Марк Захаров - Путь на моря (из сборника "Ради жизни на земле")

Озеро млело под неярким полярным солнцем и, было похоже, ни о каких своих секретах рассказывать не собиралось.

Причал находился на восточной оконечности острова, радиометрический пост — напротив.

Посты СНИС, как правило, находились в отдалении от главных сил флота, порою на таких точках, куда не то что корабль — шлюпка еле подойдет. Ребята там служили крепкие, просоленные штормами.

Сигнал надвигающейся опасности — знаменитое штормовое предупреждение — передавали они, посты СНИС. Получив этот сигнал, корабли спешили укрыться в гавани, зябко ежились опустевшие рейды. И только моряки постов СНИС оставались один на один с разъяренным океаном…

В годы войны на Эзеле и Даго, Херсонесе и Тендре снисовцы первыми встречали врага, а уходили последними…

В послевоенные годы эти традиции продолжали жить на продутых ветрами постах. Да и суть службы вроде не менялась. Но вот флот начал уходить в дальние плавания. И стало ясно, что маленьким постам не под силу поддерживать связь с кораблями, разбросанными по необъятной акватории Мирового океана. Другая служба флота взяла на себя эту нелегкую работу. Постам было поручено только наблюдение, и называться они стали радиометрическими. Потому что к всевидящим глазам сигнальщиков прибавилась радиометрия: гидроакустика и радиолокация… Ни на одном из постов СНИС прежде я так и не смог побывать. Все было недосуг. Теперь предстояло познакомиться с их преемниками.

Газик хрипло откашлялся и, натужно дыша, полез в гору. Въехали на плато. От обилия цветов зарябило в глазах. Белые островки ромашек, лиловые — иван-чая. То там, то здесь кудрявились карликовые березы. Их ветки были осыпаны светло-зелеными круглыми листьями. Казалось, медные пятаки приклеены к маленьким, изогнутым стволам.

— Летом здесь хорошо, — сказал капитан 2 ранга Трухин. Этот и другие острова были его заведованием.

— А вот и пост! — Трухин указал на одноэтажный каменный дом и несколько строений за ним.

Собственно, здесь дорога и кончалась. Дальше начинался океан. Я наклонился над обрывом. Игрушечные волны разбивались о камни, в голубом воздухе кружили бакланы…

— Поберегитесь, триста метров, — предупредил Трухин. Да я и сам видел: высоковато…

Крепкотелый капитан-лейтенант с аккуратно причесанными волосами привел меня в небольшую комнату, показал на одну из двух коек.

— Это будет ваша. Вечером прошу домой, на чашку чая. «Домой» означало следующую по коридору дверь. За нею располагалась казенная квартира командира поста Виктора Васильевича Крашенинникова. Постоянной, на материке, он не обзавелся, ибо был распределен на пост сразу после училища…

По деревянным мосткам иду к сигнальщикам. От казармы метров двести, тем не менее вдоль мостков натянут канат. Зачем?..

В рубке, вознесенной над морем и густо уставленной разноцветными прямоугольниками приемных и передающих устройств, меня встретил высокий парень с озерными глазами, матрос Сергей Федорков. На коммутаторе то и дело загорались лампочки вызова, неведомый мне «гафель сто девяносто пятый» настойчиво требовал место у причала, ежеминутно о чем-то вопрошал «каштан» — репродуктор громкоговорящей связи… Но среди всей этой разноголосицы и кажущегося беспорядка Федорков чувствовал себя вполне уверенно.

Штекеры коммутатора с металлическим звоном вонзались в нужные гнезда, пальцы своевременно нажимали клавиши радиотелефона…

И еще Федорков успевал выскочить из рубки и глянуть в бинокль. Впрочем, последнее требовалось редко. Большинство кораблей Федорков узнавал с первого взгляда. И вполне приятельски распоряжался их дальнейшей судьбой. Командовал, разумеется, не он, сигнальщик только повторял, или, как говорят на флоте, репетовал команды, но на мостиках кораблей, которые уходили надолго в океан или возвращались домой, звучал голос его, Федоркова!

Сознавал ли это вчерашний мальчишка из Северодвинска? Или вся его работа сводилась только к выполнению инструкций и наставлений? Пускай добросовестному, но только выполнению? На этот вопрос мне предстояло еще ответить, а сейчас я поинтересовался, сколько длится его вахта.

— Шесть через девять.

— Не устаете?

— Что вы! — искренне удивился наивности вопроса Сергей.

Мне вспомнился случай, рассказанный капитаном 2 ранга Трухиным.

Студеной, вьюжной февральской ночью радисты одного из постов приняли сигнал бедствия с рыбацкого сейнера. Пока вызывали спасателей, пять матросов во главе с лейтенантом Голубевым пошли навстречу рыбакам. По самому урезу воды, ежеминутно рискуя быть смытыми волнами… Они подоспели вовремя, шлюпку с рыбаками уже относило с отмели в океан.

По бетонным ступеням — вниз, в неумолчный гул умформеров и вентиляторов. Здесь так же, как и наверху, перемигивались на панелях сигнальные лампочки, но в динамиках были слышны голоса не кораблей, а моря. Татаканье винтов, всхлипы прибоя, шуршание рыбьих косяков…

Высокий парень, тоже с озерными глазами, протянул мне руку.

— Вахтенный акустик Федорков Алексей.

Бывает, оказывается, и такое: на посту служили братья-близнецы! Перед призывом оба они учились в судостроительном техникуме, собирались учиться в нем и после службы. Хотя думать об этом было вообще-то рановато: впереди еще полтора года службы. Другое дело радиометрист Виктор Малекин. Будущей весной ему увольняться в запас, собирается вернуться в Олекминск…

На боевом посту было темновато, струился зеленый свет с экрана, но и в этом зыбком мерцании можно было различить загар на худощавом лице оператора.

— Где так загорели?

— Дома, — улыбнулся в темноту Малекин. — Я поощрение получил, десять суток отпуска. Только вернулся.

Каким образом работники таежного военкомата угадали в плотнике-краснодеревщике радиометриста, судить не берусь. Факт остается фактом: Виктор Малекин ухитрялся держать в зрительной памяти рекордное число целей! Но суть была даже не в количестве пятнышек на экране, которые то вспыхивали под лучом развертки, то пропадали (только не из памяти Малекина). Главное было в их величине. Если, скажем, танкер отражался на экране локатора в виде кружка величиною с кнопку, то какого же размера было отражение от поднятой воды?! А ведь именно огромные фонтаны воды различил Виктор. И не только различил, а еще и определил, что это такое.

Столб воды подняли мины при приводнении. Три мины поставили самолеты условного противника, и все они были засечены специалистом 1-го класса Малекиным!

К радиометристам меня привел лейтенант Переверзев.

Еще год тому назад он учился в училище, в Пушкине, но сблизили нас не царскосельские парки и дворцы. Знакомясь с моряками, я счел нужным сказать, что не единожды ходил по арктическим трассам, побывал, в частности, на мысе Челюскина. И тут лейтенант очень обрадовался. Двадцать четыре года тому назад он родился в семье зимовщиков аккурат на этом самом мысу. Кто, кроме меня, мог поговорить с ним о его родных местах?

К слову сказать, для радости у лейтенанта была и другая причина, куда более основательная: неделю тому назад к нему приехала из Ленинграда жена…

От Переверзева я узнал назначение каната, протянутого вдоль мостков.

— Чтоб с дороги не сбиться. Зимой так метет — по двое суток вахта не меняется!..

Переверзев являлся заместителем командира, и круг его обязанностей был достаточно широк. Двум десяткам моряков предстояло заготовить на зиму дрова (в дело шел «топляк», щедро выбрасываемый на берег), отремонтировать помещения, завезти топливо, продукты… И еще я видел совершенно невообразимой расцветки свиней, которые шастали возле казармы. Их масть определялась зеленой краской, которой не пожалел мичман Михов для стен склада.

Дизельная расположилась в распадке. В тесном помещении дизель-генераторы гремели и грохотали на все лады. От выхлопа, сладковатого запаха смазки першило в горле. Окованные бетоном отсеки акустиков и метристов показались мне верхом комфорта.

Как известно, сердце корабля — его машинное отделение. Таким же сердцем была для радиометрического поста дизельная. Но, в отличие от корабельного, это сердце не могло остановиться ни на минуту.

Тем не менее никаких следов переутомления у моториста Саши Огибалова я не обнаружил. Был он, как и большинство его товарищей, румян, над пухлыми губами чернели усики…

Время близилось к вечеру. В столовой Исмат Эргашов, моторист-электрик и он же по совместительству кок, протянул мне в окошко миску с борщом: «Кушайте, пожалуйста». Я сел за длинный стол и заработал ложкой. Здесь столовались все вместе: офицеры, матросы, редкие гости вроде меня.

Было воскресенье, но я не услышал привычной команды: «Увольняющимся приготовиться на построение!» Некуда было увольняться…