Марк Хелприн - Солдат великой войны
– Хорошо.
– И только, если он согласится.
– Естественно.
Адвокат Джулиани отвел Алессандро в сторону.
– Сандро, если не хочешь, не соглашайся. Управляющий – великий альпинист. Люди каждый день доверяют ему свои жизни. Всякий раз, когда мы едем на поезде или стоим на балконе, мы точно так же доверяем другим. Что скажешь?
– Мы можем завтра уехать домой, если я это сделаю?
– Мы можем уехать завтра, даже если ты этого не сделаешь.
– Я согласен. Почему бы и нет?
– Найди толстую овчину, – приказал управляющий кому-то из поварят, – и наполни термос горячим чаем.
После того как Алессандро и его отец тепло оделись, они и еще с десяток мужчин вышли в холодную ночь. Оркестранта несли на носилках. Сквозь туман они прошли к верхней точке канатной дороги. Солдат продолжал «месить» грудь трубача, время от времени сообщая остальным, что тот еще жив.
Управляющий надежно привязал Алессандро к стальной штанге, которой деревянная гондола крепилась к тросу. Он и адвокат Джулиани несколько раз проверили прочность узлов и ремни.
– Даже выпав из гондолы, ты просто повиснешь рядом с ней, – успокоил управляющий отеля Алессандро. – У тебя двойная страховка. Я поднимал людей на Мармоладу куда в более сложных условиях. Волноваться не о чем.
Адвокат Джулиани взял винтовку у одного из солдат. Злясь на собственное недоверие к знаменитому альпинисту, которое немцы наверняка сочли чрезмерной итальянской впечатлительностью, он знал, что ему придется выполнять поставленное условие. И хотя он не стал брать управляющего на мушку, винтовку все-таки зарядил, и управляющий услышал безошибочный лязг затвора, загоняющего патрон в ствол.
Алессандро застегнул пуговицы пальто.
– Не хочешь надеть капюшон? – спросил отец.
– Нет, хочу видеть, что будет вокруг.
Его посадили в гондолу, и он устроился на овчине, в которую по пояс укутали трубача. Ему объяснили, что делать, к спине прикололи записку и дернули за деревянный рычаг, вызывающий звон колокола на нижней станции.
– Не останавливайся, пока кто-нибудь тебя не сменит, – предупредил управляющий. Через несколько минут трос тряхнуло, и гондола поплыла вниз.
– А это зачем? – прокричал Алессандро, заметив термос, который засунули между полушубком и деревянным бортом гондолы.
– Лекарство от холода. Выпей на обратном пути, – прокричали ему, перекрывая ветер, но после «холода» он уже ничего не услышал, проплывая сквозь облако, плотное, как вата.
Он надавливал на толстую замшевую рубашку музыканта, как прежде это делал солдат. Ничего не видя вокруг, он знал, что еще движется над плато на вершине, но скоро гондола минует край пропасти.
Он мог почувствовать пропасть, как слепой чувствует присутствие моря, которым обрывается берег. Наконец плато осталось позади, и по спине пробежал холодок, подсказавший, что под гондолой бездна. Хотя привязь спасла бы его, если б он вывалился из гондолы, на месте она его не держала. Он мог приподняться, упираясь ногами в борта гондолы.
Прошло меньше минуты, и они покинули облако, лежавшее на плато, и поплыли в чистом воздухе. Звезды светили повсюду, даже внизу, гондола покачивалась, вызывая тошноту. По темным силуэтам пиков Алессандро прикинул, что он на высоте тысячи метров и рядом нет ни единого уступа скалы. Куда бы он ни потянулся, его руки схватили бы только пустоту. А слышал он лишь поскрипывание колесиков, которые катились по тросу.
Внезапно тело под ним зашевелилось. Однако он продолжал нажимать на грудь трубача, как ему и велели.
– Мари! – вдруг прокричал музыкант, похоже, в полном замешательстве. Алессандро надеялся, что его усилия помогут больному осознать, что с ним произошло.
– Что ты делаешь? – на местном диалекте немецкого прокричал трубач, с выпученными как у разъяренного угря глазами.
Алессандро местного диалекта не понимал, но догадался, что мужчина спрашивает, который час.
– Сейчас ночь, – ответил он, не зная точного времени. Он чувствовал, что лучше занять больного разговором. – Нет ни луны, ни соловьев, но все хорошо, и барсук у себя в норе.
Тонкий итальянский голос, густой запах овчины, покачивание гондолы, шипение воздуха, темнота, боль и растерянность сломали простого оркестранта из Фёльса: он запаниковал. Решил, что это кошмарный сон и его жизнь висит на волоске, а спасение зависит только от одного: удастся ли ему избавиться от маленькой горгульи, которая сидит на нем, сложив крылья за спиной, будто летучая мышь, и то и дело давит на грудь. Эти дьявольские существа все знают и отличаются невероятной жестокостью, потому что боль в сердце приносит наибольшие страдания.
– Waldteufel! – прокричал он. – Лесной дьявол! – Сел и потянулся к Алессандро. Обеими руками, большими и толстыми, с пальцами-сосисками схватил тонкую шею мальчика и сжал мертвой хваткой, показав тем самым, что он не только жив, но, судя по всему, еще и вполне здоров.
Когда Алессандро почувствовал, что голова его наливается кровью, он вспомнил, что случилось с ртутным термометром, который он положил в кухонную духовку. Если бы он смог дотянуться, то дернул бы трубача за уши, или ударил кулаком в зубы, или вырвал бы ноздри, да только руки его хватали воздух перед лицом нападавшего.
– Грязная тварь! Отвратительное создание! А-а-а! Мразь! Мразь! – ревел трубач.
В поисках оружия Алессандро нащупал термос. Переложил из левой руки в правую. Затем ударил своего мучителя. После удара и звона разбившегося стекла ничего не произошло, разве что руки на горле мальчика сжались еще сильнее.
Зная, что долго ему не протянуть, Алессандро из последних сил пытался открутить крышку. Поваренок, который ее наворачивал, не подумал, что открывать термос придется мальчику. Но все-таки Алессандро ее отвернул, и крышка полетела в пропасть. Из горлышка поднимался пар, обжигая руки.
– Отпусти меня, – скорее подумал, чем произнес он, потому что воздуха в легких уже не осталось. Толстый трубач отреагировал на жалкие хрипы Алессандро еще сильнее сжав пальцы, и мальчик понял, что шея у него сейчас просто сломается, но в следующее мгновение ощерился и швырнул открытый термос в лицо душителя.
Раскаленный чай и осколки стекла попали точно в цель. Трубач закричал, разжал руки и повалился на спину. Ударился затылком о деревянный пол и потерял сознание. Забыв, где он находится, Алессандро метнулся в сторону и перевалился через борт в пустоту, но, как и говорил управляющий отеля, привязали его крепко, так что он просто повис в воздухе рядом с гондолой.
– Мама! – закричал Алессандро, едва не рыдая, но потом понял, что ведет себя глупо, поскольку рядом никого нет и он сам должен сделать то, что, по его мнению, необходимо.
И хотя Алессандро боялся посмотреть вверх (а вниз – уж тем более), он поднял руки и нащупал край гондолы. Помогая себе ругательствами, почерпнутыми, главным образом, в четвертом классе Академии Святого Петра в Риме, сумел забраться в гондолу.
Трубач недвижно лежал на овчине. Возможно, и мертвый, но умер он или нет, Алессандро поручили массировать ему сердце. И он вновь начал ритмично нажимать на грудь трубача. Изредка прерываясь, чтобы выбросить из гондолы сначала термос, а потом осколки стекла.
Трубач не умер. Он шевельнулся. Ветер стих, и теперь, проплывая над вершинами сосен, Алессандро слышал шум двигателя, работающего чуть ниже гондолы.
На обратном пути Алессандро улегся на овчину. В тепле и безопасности, испытывая отвращение к случившемуся, гадая, как это трубачу удалось выскочить из гондолы на нижней станции канатной дороги и убежать. Но он знал, что наверху его все равно встретят как героя. Этого не избежать. Его отведут в дом и будут приветствовать полчаса, пока он не закончит обед. Покончив с этим, он поднимется не в свою комнату, а в комнату блондинки в бархатном платье. Она пригласит его в свою постель, где они и проведут всю ночь в темноте, вдвоем, прижимаясь друг к другу, не шевелясь. Их сердца сольются навеки, а потом они поженятся. Конечно, встанет вопрос, где они будут жить: в Риме или Вене. А может, в Париже – хороший компромиссный вариант. Он решил, что ее зовут Патриция.
Алессандро услышал приветственные крики, когда гондола поднялась над плато, уже очистившееся от облаков, но не столь громкие и бурные, как он ожидал. Значения это не имело, потому что главный прием ждал его в обеденном зале. С оркестром, ярким светом, флагами и пылающими каминами.
Адвокат Джулиани передал винтовку солдату и наблюдал, как управляющий отеля отвязывает мальчика. Обед закончился, сказали Алессандро, но ему что-нибудь приготовят и обслужат на кухне. Он захотел только десерт. Пусть и худой как щепка, он предполагал, что, наевшись, станет слишком толстым, чтобы улечься в кровать Патриции.
В обеденном зале «Шлернхауса» его встретила темнота. Все поднялись наверх, за исключением нескольких солдат и проводников, которые сидели вокруг жаровни с тлеющими углями в комнате проводников и говорили о войне. Сверху доносились звуки цитры: кто-то играл для принцессы.
