Борис Васильев - Офицеры
В трамвае маршрута №6 стоял полковник Трофимов. Он был в ловко пригнанной форме, перетянутой портупеей, с наганом на одном боку и командирской сумкой на другом. На гимнастерке алел орден Красной Звезды.
— Товарищ командир, на следующей не выходите? — уважительно спросили сзади.
— Нет, пожалуйста.
Алексей потеснился, пропуская пассажира, и оказался прижатым к скамье, на которой сидели двое мужчин.
— Ты скажи, скажи мне, Федор, какого рожна им не хватало? — шепотом, достаточно громким, чтобы его мог слышать Алексей, говорил один из них. — И почет тебе, понимаешь, и слава, и пайки хорошие, и квартиры. Герои Гражданской войны…
— Тю, герои! Скажешь тоже. Сами себе они орденов понавешали, там организация целая, слыхал радио? Своих и продвигали. Вот Чапаев — это герой, никто его не продвигал.
— Погоди, Федор, погоди. А выгода им какая?
— Они своего не упустили, не боись. Думаешь, дешево нас империализму продали? Задарма? Тоже мне, нашел дураков. Да они восстание готовили, карты отдали, как пройти к нам… Остановка наша! Товарищ полковник, тут сходите?
Трофимов молча посторонился. Приятели проталкивались к выходу.
— Садитесь, гражданочки, — сказал Алексей и потеснился, пропуская на освободившиеся места двух пожилых женщин.
— А у них, поди, и дети есть? — вздохнула одна, усаживаясь.
— Конечно есть, а как же? Они — богатые, родиной торговали.
Конечное кольцо шестого маршрута Покровское-Стрешнево. Трофимов вышел вместе с последними пассажирами. Огляделся.
Напротив, на дощатом заборе, щедро исписанном матерщиной, висели плакаты — «ЕЖОВЫЕ РУКАВИЦЫ», «СМЕРТЬ ШПИОНАМ!»
Алексей опустил голову и направился к входу в парк.
Он шел по центральной аллее, задумавшись настолько, что не заметил, как с ним поздоровалась встречная пара: молодой командир с женой.
Потом пересек железнодорожные пути и вошел в военный городок, где гремело радио.
Давно уже нет этого городка, но он был. Были строго по линейке выстроенные двухэтажные щитовые домики с печным отоплением и двумя подъездами в каждом. За рядом домов тянулась цепь дровяных сараев, а в конце каждого ряда на краю огромного пустыря, ограниченного молодым сосняком, стояли двухдверные уборные с надписями «МУЖ» и «ЖЕН» и большие мусорные ящики с крышками. И все — дома, сараи, уборные и помойки — все было выкрашено в ослепительно белый цвет.
Он многим памятен — этот городок с общей побудкой и оглушительно громко работающим радиоузлом. Квартиры состояли из двух маленьких комнат и кухни без всяких удобств.
Полковник Трофимов шел по песчаному промежутку между рядами домов, назвать его улицей сегодня не поворачивается язык.
— Здравствуйте, полковник Алеша.
Очень миловидная молодая кокетка улыбалась весьма игриво.
— Здравствуйте, Маруся.
— Ждем вас завтра вместе с супругой-доктором. Не забыли, по какому поводу?
— Ну, как можно, Маруся. Помним, будем. Николаю привет.
«…Кровавые наймиты империализма свили змеиные гнезда в самом сердце нашей родной Красной Армии», — поведало вдруг замолкавшее на минуту радио.
Под его звуки Трофимов вошел в подъезд последнего дома.
По правой стороне от лестничной площадки располагались однокомнатные квартиры, обставленные очень простой и порядком изношенной мебелью с инвентарными номерами, привинченными на самом видном месте.
Люба Трофимова поставила последнюю тарелку на кухонный столик, и тут же хлопнула входная дверь. Тарелки, правда, были без инвентарных номеров, но зато с надписью «Красная Армия». И тарелки, и кружки, и вообще все, что окружало Трофимовых, было собственностью Красной Армии. Кроме книг, Любиных платьев и белья.
Вошел Алексей. Молча поцеловал жену, вымыл руки над чугунной раковиной.
— Как поживают крысы?
— В тоске. Ты очень хорошо заделал дыры.
— Все равно прогрызут.
Алексей сел к столу и закурил. Люба промолчала, но демонстративно открыла форточку. И сразу же донеслось радио:
«…Наши отважные чекисты схватили за руки двурушников в форме Красной Армии…»
— Закрой!.. — вдруг, не сдержавшись, крикнул Алексей.
Люба притворила форточку. Спросила тихо:
— Ты сомневаешься?
Алексей курил, глубоко затягиваясь. Потом сказал:
— Профессия запрещает.
Утром на той же кухне Трофимовы завтракали, сидя друг против друга, только Алексей хлебал гречневую кашу с молоком, а Люба — с маслом.
— Едем вместе? — спросил он за чаем. — Или у тебя вторая смена?
— Первая, но я задержусь. Что-то Антиповна моя запаздывает.
— Кстати, об Антиповне этой, — помолчав, хмуро сказал Алексей. — Что, одна не справляешься?
— Справляюсь, — улыбнулась Люба.
— Коситься стали, понимаешь, — недовольно пробурчал он. — Мол, Трофимовы на двоих прислугу завели. У комдива и то прислуги нет.
— Да какая же из Антиповны прислуга, Алеша? Два раза в неделю на полчаса работы.
— Тогда для чего? Старорежимные привычки?
— Представь себе, и привычки тоже. Меня с детства учили уважать человеческое достоинство.
— При чем тут достоинство?
— У Антиповны на руках — взрослая дочь, инвалид первой группы. Мужа нет, а много ли она, техничка, получает?
— Всем не объяснишь, — вздохнул он, затягиваясь портупеей. — А народ сейчас проницательным стал.
Поцеловал жену, вышел. Люба вымыла посуду, все аккуратно расставила по местам, когда на кухню вошла Антиповна.
Это была худая изможденная женщина неопределенного возраста с колючими сухими глазами. Одевалась она чисто и опрятно, но и платье ее, и темный вдовий платок тоже были как бы без возраста.
— Опять сама прибиралась?
— По примете. Чтоб муж не разлюбил, — улыбнулась Люба. — Эти яички — вам на завтрак, а я побежала. Опаздываю.
И впрямь побежала. Антиповна завернула каждое яичко в обрывок газеты и спрятала их в свою клеенчатую сумку. Потом обмотала швабру тряпкой и, взяв ведро с водой, прошла в комнату, обставленную побывавшей в употреблении мебелью с инвентарными номерами.
Здесь она принялась старательно протирать пол, сердито ворча:
— Ишь, богатеи нашлись, яйцами кормят, у самих-то — одни книжки да орден на мужике…
К 9 утра на трамваях с двумя пересадками полковник Трофимов добрался наконец до места службы — массивного официального здания одного из управлений Наркомата Обороны.
Именно в это время к зданию со всех сторон спешили командиры разного ранга. Здоровались друг с другом сдержанно и негромко, входили в подъезд под приземистой колоннадой. И Алексей вошел туда вместе со всеми.
У входа в широкое фойе стоял часовой, проверявший пропуска, а чуть подальше за отдельным столиком сидел дежурный.
Алексей предъявил пропуск, миновал часового, но дежурный негромко окликнул:
— Товарищ Трофимов! В двадцать восьмой просили зайти.
Он поднялся на второй этаж, по ковровой дорожке прошагал до указанного кабинета, постучал.
— Прошу! — глухо откликнулись изнутри.
Алексей вошел в кабинет:
— Товарищ комдив…
— Здорово, — пожилой комдив вылез из-за стола, пожал Алексею руку. — Слушай, я чего тебя вызвал? Я того тебя вызвал, что, понимаешь, отчет…
Сказав эти необязательные слова, он вдруг включил висевший на стене репродуктор на полную мощность. Громко ворвалась бравурная музыка.
Трофимов недоумевающе уставился на комдива. А тот, не глядя, вернулся к столу и что-то написал на листке блокнота. Потом поманил Алексея пальцем и им же ткнул в блокнот: «АРЕСТОВАН ИВАН ВАРАВВА».
Замер Алексей над этими тремя словами.
Комдив вырвал листок, достал спичку, сжег бумажку и пальцем растер пепел в прах…
И снова — трамваи, трамваи. Шумные, горластые, переполненные пассажирами. На сцепке по два, а то и по три вагона, и все двери нараспашку. И публика с непременными авоськами. Торчат из ячеек авосек морковки и огурцы, селедочные хвосты, зеленые перья лука. А колбаска завернута и — на самом дне. Ее берут понемногу, по сто — сто пятьдесят граммов. Детей побаловать.
Среди пассажиров — Алексей. Крепко сжатые челюсти, сухой, невидящий глаз: взгляд в себя, внутрь.
— Вы выходите, товарищ командир? Выходите, спрашиваю?
— Что? — очнулся Алексей. — Нет. Виноват.
— Не сходит, а середь прохода растопырился…
Притиснули к лавочкам. Прошли.
Раньше такой неприязни не было. Раньше — с улыбкой, с шуткой, с добрым словом обращались к человеку в военной форме. Теперь — совсем по-иному: военные-то, герои гражданской, защитнички, врагами народа оказались. Вон и по радио их в грязи полощут, и в газете «Правда» карикатуры. Кому верить?
«Кому верить?» — вопрос, безмолвно звучащий в каждом трамвае и в каждой душе.
Остановилась «шестерка»: кольцо в Покровском-Стрешневе. Посыпался народ из вагонов.
«…Изверги в военной форме планировали убийство товарища Сталина и расчленение всего Советского Союза…» — гремело радио.
