тут при чем… – виновато извиняясь, шагнул назад адъютант. – Они сами…
– Ни черта не понимаю… – Тарасов встал с лежанки под разлапистой елью. Встал с трудом… Сон в промозглой жиже не способствовал нормальному отдыху. Даже и не встал… Выполз…
Перед ним стоял в изгвазданном – когда-то белом – полушубке бывший командир взвода, а сейчас уже и роты, лейтенант Дмитрий Олешко.
Кузнечиком его прозвали за невероятную схожесть… Тощий, длиннорукий, большеногий и большеглазый. По снегу идет и ноги так высоко-высоко поднимает! Как кузнечик, право слово… И все время шмыгающий носом.
Кличка прижилась. Даже в штабе на совещаниях порой прорывалось…
Из-за плеча лейтенанта выглядывала девчонка.
Тарасов нагнулся. Взял горсть чернеющего снега. Протер им с силой лицо. Распрямился. Утерся рукавом кожанки. Только после этого разглядел, что за Кузнечиком осторожно прячется переводчица, техник-интендант третьего ранга Наташа Довгаль. Маленького ростика, с грязными, неровно обкусанными ногтями. Серенькая такая мышка с сияющими глазами. Влюбленными глазами. Влюбленными на войне…
– Что хотели? – сердито спросил Тарасов. – Языка, что ли, достали?
– Не совсем… То есть совсем нет… Товарищ подполковник… – зачем-то снял извазюканную грязью ушанку Олешко.
– Полгода как подполковник! – рявкнул злой от хронического недосыпания Тарасов. – Что случилось?
Олешко совсем оробел:
– Да ничего не случилось…
– Твою ж мать… – Тарасова опять пошатнуло… – Зачем пришли тогда?
– Жениться хотим! – пискнула из-за спины лейтенанта переводчица.
– Что???? – Тарасов едва не упал. То ли от неожиданности, то ли от слабости… Но схватился за еловую лапу и устоял.
– Жениться хотим… – почти прошептал совсем стушевавшийся лейтенант.
– Любовь у нас, товарищ подполковник! – почти крикнула Довгаль.
– Да понял я… – Тарасов, наверное, в первый раз растерялся за весь поход. – Что кричать-то…
Но собрался быстро. И сразу заорал на влюбленных:
– Совсем обалдели? Шутки решили пошутить? Какая, к чертовой матери, женитьба? Вы где, придурки, находитесь? Это война, если вы еще не поняли! Еще и беременная, небось? – заорал Тарасов на переводчицу. – Зов плоти, значит! Я вам покажу, зов плоти, епметь!
– Товарищ подполковник… Не надо матом… – Кузнечик неожиданно покраснел лицом и сделал шаг вперед, закрывая Наташу собой…
А она вдруг заплакала.
И эти слезы вдруг…
Тарасов словно натолкнулся на какую-то не видимую никому, кроме него, стену. И имя этой стене было… Надя… Он вдруг увидел, что эти совсем еще юные – господи! Ей восемнадцать, ему девятнадцать!!! – любят друг друга. Она только и умела, как переводить испуганную речь пленных, он только и умел командовать такими же мальчишками-головорезами. Сердце защемило…
А вслух комбриг сказал:
– Ничего не понимаю! Объясните, лейтенант Олешко!
Тот совершенно по-граждански пожал плечами:
– А что тут объяснять, товарищ подполковник. Мы с Наташей любим друг друга. И хотим пожениться.
