Канта Ибрагимов - Прошедшие войны
Усталый, изнеможенный Цанка вышел в прохладное фойе, сел в кресло. Кругом сквозило, от мраморного пола шел холод, над головой беспрестанно мигала перегорающая неоновая лампа. Он съежился в пальто, нашел более-менее удобную позу, заснул. Резким толчком в плечо его разбудили.
— Что Вы здесь разлеглись? — кричал сопелый (?) женский голос. — Быстро вставайте. Что Вам здесь, вокзал что ли? Сейчас вызову милицию. Выйдите вон отсюда.
На такси Цанка доехал до вокзала. Сесть было негде. Он долго ходил, наконец обнаружил удобное место, повалился и заснул.
К восьми утра он не успел. Был ровно в полдевятого на знакомой лестничной клетке. Дверь открыл Гелани. Они не обнялись, просто глядели друг другу в глаза.
— Ну заходи, — только сказал хозяин. — Я на работу должен пойти, ну раз такое дело чуть опоздаю.
Зашли на кухню, налили чай, потихоньку разговорились.
— Слушай, батя, — вдруг загорелись глаза Геннадия. — Ведь встречу обмыть надо. Дай червонец — я сбегаю в магазин. Тут за углом, я мигом.
Минут через десять хозяин вернулся, разлил водку в два стакана, залпом выпил.
— А ты что не пьешь? Ну как хочешь… А хороша чертовка. После этого он выпил еще раз, закурил, разговорился. Цанка только сидел и слушал, лишь раз он оборвал рассказ сына, родного человека, который теперь был далек от него, просто недосягаем.
— Потерялся я на вокзале, — рассказывал младший Арачаев. — Меня за руки держали брат и сестра, а потом вдруг началась такая круговерть, крики, плач, стоны… Короче, я остался, а поезд уехал… Поместили меня в детдом прямо около вокзала. Каждый день я проползал под забором, бегал на вокзал и часами стоял на рельсах, ждал тебя или мать. Никто не вернулся за мной.
— Сколько ты там жил? — перебил его старик.
— До зимы пятьдесят первого, — ответил сын.
Цанка опустил голову, заплакал.
— Чуть-чуть опоздал… Чуть-чуть не хватило, — простонал он. — Ведь я вот так, на рельсах, и видел тебя во сне… Ужас.
— Да ладно, хватит хныкать, давай еще по стаканчику… Ох, гадость!.. Ну так вот… — он снова закурил. — Потом меня перевезли в Мурманск. Там я окончил восемь классов, потом мореходное училище. Катался по морю. Потом служил в подводном флоте. По полгода не вылезал на поверхность. В шестьдесят третьем где-то возле Кубы на лодке случилась авария. Еле всплыли. Видимо тогда облучились. С тех пор лысый. После этого меня демобилизовали. Направили сюда, в Свердловский комиссариат, дали двухкомнатную квартиру. Я женился, в первый раз. Есть дочь. С первой женой развелся. Квартиру разменяли — им однокомнатную, а мне комнату в коммуналке. Потом встретил эту — Оксану. У нее дочь взрослая. Ты ее видел?.. Она уже в седьмом классе… Ну, мы поженились, мне на работе дали вновь квартиру, вот эту. Комнату я сдал государству… Родился сын — Артур. Его видал?.. Славный чертяга! Ну, давай еще по чуть-чуть выпьем… А ты что не пьешь? Здоровье?.. Ну ты извини, мне на работу надо. И так засиделся… Вечером поговорим.
— А ты своих братьев, сестру, мать, бабушку помнишь? — спросил Цанка, вставая из-за стола.
— Да так, смутно, — махнул небрежно рукой Гелани, а теперь Геннадий.
— Они все умерли.
— Да?.. Жалко… Ну пойдем… Ты где-нибудь погуляй до вечера, а то в доме кое-какие вещи. Ну, сам понимаешь. Эти женщины твари… Ты сходи в кино. Здесь классный фильм в кинотеатре.
— А где Артур? — уже в подъезде спросил Цанка.
— Он в садике… Славный мальчуган… Слушай, дед, мне конечно не удобно, дай, пожалуйста, еще червонец — потом я обязательно рассчитаюсь.
— А ты что, зарплату не получаешь?
— Да жена, дура, ее вместо меня получает… Ну я так имею кое-какую халтуру. Просто сейчас не сезон, туговато.
— Десяти рублей нет, только двадцать пять, — сказал Цанка, заглядывая в бумажник.
— Ну и славненько, как раз что-нибудь еще куплю… Вечерочком посидим. Пошли, я тебе покажу, где остановка троллейбуса.
В седьмом часу Цанка позвонил в дверь. Открыла Оксана. Она была более приветливой, улыбчивее.
— Заходите, заходите. Вы столько всего навезли вчера — просто неудобно… А у нас здесь ведь нет фруктов. Все дорого… А мед какой!.. У Вас свои ульи?.. Как прекрасно… Летом обязательно к Вам в гости приедем… Проходите на кухню, я Вам борщ налью, холодец дам. Все свиное, жирное, просто прелесть… Что? Не едите свинину? — удивилась Оксана. — Странно. Ну чайку тогда… Видно, простыли Вы, кашель, ой, и нос… Да-а — это, видно, грипп.
Цанка сидел на кухне, пил чай, когда раздался звонок.
— Опять напился, свинья, — услышал он голос Оксаны, — у него отец нашелся, а он…
— Ну не шуми, дорогая, перестань. У Владика был день рождения… А я тортик купил, две селедочки, ну и бутылочку прихватил.
— Где взял деньги? Опять в долг?
— Нет, гость дал.
— Ну заходи, он ждет тебя на кухне.
Геннадий жадно ел борщ, холодец, потом перешел на селедку. Все это запивалось водкой.
— Что ты не ешь, не пьешь? — обращался он к Цанке. — У меня жена так готовит, просто объедение.
Цанка молчал, только в упор глядел на сына. "Как он похож на Басила" — думал он, и сердце у него ныло от чего-то навсегда потерянного, прошлого, родного и красивого. Ему было очень плохо. От селедки ворчал желудок, выпирала под ребром печень, озноб продирал все тело.
— Иди-ка сюда, — крикнула Оксана мужа, и дальше Цанка невольно слышал ее монолог. — Хватит пьянствовать. Детям и мне пора отдыхать… Я не шумлю. Я у себя дома… Сам молчи… Ты мне надоел — днем пьянствуешь, а ночью храпишь… Никакого от тебя толку, импотент облученный… Я сказала нет, это не гостиница и не проходной двор. Нечего вшей разводить, да еще и гриппом дети заболеют… Давай, давай, и ты с ним, если хочешь, проваливай, на все четыре стороны… Всё…
…На вокзале вновь негде было сесть. У Цанки все болело. Он беспомощно облокотился о стенку, в бессилии сполз на каменный пол и отрубился. Его разбудил милиционер. Требовал документы. Арачаев полез во внутренний карман, а паспорта и бумажника не было. Только осталось удостоверение ветерана войны. В дежурной комнате милиции он написал заявление о пропаже, его тотчас отпустили, обещали найти воров, говорили, что сам виноват.
После этого Цанка был в отчаянии: все тело ломило; текли сопли; мучили озноб и страшная вялость. Он не знал, что делать и как быть — без денег, без паспорта, в чужом городе. Подумал о сыне и с ужасом прогнал эти мысли. Он беспорядочно бродил по большому вокзалу, и смятение все больше и больше овладевало им. Кругом были люди, но ему казалось, что он в бескрайней пустыне Кызылкум или в бесконечных снегах Колымы. Так он проходил до рассвета, и вдруг ему показалось, что он услышал родную речь. Он бросился за двумя молодыми людьми. Они действительно оказались чеченцами. Цанка в двух словах объяснил им свою ситуацию (конечно, о сыне не говорил), земляки ему тотчас купили билет на поезд до Грозного и еще дали деньги на дорогу.
— Чем еще мы можем помочь? — говорили они ему неоднократно. — Не стесняйся, говори, пожалуйста.
— Спасибо, родные, спасибо, — прослезился старик. — Храни вас Бог!
После поездки Цанка два месяца болел. Вся округа приходила его проведать и заодно поздравить с обнаружением родного сына. Он всем рассказывал о Гелани небылицы, выдавал желаемое за действительность, потом во время молитв просил Бога простить его ложь и вернуть сына на путь трезвости. А по ночам он плакался жене:
— Ты знаешь, эти изверги так его одурманили, что он ничего не помнит, ничего не знает и не хочет знать. Он верит только газетам, радио и жене. Остальное его не интересует… Просто чудовищное воспитание! Они сделали из него мумию!.. Превратили в абсолютно беспомощного человека… Он без души, он страшен!..
Однако, несмотря на массу противоречивых чувств по поводу Гелани, в целом Цанка был несказанно рад, что сын нашелся. "Эх, — думал он, — были бы живы и остальные дети, а где живут, с кем живут и как живут — было бы неважно".
Каждую неделю он посылал письма в Свердловск. Почти каждый месяц Густан отправляла Гелани посылки с сушеным курдюком, медом, орехами. Вначале ответы от найденного сына приходили редко, его письма были скупыми, однообразными и весьма отчужденными. Потом как-то Гелани попросил отца помочь материально. Сумма была внушительная. Цанка, не задумываясь, выслал деньги в Свердловск телеграфом. И после этого случилось чудо: с Урала пришло трогательное письмо, в котором Гелани впервые назвал Цанка отцом. Старый Арачаев по несколько раз в день скрыто от всех читал это послание сына, и всегда плакал. Вскоре Гелани стал писать, что он хотел бы приехать в родные места, что в ближайшее лето он обязательно прилетит на Кавказ вместе с сыном. Радовался Цанка этому несказанно, всем рассказывал о своем счастье, всегда приукрашивал действительность, и при этом улыбался всем лицом. "Шутка ли, через столько лет нашел сына, да какого сына — морского офицера, подводника!.. Не посрамил сын честь фамилии — вырос достойным человеком" — думал он и говорил всем так же.
