Наглое игнорирование. Другая повесть - Николай Берг
А чего тут думать. После того как новый замполит высокомерно отклонил прием Берестова в партию как лица, бывшего на оккупированной временно территории, начштаба понял, что не удержится и набьет в конце концов этому гнусу морду, что приведет к плохим последствиям. Тот донимал адъютанта старшего мелочными придирками, словно стаей комаров.
Даже и машину пытался отобрать, и отобрал бы, да не шибко любившие партийного брехуна водители объяснили ни черта не понимающему в технике болвану, что легковушка у Берестова – говно полное, деревянный кузов, мотоциклетный мотор, дешевка, короче говоря, и для настоящего ценителя не годится. Замполит и отступился брезгливо, не царское, мол, дело.
Сам-то капитан души не чаял в этом агрегате с эмблемой – четырьмя горизонтальными кольцами на радиаторе. Пронырливый Волков где-то добыл эту аккуратную машинку, причем с документами, даже и начштаба она сразу понравилась – легкая, приемистая, всеядная и проходимая где угодно. Волков старательно показал все недостатки, бывшие одновременно и достоинствами этого DKW F5. Кузов и дверцы и впрямь были из фанеры и дерева, но сделаны очень тщательно. Мотор двухтактный, от мотоцикла, жрал любой бензин в смеси с любым маслом и тянул легкую машинку, как зверь. Передний привод, реечное рулевое управление, отличный обзор – все это радовало. Для скромного капитана – лучше не придумать.
– Сделано на века, тащ капитан, – заверил Волков и бывшие при передаче авто водилы согласно кивнули. Расставаться с этой машиной было бы горько. А вскоре, потихоньку оттаявший начштаба неожиданно для себя влюбился. Повадился сидеть вечерами на берегу речки в тихом месте, где и лавочка стояла каменная с незапамятных времен. Там и встретился с белобрысой докторшей, которая, увидев его, разволновалась, покраснела и смутилась. Капитан смутился тоже, потому как белесая и невзрачная вроде докторша теперь выглядела неожиданно ярко и оказалась красавицей. Всяко ее белобрысой теперь назвать язык бы не повернулся, только белокурой. Ну и кольнуло в бронированное сердце стрелой Амура, зачастил пульс, загорелись малиновым огнем кончики ушей. Чувство оказалось взаимным, и офицеры оформили новую ячейку общества, как высокопарно сказали, регистрируя брак в штабе корпуса[6].
Через год корпус расформировали, и предложение майора Быстрова оказалось как нельзя кстати. Семья Берестова убыла к новому месту жизни и работы. Проводили их тепло. Пожелали всякого разного и хорошего, что забылось, только странно застряла в памяти фраза старшины Волкова, сказавшего с непонятной уверенностью:
– Вы эту машинку берегите, тащ капитан, она у вас счастливая!
Старшина медицинской службы Волков
Сидя за подбитым танком и поспешно прикидывая возможности – что делать с внезапно свалившимся богатством – пришел старшина к неутешительным выводам. Первое желание было – чего уж таиться перед самим собой – забрать все себе. Но сам же и понял простую вещь: ему, по званию всего лишь старшине, не удастся ни прятать до демобилизации, ни провезти через несколько границ это сокровище. Найдут при очередной проверке и изымут. И будет все плохо потом. Потому как обязан был сдать. Но и сдав сразу и все – одни неприятности огребет. Не поверят ведь, что сдал все до последней монетки, ничего не припрятал. А там, не ровен час, вылезет, что жена была лишенкой, из семьи сосланного подкулачника ее взял, и понесется косая в щавель.
У особистов работы стало мало, немцы не партизанят, да и шпионов неоткуда взять, вот и оттянутся на нем. Знал старшина до войны пару человек, которых «выпаривали» в тюряге, вынуждая сдавать золото и валюту. Тут к нему, может, таких мер и не применят, но чем черт не шутит. В любом случае – неприятности обеспечены.
А семья, считай, в настоящей нищете живет, как и подавляющее число жителей обескровленной, выжженной нашествием страны. И голодуха там маячит каждый день. А еще волковская порода крестьянская, несознательная и инстинкты старшинские, хомячьи.
Для себя решил – не торопиться. Спешка – она только при ловле блох нужна. К тому же в хитроумную старшинскую голову пришло сразу несколько толковых мыслей.
Читал, в госпитале лежа, старшина книжку про прохвоста и мошенника – турецкоподданого. Тогда и запомнилось ему, что не одобрил он главного героя, – писатели-то понятно этому жулику сочувствовали вовсю, ясно дело – интеллигенты очень ворье любят, пока сами вплотную не столкнутся с уголовниками, много раз замечал такое, но осталось у него после прочтения книжки точное ощущение – не умел турецкоподданый жить. Вроде бы и умный человек, – а дурак дураком. Наверное, еще и потому, что работать он вообще не умел и не желал, а хотел только нелепой роскоши. Без корней перекати-поле – ни дома, ни семьи, ни работы. Не мужчина, а так – фуфел дутый. Потому, хоть и деньги добыл, а распорядиться ими не смог никак. Вот и кончилось паршиво – ограбили турецкоподданого на румынской границе тамошние чернявые жулики в погонах. Уж чего-чего, а грабить румыны только и умеют, – ребята в госпитале рассказывали про художества мамалыжников.
А Волков – он к роскоши не рвется, показуха ему не нужна, а надо, чтоб дети сыты были. Сам голода хватил – запомнилось на всю жизнь. Посидел еще, прикинул. Да, стоит попробовать.
Уходя, глянул на немца. Тот уже и орать не мог, ослаб совсем. Закинул решительно автомат на плечо. Дарить этому гаду быструю смерть не хотелось. Немец заметил стоящий рядом силуэт, опять попробовал издавать громкие звуки. Мелькнула мысль запихнуть ему кляп в хайло, но тут же ее передумал. Война – кончилась. Чем черт не шутит, вдруг кто что скажет – издевательство над пленным, самосуд и прочее… Не стоит будить лихо, пока оно тихо. Потому наоборот – кинул немцу самый потертый индпакет из тех, что в кармане таскал, пнул несильно в пятку, чтобы все-таки заткнулся и пошел в расположение.
Не дошел, вернулся. Теперь оставлять недобитка было неуместно. Не ровен час, чего кому завтра скажет, народу днем к битому танку набежит много. Впрочем, спешить особо было некуда. Сел на теплую еще корму, слушая хрипы у гусеницы. Наконец затихло. Пнул фрица еще раз, глянул в открытый глаз, единственный у этой матерой твари. Сдох, сволочь. И теперь с чувством выполненного долга пошел, не спеша, в расположение.
Сокровище припрятал в свою старшинскую нычку и первым делом избавился от валюты как самого опасного предмета. По кухонным делам общался с местными, приглядывался. Снюхался в предместьи
