Дневник полкового священника. 1904-1906 гг. Из времен Русско-японской войны - Митрофан Сребрянский
Жара стоит страшная; по словам доктора, на солнце 52°. Лошадям мочат головы холодной водой. Мы лежим под деревом. Жажда столь мучительна, что офицеры крепились-крепились и не выдержали: крикнули вестового, и ведро чудной чистой холодной воды очутилось между нами. Все буквально накинулись и выпили почти все ведро. Не стерпел и я: глотнул раза четыре, хотя добрые милые солдаты незадолго перед тем налили мне в мою фляжку из своих фляг кипяченой воды, делясь таким образом со мной самым, можно сказать, дорогим, что было у них в это время.
В 4 часа поехали дальше и в Ляоян прибыли в 19.30 вечера. Остановились на берегу прекрасной реки Тайдзыхэ. Подполк. Букреев поехал в штаб корпуса узнать, где стать нам. Я же магнитом потянулся к реке и с вахмистром 6-го эскадрона отлично выкупался. Река кишела солдатами и лошадьми артиллерии. Движутся непрерывно войска всех родов оружия, обозы, вьюки, много мулов и ослов.
Стемнело. Звезды ярко блестят. С трудом переехали мы понтонный мост и долго блуждали по городу, не находя в темноте своего места; все движется кругом, все кричит и, к глубокому сожалению, крепко ругается. Только в час ночи мы приехали на бивак. Ехали в такой пыли, что я едва дышал через нос.
Нас поместили пока при штабе 17-го корпуса, а полк разделили по частям. Меня будут требовать по мере надобности. Первым моим делом было вымыться: во рту все высохло и покрылось пылью, так что вздохнуть глубоко нельзя было. О, счастье! Чистая, холодная вода, и я лью-лью ее на себя без конца, этот жизненный элексир. Спасибо Чепурину[21]: он напоил меня чаем и накормил горячей пищей, а то за весь день я съел только кусочек хлеба и одно яйцо. Слава Богу, можно лечь.
На каменном полу паперти храма мы с Алалыкиным[22] поставили койки, выпили красного вина, присланного нашим заботливым шефом великой княгиней, и, вспоминая пережитые лишения и понесенные труды, хотели уже расправить усталые члены под звездным темным небом, как вдруг голос проснувшегося соседа предупреждает нас: «Господа! Здесь много скорпионов: будьте осторожны; мы уже нескольких поймали; постелите на кровати бурки: они шерсти боятся, и тогда спите покойно». Господи! только бы уснуть, отдохнуть, а тут скорпионы… Постлали бурки и только в 3-м часу наконец улеглись. А в 5 часов, по всей вероятности, придется уже встать: жара и мухи не дадут спать.
20 июля
Прошел вчерашний трудный день. И какая разница сравнительно с прошлым годом! Тогда в этот день я был в Сарове, счастливый… А теперь? теперь исполняются слова преп. Серафима, сказанные мне во сне о перемене моей жизни: «Тогда я тебе укажу». И вот в день своего прославления преподобный указал мне, что я должен перетерпеть труды и лишения военно-походной жизни. Раньше были, как говорится, «цветики»; но день 19 июля – это первый день настоящего похода, настоящего страдания. В то же время вижу и верю, что по молитвам св. Серафима я буду жив и здоров.
Встал около 6 часов утра и скорее перебрался в пустую, но прегрязную келью китайских монахов-бонз. Частью со мной, частью в соседней комнате поселились еще Букреев, Алалыкин, делопроизводитель, Бузинов и Шауман[23]. Боимся скорпионов, но приняли меры и теперь покойны; шутим, обильно потеем и уже мечтаем об обеде. Поставили пустой ящик – это наш обеденный стол.
Вот и обед готов; подсели к самодельному столу и прекрасно пообедали. По случаю праздника был куриный суп из консервов и битки; все показалось очень вкусным. Чай, конечно, не сходит со стола.
Что-то заволновался наш штаб; все высыпали… Что это? Убитого генерала Келлера везут. Простой черный гроб; запыленная печальная пехота уныло идет за гробом. Умер генерал истинным героем: умно и храбро командовал боем, ободрял солдат, офицеров; вдруг разорвалось ядро, и один осколок попал в Келлера. Он опустился на руки подскакавшего офицера и со словами: «Ох, тошно мне; братцы, не отступайте» через 20 минут скончался.
Японцы сильно наступают, приближаются к Ляояну; теперь бои идут почти непрерывно; то и дело тянутся обозы-арбы с ранеными.
От жары и духоты напала какая-то апатия; ходим, как сонные. Да и на самом деле мы мало спим: не больше 4 часов в сутки.
Разные слухи носятся про японцев и русских, самые противоречивые; не знаю, чему верить.
В 2 ч. 10 мин. дня начался бой на позициях около Ляояна; ясно слышалась канонада, но скоро прекратилась.
Вечером пошли осматривать город. Ляоян очень большой, окружен огромными толстыми каменными стенами с пятью воротами. В нем много кумирен, несколько торговых улиц, сплошь запятых разнообразными магазинами, банками, театрами, цирюльнями. Очень оригинальны эти торговые улицы: узкие, немощеные, но обильно политые водой, которую китайцы плескают прямо из чашек. Как флаги, болтаются вывески с иероглифами. На перекрестках стоят высокие столбы в виде точеного каменного обелиска с надписями или наподобие дерева; только вместо ветвей – вызолоченные драконы, змеи.
В один магазин-банк нас пригласили любезные хозяева, провели во внутренний двор, весь вымощенный плитами и уставленный растениями; посреди двора аквариум с рыбками. Внутри двора еще три дома: два жилые, а в третьем помещается домашняя моленная. Сын хозяина был так добр и любезен, что пригласил нас и туда, достал богов, курительные свечи, все показал. Мы ему сказали «спасибо», что китайцы хорошо понимают.
Идем по улице. Масса народу. Важно шествуют городские щеголи, тщательно выбритые; косы блестят, и в них вплетены шелковые косники; на них широкие синие шаровары и что-то вроде длинной синей рубахи; на ногах белые чулки и черные туфли; в руках вееры; идут, небрежно болтая; им уступают дорогу.
Едут двуколки, запряженные мулами, крытые, со стеклянными окнами, с занавесками; в них восседают важные «купезы». Лишь только останавливается двуколка, возница соскакивает с нее, подставляет скамеечку и под руку высаживает купезу. Его приветствуют прохожие, приседая, и он некоторым из них, более почетным, отвечает тем же.
На улицах довольно много полицейских, которые стоят в синих коротких куртках с белым кружком на груди, испещренным письменами об обязанностях полицейского; в руках палка, на которую насажено копье и красный флаг.
Шум, крик: воняет чем-то прокислым, так что прямо тошнит. Купезы сидят за прилавками, обмахиваясь веерами и услаждаясь пением любимого китайского соловья
