Виктор Московкин - Ремесленники. Дорога в длинный день. Не говори, что любишь: Повести
Ученики томились необычным для них в эту пору бездельем, недоумевали, зачем Максим Петрович прервал работу. Вот уже более полугода являлись они в мастерскую, разбирали инструмент и всю смену выполняли ставшие привычными операции: запрессовывали фибровые заглушки в гайки с наружной резьбой, сверлили эти заглушки, вклепывали латунные стерженьки — за долгий день мурашки в глазах появлялись. А нынче мастер вдруг остановил работу, заставил подмести мастерскую. Столкнувшись с Сеней Галкиным, накричал на него: «Вот он, полюбуйтесь! Лучший ученик! Что ты охламоном выглядишь? — (У Сени на крыльях тонкого носа масляные разводы, взъерошен.) — Приведи себя в порядок». И остальным велел умыться и причесаться. И вот сидят, ждут, а чего ждут — не знают.
Все разъяснилось перед обедом, когда в мастерскую пришел директор училища Пал Нилыч, худой, очень малого роста пожилой человек с воспаленными глазами — то ли от усталости, то ли от какой болезни; он опирался на тяжелую палку, потемневшую от времени, с которой никогда не расставался. Даже мастера, много лет проработавшие в училище, не помнили, когда Пал Нилыч стал директором; менялись названия: сначала ФЗО — школа фабрично-заводского обучения при заводе, потом ФЗУ — фабрично-заводское училище при том же заводе, сейчас РУ — ремесленное училище, относящееся к общегосударственной системе трудовых резервов. Шефом остался тот же завод, но выпускниками он теперь уже не распоряжался, их могут послать на любое предприятие страны. Так вот Пал Нилыч, какие бы названия училищу ни присваивались, всегда оставался директором. И хотя ребятам не приходилось с ним сталкиваться, они все больше с мастерами, но в училище о нем устойчиво говорили: Пал Нилыч — мировой мужик!
С директором вошел коренастый и большеголовый мужчина в сером кителе с накладными карманами, галифе и хромовых сапогах. Он был седоват, коротко острижен, и у него были лохматые и такие длинные брови, что если взять за кончики и потянуть вниз — до рта, чтобы пожевать, может, и не достанут, а уж нос обязательно накроют. В сравнении с Пал Нилычем, маленьким, худеньким, который стоял рядом с красной папкой под мышкой, он просто казался глыбой, даже в мастерской потеснело. Это был военпред Михайлов, он распоряжался, чтобы военная продукция с завода и училища уходила без задержки.
С приходом гостей Максим Петрович выстроил учеников по линейке, от стены до стены, сам встал с правого края, как командир боевой единицы. Выглядел он парадно в своем отутюженном костюме, в новых черных валенках с блестящими галошами, лысая голова порозовела от волнения.
Передать торжественную интонацию и подчеркнутую уважительность в речах выступающих просто невозможно, об этом не напишешь, это надо слышать, и только слышать. По словам военпреда Михайлова, не будь ребят, их самоотверженной работы в то время, когда еще заводы не перестроились на военный лад, так и немцев не разбили бы под Москвой, не отогнали бы на сотни километров. Не избалованные похвалой, в строю ребята переминались с ноги на ногу, не всему верилось, что слышали, но было приятно: кому не нравится, когда о тебе хорошее говорят? И потому, к неудовольствию Максима Петровича, на лицах появились улыбки, расслабленность.
Тут и военпред Михайлов сообразил, что перед ним стоят мальчишки, которые хоть и стараются понять важность происходящего, но внимание их больше обращено на него самого, и даже на его лохматые, удивительные брови, на директора Пал Нилыча и его папку под мышкой, что и говорить-то с этими ребятами следует совсем по-иному. Он как-то по-хорошему посмотрел на учеников и сказал:
— Вы даже не представляете, какие вы славные парни. Мне очень приятно быть здесь у вас. Мы обязательно передадим нашим воинам, чьими руками здесь делалось оружие, ваше оружие. Спасибо, ребята!
Директор Пал Нилыч тоже горячо поблагодарил учеников за отличную работу. Потом он раскрыл папку и торжественно произнес:
— Награждается Почетной грамотой за вклад в общее дело разгрома врага Семен Николаевич Галкин!
Батюшки! Даже не все сразу поняли, что «Семен Николаевич» — их Сеня Галкин!
Сеня Галкин выступил из строя и встал перед директором со вскинутой головой, широко улыбался, и лицо у него было задорное и несерьезное.
— Получите, товарищ Галкин. — И Пал Нилыч, отдавая грамоту, крепко тряхнул Сенину руку.
Но это еще было не все…
— Награждается грамотой Алексей Петрович Карасев…
Пожалуй, это Максим Петрович заранее сказал директору, что Сеня и Алеша оказались умелее всех и больше всех сделали деталей для мин. В грамоте говорилось, что она выдана за успешное выполнение военного заказа. А сверху в углу красными буквами был напечатан известный по плакатам и газетным страницам лозунг: «Смерть фашистам!»
Такую грамоту Алеша Карасев и не мечтал держать в руках. В школе, правда, получал похвальные листы, когда оканчивал класс на пятерки и четверки, но в школе кому такие листы не давали, а здесь только Сене и ему. Покраснев от удовольствия, он взял грамоту и, направляясь на свое место, встретился взглядом с Павлушей Барашковым — выражение Павлушиного лица было обиженным, а из левого глаза скатывалась на щеку слезинка, правое глазное яблоко почему-то было сухим, это Алеша отметил как-то неосознанно. Он глянул на стоявшего рядом с Павлушей Васю Микерина — у того на губах блуждала ехидненькая улыбка. Добро бы Вася Микерин, который не умеет радоваться чужому успеху, — остальные ребята выглядели какими-то неестественными, напряженными. «Завидуют, что ли? — подивился Алеша. — Вот чудики, есть из-за чего». Но приподнятое настроение сразу упало. «А я радовался бы, если бы дали кому-то другому, не мне?» — спросил он себя, и ему пришлось признать, что восторга бы не испытывал: все же старались, не отлынивали от работы. Максим Петрович и директор хотели, конечно, добра: отметили лучших в назидание другим, а вон как получилось. Уж лучше бы на всю группу дали одну грамоту…
А взрослые еще говорили что-то о том, что сознательный труд — главное в жизни, люди, мол, приходят и уходят, а сделанное ими остается, вот и училище желает видеть их сознательными рабочими.
— Еще раз спасибо, вы очень хорошо помогли общему делу, — сказал перед уходом военпред Михайлов.
— А разве мы не будем выполнять военный заказ, это уже все?
Павлуша Барашков сказал это почти испуганно, лицо его с зарумянившимися щеками все еще было обиженное. Все поняли, что ему тоже хотелось получить Почетную грамоту.
— Не совсем так, — мягко сказал военпред Михайлов. — Но, что вы будете делать, вам объяснит мастер.
Максим Петрович уже открыл было рот, но его опередил директор Пал Нилыч.
— На заводах, куда вы придете, не посмотрят на вашу молодость, — строго сказал он. — Спрашивать будут сполна. О чем это говорит? Да вот о том, что вы должны успеть здесь овладеть мастерством. Не можем же мы выпускать из училища недоучек!
«Мировой мужик» Пал Нилыч так это жестко выговорил, получилось, будто ребята сами в чем-то виноваты…
В столовой к Алеше Карасеву подошла Танька Терешкина, все такая же тщательно завитая, но озабоченная.
— Алешенька, грамоту получил? — спросила, усаживаясь напротив на свободную табуретку. — Покажи.
Посмотрела мельком и вернула со вздохом:
— Красивая. — Потом вгляделась в Алешино лицо, будто хотела увидеть для себя что-то новое.
— Ты чего это? — насупившись, спросил Алеша. — Утром виделись. «Привет!» — кричала.
— Ну да, конечно, — без всякого выражения подтвердила Танька. — Вчера узнала, Маклаиха с эвакуации вернулась. Говорит, не одна, многие… О Веньке не слышно?
— Каждый день жду. А ты что, соскучилась?
— Вот еще! — Танька гордо вскинула завитую голову. — Нужно мне скучать еще об этом рыжем. Просто так спросила.
— Говори! — усмехнулся Алеша. — Про какую-то Маклаиху разговор завела…
— Дурак ты, Алешка! — рассердилась Танька и поспешно поднялась.
2Алеша Карасев шел домой. За пазуху, где обычно у него лежала горбушка хлеба, он сунул и грамоту. Шел один и был этим доволен, хотелось побыть одному. Оказывается, все эти месяцы не ахти уж каким делом они занимались, сил затрачивали много, а вырабатывали мало, курам на смех, одним словом — подлинная кустарщина. Это им сказал Максим Петрович. Надо же, Старая беда, а раньше молчал, даже нет, по-другому пел: «Вам поручено важное дело». Хотя все было просто: иного выхода не было, пока экономика еще не перестроилась на военные рельсы, все, кто мог, помогали делать оружие. Теперь такая необходимость отпала, ребята станут наверстывать в учении, будут изготавливать измерительные скобы для внутреннего и наружного замера деталей, сделать скобу — значит пройти все стадии обработки металла: от грубого резания до закалки и шлифовки с микронной точностью. Вот только почему мастер не был откровенен с самого начала? Боялся расхолодить, отбить интерес к работе? Цыплячьи, дескать, ваши усилия, да все в общую копилку… Нет, как там другие — неизвестно, но Алеша чувствовал себя в чем-то обманутым.
