Мицос Александропулос - Ночи и рассветы
— Ну, перестань ты!
— Да, да, я тебе говорю. Вот я сижу здесь и наблюдаю: у мух миллион физиономий и повадок, как у людей. Есть и бородатые. Сегодня утром прилетела одна такая и села мне на шею. Я глянул потихоньку в зеркальце — точь-в-точь Мари, жена моя. Хлоп по шее и…
— Нет, право слово, мы уже по горло сыты мухами.
Исидор засмеялся.
— Ну ладно. Мы и вправду говорили вчера вечером?
— Конечно! И ты сказал, чтоб я привел его сегодня утром.
— А зачем?
— Чтобы книги вести.
— Твоя правда, неплохая мысль. А сколько ему платить?
— Ну, сколько? Чтоб мог жить человек. Капитала заводить он не собирается.
— По рукам. Я не возражаю. Вот только, — он понизил тон и обернулся к Космасу, — не будет у меня с тобой хлопот по той самой части?
— По какой? — спросил Космас.
— Может, ты, милый друг, красный? Я тебе все, что хочешь, сделаю, душу отдам, но только не впутывай меня в такие дела, терпеть этого не могу. Я, если хочешь знать, за гражданскую войну, за материализм… Черные силы… борьба классов, бандьера росса и так далее, но важнее всего для меня я сам, Исидор, и другого бога у меня нет. Понял?
— Да я…
— Что? Только не рассказывай мне сказок, будто ты не красный! Теперь все красные. Ты не смотри, что они в этом не сознаются. Разве они дураки? Все теперь покраснели: кто от взглядов, кто от стыда…
В эту минуту в магазин кто-то вошел.
— Вот и Манолакис! Иди сюда, пролетариат! Я должен сказать вам по секрету: Манолакис тоже красный!
Вошедший растерянно оглянулся на дверь.
— Боже мой! Исидор, сынок! Что за шутки?
— Подлый старикашка! Уже напустил в штаны. Иди сюда, я представлю тебя новому начальнику. Так вот он красный, только не от идеологии, а от стыда. Когда-то он владел дворцами, а сейчас продает изюм и сигары. У, пропади ты пропадом!..
— Ах, Исидор, у тебя же, сынок, золотое сердце, так зачем же ты меня огорчаешь?
Сморщенное, прокопченное лицо, покорные глаза старого вола. Скулы торчат, передние зубы выпали, рот провалился, зато нос и челюсти выдались вперед. Лоб скошенный, цвет лица мертвенный, уши большие и волосатые. На голове коричневая шляпа с обглоданными полями. Коричневый костюм из толстой бумажной материи в клетку, но клетки почти неразличимы из-за грязи. Манжеты брюк свисают клочьями, обнажая грязные ноги и большие стоптанные ботинки.
— Ну как? — спросил Исидор. — Продал сигареты?
— Продал, сынок!..
— Вот мошенник! Люди принимают их у него из рук, словно просвирки, и знать не знают…
— Прошу тебя, Исидор, я больше не могу…
— И знать не знают, что он подсовывает им навоз вместо табака.
— Господь свидетель! Зачем, сынок, так зло шутить надо мной?
— Какие там шутки! Ты что, забыл про бочку с виноградным сиропом? Так вот, Манолакис…
— Да будет тебе, Исидор, — сказал Феодосис, — я уже тысячу раз слышал об этом.
— Погоди! Дай послушать Космасу, надо же ему знать, с каким типом он имеет дело. И, кроме того, скоротаем время, дорогой Феодосис. Я ведь говорил тебе, что с самого утра молчу, как рыба!
Манолакис взглянул на Исидора, как побитая собака.
— Нет, ей-богу, Исидор, креста на тебе нет!
— И как у тебя, старый грешник, язык только поворачивается поминать бога? Опять мучеником прикидываешься?
Манолакис согнулся в три погибели, юркнул в угол и сел на весы, что-то бормоча себе под нос.
— Так вот, приходит ко мне Манолакис и начинает скулить: «Не дадите ли вы мне, господин Исидор, бочку виноградного сиропа, чтоб продать в розницу?» Посмотрел я на него, горемыку. «Ну ладно», говорю, ведь и ему тоже есть надо. Разве не так оно было, говори!
— Ах, Исидор, Исидор! Ты всегда готов человека смешать с грязью!
— Вот видите, теперь он заботится о своем престиже! О каком престиже может идти речь, анафема, если ты собственными руками утопил его в бочке с сиропом? Ну, слушайте дальше, ребята. «Ладно, говорю, забирай». Забирает он бочку и отправляется с ней на площадь. Жду неделю, жду другую — словно в воду канул, да еще деньги с собой прихватил. «Вот подлец! — думаю. — Когда он вернет мне деньги, я не смогу купить на них даже пачку сигарет». Наконец является ко мне с полной бочкой. «Не продал, — спрашиваю, — Манолакис?» — «Не повезло, господин Исидор!» — «Ну, не беда. Попробуй еще раз». — «Нет, видно, не умею я этого, господин Исидор». Оставил он мне бочку. Я продал сироп за один час. На другой день приходит взбешенный покупатель. «Прекрасно, господин Исидор! Теперь, значит, чистую водичку за виноградный сироп продают?» — «Какую такую водичку?» — «Да вот такую: сверху слой сиропа, а внизу вода». Видали подлеца? Мало того, что ограбил, так еще и опозорил, дискредитировал фирму…
— Ну, полно… — пролепетал Манолакис.
— Что? Ах ты сморчок! Дискредитировал фирму, а туда же, каждую субботу требует прибавки. Ни в жизнь тебе этого не забуду, бессовестный! И буду пилить, пока Черчилль второй фронт не откроет. Потом сгинул мой Манолакис. Месяц спустя встречаю его возле Монастыраки. Увидел меня, растерялся. «Не бойся, — говорю. — Давай руку! Ну, поздравляю: тебе первому удалось обвести меня вокруг пальца. Такому ловкачу грех пропадать задаром. Иди-ка ты работать ко мне в магазин». — «А сколько вы платить будете?» — «Девяносто процентов своих доходов, только иди, сделай милость!» Вот так и появился у нас этот старый мошенник. Даром жрет изюм, а толку от него ни на грош, разве что обвесит какую-нибудь женщину или сплавит папиросы с пометом вместо табака. Ни на что другое не годен, подлец!
* * *В магазин вошел третий компаньон. Невысокий, смуглый, с усиками, в сдвинутой набекрень кепке, он ворвался, как тайфун, и сразу бросился к мешкам.
— Ну что смотришь? Иди сюда, чертова кукла! — крикнул он Манолакису. — Передал Исидору, что я велел?
— Да я только что пришел, сынок.
— Чтоб тебе провалиться на этом месте! Врешь перед всем честным народом!
— Да что с тобой, Анастасис? — спросил Исидор.
— Ах, Исидор, и ты тоже…
Однако с Исидором он говорил куда мягче.
— Ах, Исидор, нашел я одного клиента. Через четверть часа будет здесь. И я сказал этому паршивцу — разве не сказал? «Поди, говорю, извести Исидора». Нашел я, понимаешь, клиента, удобнейший случай сбагрить подмокший изюм. Он гонит из него узо. — И к Манолакису: — Держи, слюнтяй!
Манолакис взялся за мешок. Руки у него дрожали. Анастасис работал молча и споро. Он перетаскивал мешки, развязывал их, часть изюма отсыпал Манолакису и восполнял убыль из другого мешка. Его сильные руки двигались, как рычаги.
Исидор заговорил с Феодосисом тихо, но так, чтобы слышал Анастасис:
— Анастасис у нас столп фирмы. Волк! А ты думал, на Манолакисе она продержится? На этом трутне? Бедняга Анастасис прямо горит на работе. И я этого не забуду. Когда придет освобождение, я надену шляпу — и будь здоров! Хозяином оставлю Анастасиса… Послушай, Анастасис, теперь тебе будет полегче, у нас новый сотрудник.
Анастасис выпустил мешок из рук и впился глазами в Космаса.
— Космас будет у нас работать.
— Очень приятно. — Лицо Анастасиса перекосилось. — Будет вести книги.
— Ясно.
Мешок накренился, изюм рассыпался по полу. Анастасис схватил старика за горло.
— Ах ты падаль! Чтоб тебя!..
Голова старика ударилась о доски и свесилась набок.
— Эй, Анастасис! — закричал Исидор и встал. — Ты что ж делаешь?
— Да я же говорил ему, Исидор, — голос Анастасиса звучал на полтона ниже, — я же говорил этому болвану: «Держи, говорю, золотце, мешок». Берется, оболтус, а руки у развратника дрожат…
— Мать божия! Не могу я больше, Исидор…
— Расхныкался, ублюдок! Враль, нюня! Нет, на мое мучение ты взял его, Исидор! Держи, тебе говорят, нужно дело делать.
Манолакис протянул руки и снова взялся за мешок. Анастасис принялся за работу. Руки его мелькали, как поршни. Лоб покрылся потом. Время от времени Анастасис подбегал к двери и украдкой выглядывал на улицу. За несколько минут он провернул всю работу. Манолакис взобрался на весы и закурил сигарету.
— Дай мне твою паршивую сигарету, — сказал ему Анастасис.
Старик снял со стены сетку, вынул пачку сигарет и вскрыл ее.
— Одну, сынок?
— А сколько же? Или ты думаешь, что я куплю у тебя целую пачку?
— Как хочешь, Анастасис.
— Как хочу! Нюня…
Он прикурил и сел на мешок. Манолакис вынул бумагу и карандаш.
— Что, запишешь и эту сигарету?
— Да, Анастасис, ведь ты еще не заплатил за вчерашнюю.
— С ума спятил? Я каждый вечер тебе плачу!
— А вчера ты ушел рано, сынок. Тасия зашла за тобой, помнишь?
— Гм! Нет, каков! Ничего не упустит!
Анастасис встал и, пыхтя папиросой, зашагал по магазину.
