Отто Кариус - «Тигры» в грязи. Воспоминания немецкого танкиста
Относительно спокойные времена скоро прошли. Русские бросали все большие и большие силы на наш плацдарм. Вскоре они подтянули тяжелую и сверхтяжелую артиллерию и устроили дикую пляску огня над городом. Спасибо храбро оборонявшимся эсэсовцам. Русским не удалось вклиниться на плацдарм. И только автомобильный мост вызывал у меня беспокойство. Русские держали его под постоянным артобстрелом.
Он оставался последней переправой через Нарву, после того как был уничтожен железнодорожный мост. В случае, если его разрушили бы, мы оказались бы в западне со своими танками и нас не смогли бы использовать на других участках фронта.
Я обрисовал ситуацию «старине Фрицу»; он согласился со мной в том, чтобы разместить мои танки на западном берегу Нарвы, по другую сторону моста. В чрезвычайной ситуации мы всегда могли оказаться на позициях в считаные минуты.
Затем я поехал назад через мост. Я осматривался, чтобы найти подходящий район сосредоточения для своих машин, когда послышался шум мотора приехавшего со стороны линии фронта автомобиля с флагом корпуса. Он сразу же остановился, и я не поверил своим глазам, когда из него выпрыгнул фельдмаршал Модель. Верховное командование приказало ему — как всегда делало в безнадежных ситуациях — отправиться на северный фронт, чтобы навести порядок. Я доложил то, что от меня требовалось, а потом надо мной разразилась буря, подобную которой редко увидишь! У Моделя дергались брови. Я видел такое прежде на Центральном фронте.
Мне даже не было позволено ничего объяснить или сказать что-либо в ответ. Я отправился к своим людям и моментально оказался на другой стороне Нарвы. Фельдмаршал отдал мне приказ, который я никогда не забуду:
— Я возлагаю на вас персональную ответственность за то, чтобы не прорвался ни один русский танк. Ни один из ваших «тигров» не должен быть выведен из строя огнем противника. Нам здесь дорог каждый ствол!
Что касается лично фельдмаршала Моделя, то он не допускал никаких компромиссов, но был снисходителен к фронтовикам, которые его обожали. Для себя самого он ничего не требовал. В «рурском мешке» в 1945 году мне довелось услышать его характерный ответ: «В сутках — двадцать четыре часа. Добавьте к этому еще ночь, и вы, вероятно, завершите свою работу!»
К сожалению, наша гастроль с дивизией СС «Нордланд» скоро закончилась. Мы продолжали прикрывать сектор еще несколько дней до тех пор, пока эсэсовцы не закрепились на своих новых позициях. По ходу дела мы успели избавить их от четырех противотанковых пушек. Никогда не забуду замечательных парней из дивизии «Нордланд». Они сражались как львы.
Они были лучше знакомы с большевизмом, причем на собственном опыте, чем многие на Западе по своим толстым книгам.
Позднее я обнаружил, что многие из Курляндской армии в силу сложившихся трудных обстоятельств попали в Швецию, полагая, что это их спасет. Среди них были и те, кто воевал в III танковом корпусе СС. Они были потом интернированы, но позднее под давлением союзников переданы русским. Если учесть, что даже в то время отношения между западными державами и Советами были не самыми безоблачными и что на Западе прекрасно понимали, какая судьба ожидала людей, прибывших из Прибалтики, то решение шведского правительства становится еще более бесчестным, как решение страны, в которой люди так много и охотно любят говорить о Красном Кресте.
Эстонцы, литовцы и латыши, служившие в СС, были преданы смерти или, как минимум, отправлены в Сибирь, подобно тому, как до них это было с их родителями и дедами. Известны шокирующие сообщения о том, что происходило в шведских лагерях для интернированных, когда туда дошла весть о передаче их обитателей русским. Самоубийства и членовредительство — ужасные вещественные доказательства вины так называемой «принимающей страны». Люди, которые подняли оружие против большевизма, только чтобы защитить от него свою родину, западную цивилизацию и, как часть ее, Швецию, были обречены на верную смерть.
Новое назначение ожидало нас между Нарвой и устьем реки. Русские меняли там направления своих главных ударов, после отхода у нарвского плацдарма. Они пытались прорваться через замерзшую Нарву и создать плацдарм на западном берегу реки.
Участком главных ударов была деревня Рииги, расположенная на западном берегу реки, на полпути между Нарвой и Балтикой. Там находились многострадальные пехотинцы Венглера. Они воспользовались старой траншеей, оставшейся со времени наступления в 1941 году.
16 февраля я был направлен к полковнику Венглеру с двумя танками для оказания поддержки его людям в обороне от массированных атак русских из-за Нарвы. Командный пункт Венглера был расположен примерно в 2 километрах за линией фронта, отделенный от него заболоченными лесами. Полковник приветствовал меня с распростертыми объятиями.
— Ну наконец-то ты снова здесь! Я просто счастлив, что они прислали именно тебя, поскольку мы уже хорошо понимаем друг друга. Ситуация здесь весьма сложная, ну да ты уже это знаешь. К сожалению, у меня были большие потери в ходе боев на отходе. Боевая мощь моего полка в лучшем случае равна мощи одного батальона. Для того чтобы удерживать свой участок, мне, как минимум, требуется целый полк, если не больше.
По этой причине фронт удерживается слабо. Я попытался в качестве подспорья построить серию опорных пунктов. Лучше всего, если мы на месте как можно скорее обозрим ситуацию; вы получите более полное впечатление, чем если я буду показывать вам всю обстановку на карте!
Мы тут же отправились на рекогносцировку. Такая рекогносцировка помогала нам также сориентироваться и в ночное время. Уровень боевой активности был довольно высоким.
Когда мы прибыли на командный пункт батальона, Венглеру сообщили еще об одном прорыве русских. Русские несли величайшие потери во время своих атак, поскольку во время переправы по льду через Нарву у них совсем не было прикрытия. Но даже если небольшой группе удавалось закрепиться на нашей стороне Нарвы, они как пиявки привязываются к нашей системе траншей, и их приходится срочно выбивать контратаками, прежде чем нахлынет следующая волна атаки. Было совершенно ясно, что русские стремились достигнуть своей цели здесь любой ценой и не считаясь с потерями.
Мы должны были оказывать поддержку пехотинцам в расширении территории занятых участков траншей. Это требовало достаточно высокой точности, чтобы при стрельбе свои же не пострадали от нашего огня. Нам приходилось приближаться на расстояние около 50 метров к окопам, простирающимся обычной зигзагообразной линией. Отсюда мы наблюдали за наступлением своих солдат.
Когда они занимали какой-то участок, первый из них делал отмашку рукой. Тогда мы обстреливали следующие 10–12 метров территории из своих 88-мм пушек до тех пор, пока она не становилась готова к тому, чтобы брать ее штурмом. Как только каски наших солдат появлялись над краем траншеи, мы прекращали огонь, и наши захватывали окоп. Наша команда работала ювелирно.
Русские не смогли записать в свой послужной список достижение успеха, несмотря на тяжелые потери. Но они сразу же реагировали на появление наших танков огнем своей артиллерии, направляя нам солидное количество своих приветственных «поздравлений». Восточный берег Нарвы обрывался довольно круто, а край огромного лесистого района простирался по возвышенности. От границы леса иванам довольно хорошо были видны наши позиции. И мы были как бельмо на глазу для их артиллерии, которая доставляла нам немало хлопот. Не прошло и трех минут, как мы отдалились от нашего клочка лесных зарослей, появились первые вспышки у стволов орудий на дальнем берегу.
Только в движении, все время лавируя, мы смогли избежать прямого попадания. Я все свое внимание сосредоточил на дальнем берегу, в то время как Цветти на своей машине оказывал поддержку пехоте. И хотя я заставлял умолкнуть несколько русских орудий, когда вступал в схватку, мы снова оказывались под огнем каждый раз, как только появлялись вновь.
Во время одной из таких передряг я в конце концов научил Лустига, одного из наших водителей, умерять присущее ему безрассудство. Обычно этот сгусток энергии лишь подстегивал меня, если моя машина была выведена из строя, но командир его танка часто говорил мне, что Лустиг необузданный человек, который всегда рвется вперед и которого трудно убедить дать задний ход. Несомненно, характеристика человека, достойного похвалы, если бы не пренебрежение опасностью! По гражданской профессии Лустиг был кузнецом, парень здоровый, как пожарный кран. Как-то раз, когда зажженная сигара упала ему под рубашку, вместо того чтобы посрывать с себя одну за другой одежду, которой зимой бывает много, и выудить сигару, он просто загасил ее, придавив снаружи к своему голому телу. Когда мы обменивались с ним рукопожатиями, я чувствовал себя так, будто меня лягнула лошадь. Вот каким был наш Лустиг, человек, у которого сердце было на своем месте. Он всегда вел машину вперед, не останавливаясь перед врагом.
