Канта Ибрагимов - Прошедшие войны
Эти выдуманные для самого же себя сказки Цанка как-то скрашивали в душе другое горе — сын Мадлены Руслан рос неприкаянным, нервным, обидчивым. Несмотря на все заботы и искреннюю любовь Густан — Руслан ее не уважал, даже ненавидел. Чуть что — называл ее мачехой. Так неприязненно он относился и к своим младшим сестрам и брату. Болела из-за него душа старого Арачаева, не знал он, что делать с ним.
С детства вобрал Руслан материнский артистизм, сарказм и надменность. К тому же рос он тщедушным, не в породу арачаевскую. Часто Цанка смотрел на него и думал, что может и не от него вовсе родился этот тип. Однако эти дурные мысли тщательно скрывал, относился к полусироте с особой озабоченностью и вниманием. Густан тоже лезла изо всех сил из кожи, пытаясь угодить Руслану, все для него делала, стремилась угождать во всем. Пытаясь хоть как-то задобрить вечно недовольного пасынка, она скрыто от мужа давала Руслану деньги, покупала самую лучшую и модную одежду. Думая, что сын обделен, то же самое делал и отец. В результате от природы себялюбивый Руслан стал постепенно самовольным, а потом это переросло в самодурство. Издевался он над всеми, никого за людей не считал, особенно мачеху. Единственно кого боялся — это отца, но и здесь нет-нет, а возникали тревожные эксцессы, и Цанка знал, чувствовал, что недалек тот день, когда сын преступит грань дозволенного, сделает нехорошее злодеяние. Как-то влиять на сына, перевоспитывать его было невозможно, очень поздно, да и часть корней была с червоточиной.
Особенно самовольничал Руслан, когда отца не бывало дома. Тогда он всласть наслаждался разнузданностью, оскорблял Густан, издевался над младшими сестрами и братом. При этом мог громить посуду, всё переворачивать, кричать, вести себя крайне непристойно. Только появление отца приводило его во внешне уравновешенное состояние. Однако Цанка знал, что это все до поры — до времени, что настанет день, когда Руслан начнет своевольничать и при нем.
И такой день настал. Руслану шел семнадцатый год, и он стал все более и более хаметь, даже тогда, когда и отец бывал дома. Правда, при этом Цанка напрямую не участвовал в этих сценах, только слышал крик и брань сына — будучи в саду, в сарае или у себя в спальне. Как только Цанка появлялся на виду, Руслан замолкал и, зло ворча, ретировался. Однажды старый Арачаев спал в полдень, когда услышал очередной скандал сына. Он в гневе вскочил, выглянул в окно и неожиданно обмер от удивления, сам себе улыбнулся, а потом стал хохотать. В своем сыне он узнал внешнюю копию своего дяди — Баки-Хаджи. Руслан был таким же маленьким, головастым, и так же махал руками, и даже визжал в гневе так же.
С детства Руслан мечтал пойти по стопам матери и стать великим артистом. Часами он простаивал перед зеркалом, кривлялся, паясничал. Когда отца не было дома, распевал различные арии и восторгался своим голосом.
После окончания школы Цанка поддался капризам сына и уговорам Густан и повез Руслана в Москву для поступления в театральный институт. На первом же экзамене молодое дарование провалилось. После этого отец и сын спешно возвратились в Грозный и, благодаря авторитету старого Арачаева, отпрыска удалось впихнуть на исторический факультет Чечено-Ингушского госуниверситета.
С этого дня в жизни пожилого Арачаева начались сплошные неприятности. Дело в том, что Руслан жил не как все студенты в общежитии, а на собственной квартире, доставшейся ему в наследство по завещанию умершей бабушки Миланы. (Квартира Мадлены досталась дочери.) В роскошно обставленной квартире Руслан устраивал кутежи, стал пить, курить. В неделю два раза поочередно Цанка и Густан ездили в Грозный для контролирования поведения молодого студента. Всё было бесполезно. Первую же сессию Руслан провалил. Пришлось старому Арачаеву бегать по университету, унижаться, просить за сына. После этого для контроля за поведением сына Цанка поселил в квартиру Руслана взрослого односельчанина, дальнего родственника. Сын возражал, плакал, даже угрожал, но отец свое решение не изменил, а более того, усадил в квартиру еще одного студента из Дуц-Хоте. Кутежи закончились. Однако, несмотря на это, вторую, летнюю сессию Руслан вновь провалил.
— Всё, больше я не пойду унижаться за него, — возмущался Цанка.
— Не говори так. Не говори, — умоляла его Густан. — Поезжай в город, похлопочи… Не дай Бог его отчислят, заберут в армию, что люди подумают? Скажут, что я неродного сына не уберегла… Ради меня помоги ему… Я тебя очень прошу. Умоляю!
Поддался Цанка, поехал в Грозный, перевели молодого повесу на второй курс. И тут Руслана будто бы подменили, стал он озабоченным, печальным задумчивым. Радовались родители этому унынию сына, но недолго. Руслан перестал ходить на занятия, потом вовсе приехал в Дуц-Хоте и валялся целыми днями в своей комнате. Через Густан отец узнал, что их капризный сын оскорблен — любимая девушка его отвергла. На следующий день Цанка лично поехал в Грозный, в университете выискал избранницу сына и приятно удивился. Оказывается, Руслан влюбился в очаровательную однокурсницу. Правда, было одно "но": избранница была на голову выше его сына. "Хм, — ухмыльнулся Цанка, — и в этом он как Баки-Хаджи — влюбился в высоченную красавицу".
Вечером Арачаев-старший рассказывал жене об увиденном, вспоминая дядю, смеялся.
— Ну и что такого, что она выше? — восклицала Густан. — Главное, что он любит ее… Не дай Бог, что натворит от горя. А так женится, образумится… Это ведь счастье нам… Будут учиться вместе. Квартира есть, а мы их поддержим.
Всю ночь думал над этим Цанка, под утро решил, что жена права.
Две недели он ездил в Грозный, наводил справки о родственниках девушки. Потом взял с собой самых авторитетных старцев района и поехал свататься. В первый раз родители девушки категорически отказали, ссылаясь на несогласие дочери. Следом в ход пошли женщины во главе с Густан. Они описали все плюсы будущего зятя, просили не обращать внимание на рост и вес, что дочь юна и не понимает, а у Руслана отдельный дом в Дуц-Хоте и шикарная, обставленная импортной мебелью квартира в центре Грозного, и что после свадьбы отец купит молодым машину и прочее, прочее. В конце концов слух усладился. "Да, рост — не главное" — решили все, и торг состоялся.
В первый раз, на старости лет, Цанка устраивал свадьбу ребенка. Мероприятие было грандиозным. Такого масштаба горы давно не видели. Гостей было великое множество, и подарков не счесть. А невеста просто заглядение. Доволен был Цанка выбором сына, улыбался все дни торжеств, не мог скрыть своего ликования.
Сразу же после жениться Руслан передал отцу через Густан, что хочет иметь машину.
— Чего? — исчезло с лица Цанка довольство. — Пусть учится!
— Но ты ведь обещал, — не отступала жена.
— Иди прочь! — крикнул отец семейства. — Никаких машин… Так и передай… Вот закончит обучение, там посмотрим… А так и денег у меня нет на машину.
Позже, уже спокойнее, говорил он жене:
— Разве можно этому сумасбродному молокососу руль доверить. Ведь он разобьется на первом повороте… Не куплю я машину, пусть сам заработает и приобретает, тогда беречься будет… Да и денег у нас нет, — подытожил он эту тему, и на том поставили точку в этом споре.
Однако судьба распорядилась иначе. Ровно через полтора года после этого разговора в честь тридцатилетия Победы ветерану войны Арачаеву Цанке по льготной цене выделили автомобиль "Жигули". Не хотел отец давать сыну машину, но за три месяца до этого у Руслана родился сын, и подумал счастливый дедушка, что его отпрыск повзрослел и стал серьезным. Расслабился Цанка, отдал ключи и понял, что совершил ошибку. Руслан сделал одну аварию, потом вторую. После этого старый Арачаев отнял машину, запер ее наглухо в сарае. Однако снежной зимой, когда Цанка и Густан ушли в соседнее село на похороны, Руслан нашел припрятанные отцом ключи, выгнал машину и умчался в Грозный. В ту же ночь в Дуц-Хоте пришла страшная весть. Руслан и еще четыре его товарища попали в автокатастрофу. Трое скончались на месте, двое в тяжелом состоянии. Руслан был за рулем, он погиб. Все были нетрезвые.
Сломился после этого Цанка, слег в горе. Наверное так бы и не встал, но однажды ночью услышал он, как истошно плачет в дальней комнате его внук — Элаберд. Вскочил он, стукнул кулаком в бок спящей рядом жены.
— Ты что, старая дура, дрыхнешь? Не слышишь, как ребенок кричит. Веди его сюда. Та, молодая мать, даже не проснется. Привела Густан внука, взял Цанка тепленького, мокрого от слез и мочи ребенка на руки, с щемящей любовью прижал к себе, прослезился. Внук еще чуть-чуть обиженно поплакался, что-то проворчал жалобно, всем маленьким, нежным телом прильнул к груди старика, голодными губками почмокал, потом от усталости затих, заснул, мерно засопел. Кто бы знал, сколько родного, милого и дорогого было в этом ребенке. Цанка еще долго ходил в сумраке комнаты, укачивал на руках бесценное наследство, его будущее. "Нет, нет, я не должен лежать, я не могу умирать, не имею права, — думал он. — Я должен поставить это дитя на ноги. Я обязан дать ему дорогу в жизнь… Какой он теплый, жалкий, свой! Какая это прелесть!.. Мой внучок — просто очарование!.. Кроме меня теперь мало кто о нем позаботится. Я должен жить ради него. Я не должен сдаваться". С этими мыслями он еще долго ходил по комнате, укачивал ребенка, любовался им, нежно ласкал, улыбался в блаженном забытье.
