Юрий Семенов - Прощайте, скалистые горы!
— Напрасно беспокоитесь. Деньги сразу. У нас очень быстро делается… Решено! — перебил Стемсон, протянув карандаш и бумагу.
Чистяков сел на скамейку, положил на колени руки. С минуту он молча смотрел на Ланге и Стемсона.
— Я охотой в своё время увлекался, — нарушая молчание, начал мичман. — Для приманки на озеро сажал деревянную утку. Как живая была, ничего не скажешь, чистая работа. Поверите, даже крякала. Волна чуть качнет её, а она кряк-кряк. Но вот как раз в этом был изъян. Не умела она по-настоящему крякать, и я часто возвращался с охоты без пуха и пера. А однажды рассердился, сжёг это чучело на костре, — Чистяков достал кисет, стал закуривать.
— К чему вы рассказали эту сказку? — спросил Ланге, прислонившись к стенке землянки.
— А к тому рассказал, что вы грубо крякаете! Свернут вам шеи хозяева… — Чистяков не выдержал, сплюнул и вышел в матросский кубрик.
Когда мичман ушёл, Ланге наклонился к Стемсону и тихо шепнул ему на ухо:
— Болван!
— Что это?
— Значит, дурак. Учите русский язык. Чёрт вас надоумил с этой корреспонденцией. Американское оборудование… Молчите, умнее будете, — Ланге возмущённо покачал головой и вытянулся на койке. Он представил себе сопку около моря, обрыв. «Да, если бы не тот кустарник, лежать бы мне мёртвым на граните под скалой», — подумал Ланге, вспоминая, как он сорвался с гребня сопки, изучая местность. Холодок прошёл по его телу. Он снова подозвал Стемсона.
— Медлить больше нельзя. Сегодня ночью мы перейдём линию фронта. Дорогу теперь знаю.
Стемсон промолчал.
Ланге поднял глаза в потолок, нижняя челюсть его отвисла, голова наклонилась. С большими паузами между словами он проговорил:
— Бог услышит нашу мольбу.
Тревожно всматривались в ночную темь матросы роты разведки, Антушенко и Федин. Уже час они лежали на гребне Муста-Тунтури, ждали возвращения Ломова с пятью матросами. На опорном пункте немцев ещё не раздалось ни одного выстрела, и это как-то успокаивало. Прошло ещё два часа, но по-прежнему стояла тишина. Терпеливое ожидание стало постепенно переходить в тревогу.
— Молодец! Действует обдуманно, не горячится, — шепнул Антушенко на ухо Федину, но по голосу чувствовалось, начальник штаба волнуется.
— Может быть, мне с одним взводом выдвинуться вперёд? — спросил Федин.
— Пока незачем.
Ломов сидел в траншее, соединяющей первую и вторую линии обороны противника. Только что мимо него дважды прошёл немецкий развод в три человека. Сергей даже перестал дышать, прижался к граниту траншеи, но быстро успокоился; за несколько часов он впервые почувствовал тяжесть автомата и разложенных по карманам гранат.
За ним в двух шагах сидели Борисов и Шубный. Троих матросов во главе с Титовым лейтенант оставил в стороне для прикрытия отхода.
Ломов устал сидеть в одной позе. Затекли ноги, хотелось встать во весь рост, расправить плечи и идти куда угодно, только не сидеть сгорбившись.
— Может, пора? — спросил подползший Борисов.
Матросу казалось бесцельным долгое ожидание. Ведь можно выскочить в траншею второй линии вражеской обороны, наделать шума, схватить первого попавшегося немца.
— Ждите! — сухо ответил Ломов и посмотрел на часы.
Шёл второй час ночи. Лейтенанту и самому надоело ждать, но перед тем, как начать действовать, нужно было узнать, через сколько часов меняются у немцев посты, численность ночного развода, спрашивают ли пароль. Ломов вспомнил слова Антушенко: «Только тогда действуйте, когда убедитесь, что успех обязательно будет».
Установив, через какое время меняются посты, Ломов за пятнадцать минут до появления немецкого развода поднялся. За ним молча встали Борисов и Шубный. Они вошли в траншею второй линии обороны и стали продвигаться к вражескому посту. Ломов шёл первым, он сдавил в руках автомат и напряжённо смотрел в темноту. Ему стало вдруг жарко и душно, захотелось расстегнуть ворот телогрейки, но руки будто приросли к автомату. «Развод» Ломова наткнулся на изгиб траншей, свернул вправо и неожиданно замер на месте.
— Ефрейтор Штонц! Про меня забыли? — окликнул Ломова немец, принявший его за разводящего.
— Темнота, чёрт возьми! — скороговоркой ответил по-немецки лейтенант.
Борисов шагнул к немцу и ударом кулака в челюсть сбил его с ног. Потом матрос всем телом навалился на часового, но тот даже не шевельнулся.
— Опять, видно, не рассчитал, — сказал Борисов подбежавшему Ломову.
— Что такое?
— Уж не убил ли? — Борисов прощупал пульс немца и заключил: — Будет жить.
Матрос заткнул немцу рот, взвалил его на плечо и широкими шагами пошёл по траншее Ломов отходил последним. Добежав до места, где он недавно просидел несколько часов, остановился. В ночной тиши ясно донеслись шаги немецкого развода.
Ломов присел у стыка траншеи, вскинул автомат, вслушиваясь в ясно различимый стук егерских ботинок. Теперь он не озирался по сторонам, не жался к обледенелому граниту, а спокойно выжидал, преградив путь врагу.
Появилась расплывчатая фигура впереди идущего егеря. Ломов плавно нажал на спусковой крючок, долго не отпускал его и не заметил, как встал во весь рост. Он не слышал ни криков, ни стонов фашистов, бежал по траншее, потом между валунов на голой вершине Муста-Тунтури, пересёк по проходу проволочное заграждение и упал у камня. К нему подполз Шубный, который ни на шаг не отставал от командира, оберегая его от всех случайностей.
Немцы открыли пулемётный огонь по вершине хребта, без конца жгли ракеты. А Ломов с Шубным сидели за валуном, потом поползли. Сергей ликовал. Впервые за всю его фронтовую жизнь он почувствовал волнующую радость успеха операции, которую он сам разработал и осуществил.
Через Муста-Тунтури, улетая в пространство к морю, визжали вражеские пули. Холодный ветер трепал полы телогреек, весело насвистывал. Ломов с Шубным перевалили через хребет, догнали Борисова и попали в объятия начальника штаба и командира роты.
— Молодцом! — единственное, что сказал Антушенко.
Разведчики собрались в длинной и мрачной землянке полевого караула. На столе около коптилки сидел Титов, раненный при отходе в правую ногу. Ира заканчивала перевязку. Рядом стоял Шубный, жалобно смотрел на своего друга.
— Неужели, Фома, отвоевал я с тобой? — вздохнув, сказал Титов.
— Ежели кость не задета, заживёт быстро. На «большую» не отправят, — успокаивал Шубный, помогая раненому одеться.
— Кость-то вроде не тронута.
— Больно? Ничего, мы потихоньку…
Разведчики шли к своему новому жилью. Они не торопились и по всему чувствовалось, не думали об отдыхе.
ГЛАВА 10
Дождливым и пасмурным утром 6 сентября по «малой земле» разнеслась весть: с Финляндией заключено предварительное соглашение о прекращении военных действий.
В роту разведки это известие первым принёс Чистяков. Ночью он отправил американцев на автомашине в Оленье Озерко, а утром приехали две повозки за имуществом роты. Новость мичман узнал по дороге к переднему краю. Не дожидаясь, пока стемнеет, он побежал в роту на перешеек полуострова, прячась за валунами от вражеских пуль. А Громов с Ерошиным остались охранять повозки, расположившись под сопкой около дороги.
После бессонной ночи рота разведки спала и ещё не знала новость. Чистяков разбудил Ломова, потом отыскал Федина, доложил ему, а через несколько минут рота была на ногах. Заговорили все сразу. Многие ещё ничего не понимали, спрашивали друг друга.
— Говорят тебе — капитулировала. Выходит, штыки в землю, а руки к небу — и шабаш, — объяснял Шубный молодому матросу, прибывшему с последним пополнением.
— Не-е, Фома Кузьмич, не капитулировала. Вот Италия в прошлом году, та, верно, капитулировала. А тут просто прекратили военные действия.
— Чего же тогда спрашиваете? — обиделся Шубный и, разыскав Ломова, тайком спросил его: — Финляндия, значит, того, как её?…
— Товарищи! — громко сказал Федин, и гул смолк. — Это событие, та-скать, приближает день нашего наступления. Сейчас командованию надо знать, что будет на стороне врага с выходом Финляндии из войны. Наш ночной «язык» к утру устарел. Это говорит о многом.
На стихийно возникшем митинге говорили долго. Каждому хотелось сказать что-то своё, накипевшее за многие месяцы обороны.
Антушенко прискакал из батальона. Спешился около комендантского взвода и быстро пошёл к землянке командира бригады.
Растокин только что вернулся из штаба. Он сидел на полу и рассматривал большую карту. Лицо комбрига было чем-то озабочено.
— Легок на помине, Анатолий Прокопьич. Заходи, очень нужен, — Растокин передвинул карту, давая место Антушенко. — Приказано направить небольшой отряд в десять человек к посёлку Леастарес для уничтожения бензохранилища. Пойдёт группа, состоящая из командира, радиста, сапёров и разведчиков.
